неВойна

– Слушай, ты же вылитый Дольф Лундгрен из «Универсального солдата»[8 - Научно-фантастический боевик 1992 года с Жан-Клодом Ван Даммом и Дольфом Лундгреном в главных ролях.].

– Знаю, – улыбнулся Антон. – Ты не первый, кто это заметил. Сегодня приехал? Я тебя раньше не видел.

– Да, сегодня утром.

– Что закончил?

– Орджоникидзе, во Владикавказе. А ты?

– Здорово. А я Верховного Совета[9 - Московское высшее общевойсковое командное училище имени Верховного Совета РСФСР. В то время – одно из самых престижных военных учебных заведений в стране.].

– Ничего себе!

– Привет, я Сабит, – протянул руку напарник Антона по спаррингу. Это был невысокий кряжистый азербайджанец. На вид ему было под тридцать.

– Сергей.

Они пожали руки.

– Слушай, ты назначение уже получил?

– Да, в РМО.

Антон и Сабит переглянулись.

– Поздно ты приехал, хорошие должности уже раздали, – покачал головой Антон. – Свиная рота не подарок.

– Свиная? – переспросил Шутов.

– У нас ее так называют. Водители, повара, рабочие свинарника – этих больше всего, – пояснил Сабит. – Не очень-то военный народ. С ними тут никто не может справиться. Взводных-то нет, одни ВРИО[10 - Временно исполняющий обязанности.]. Там одни деды, вконец оборзевшие. На офицеров им плевать. В общем, завтра сам увидишь. Трудно тебе будет. Но если с ними справишься, сможешь справиться с кем угодно.

– Если нужна помощь, приходи, – добавил Антон. – Мы живем вместе, второй этаж, комната 22. Богданов моя фамилия.

– А мы с женой – на первом, в восьмой. Шутовы. Всегда будем рады.

Антон с Сабитом ушли. Сергей еще долго тягал штангу в жиме лежа, потом пошел отрабатывать удары по мешку, вспоминая, с какой легкостью и виртуозностью наносил удары Антон. Надо будет напроситься к нему в спарринг, решил Сергей.

* * *

Незадолго до подъема лейтенант Шутов поднялся в роту.

В казарме царил бардак. Одежда лежала на табуретах бесформенными кучами, нечищенные сапоги источали сложный букет запахов прелых ног, навоза и помоев, а куски отвалившейся с подошв и засохшей грязи он заметил еще на лестнице. На спинках кроватей проветривались неопределенного цвета портянки, добавляя и без того тяжелой атмосфере свою ноту аромата. На тумбочках валялись сигареты, засаленные карты, какие-то промасленные газеты. Под ногой Сергея хрустнул раздавленный сухарь.

Он вернулся ко входу. Пост дневального был пуст. На тумбочке стоял грязный стакан, рядом – мятая жестянка с окурками. Шутов распахнул дверцу тумбочки. Так и есть: тут покоилась заросшая чайным налетом трехлитровая банка со свежими остатками заварки, рядом лежал эрзац-кипятильник из бритвенных лезвий с мотком провода.

Однажды в училище такая же находка в автороте стала причиной громкого – в прямом и в переносном смысле – скандала. Собственно, дело было не в самой банке – все знали, что солдаты-срочники гоняют чаи, – а в фатальном стечении обстоятельств. После завтрака молодой комвзвода обходил помещение и, обнаружив в тумбочке дневального запрещенный предмет в виде наполненной свежезаваренным горячим чаем трехлитровой банки, в порыве праведного гнева вышвырнул его в открытое окно. Однако за смачным шлепком и звоном стекла последовала порция отборного мата. Оказалось, что трехлитровка чуть не угодила в проходившего по территории части зампотылу. Будь выпущенный им заряд ругани прицельным, вряд ли от виновника осталось бы что-то большее, чем мокрое место под окнами казармы. Но окна были пусты, и раскаты трехэтажного мата, многократно отразившись от стен двухэтажного здания, постепенно умолкли. Лейтенант проставился, инцидент был исчерпан. Говорят, что после того случая горячности в молодом командире поубавилось, хотя чаев в роте гонять меньше не стали.

Банку и кипятильник Шутов отнес в туалет. Когда он вернулся, пост дневального был по-прежнему пуст, а в глубине казармы двое сонных солдат лениво напяливали на себя заношенное, в пятнах жира, хэбэ[11 - Х?/б – хлопчатобумажная ткань, сокращенное название комплекта повседневной солдатской формы.]. «Дежурные повара, – догадался Шутов. – Эти сами встают. Попробуй оставь часть без завтрака – мало не покажется!»

Он вспомнил, как впервые оказался в наряде по кухне. Наряд этот был двух видов – чистка картошки и уборка со столов с мытьем посуды. Мойщики посуды весело брызгались, носясь вокруг огромной посудомойки по прозвищу «дискотека» и стараясь не обвариться кипятком. На картошке, куда попал Сергей, был свой агрегат – картофелечистка, которая тряслась не хуже «дискотеки», а после каждого цикла сплевывала пенящуюся крахмальную жижу. В углу, куда вел слив, караулили жирные крысы – похоже, питались они не хуже людей. Сергей не понимал, как дома дед мог запросто ловить этих тварей руками, – сам он опасался к ним приближаться. Впрочем, здешние крысы держали дистанцию и работать курсантам не мешали.

Если картошка была ровная, оставалось лишь выковырять из нее глазки; если же клубни были бугристые, возиться с ними приходилось куда дольше: такие машина очищала плохо. Когда же она ломалась, чистить три ванны картофеля приходилось вручную.

В первом его наряде картофелечистка сломалась почти сразу. А ножом молодая картошка чистилась с трудом. Сергей работал добросовестно, стараясь снимать только кожуру и тщательно выковыривая глазки, и вспоминал, как впервые взялся за чистку картошки.

– Деда, это нам целую кастрюлю начистить надо? Так много?

– Эх, Сережка, когда-нибудь ты поймешь, что кастрюля – это ерунда.

Теперь он смотрел на эту гору картофеля и понимал, что такими темпами работы им – до утра.

– И зачем мы ее чистим? – вздохнул он. – Она ж, молодая, в мундирях вкуснее.

– Как ты сказал? В мундирях? – курсанты покатились со смеху.

– Ну, в мундирях. Чего вы ржете?

– Ты из какой деревни приехал? – спросил отличник Саня.

– Сам ты из деревни. Я из Майкопа.

– В мундирях! – курсанты гоготали так, что прибежали повара – узнать, что случилось.

– Чего вы пристали? Не знаете, что такое «в мундирях»?

– Все, больше не могу, сейчас умру от смеха, – у Сани на глазах выступили слезы. – Откуда ты взял эти мундиря?

– Бабушка так говорит.

Когда Сергей сообразил, что привычное с детства «в мундирях» означает «в мундире», было уже поздно. С той ночи к нему приклеилось тайное прозвище «курсант Мундиря».

Прозвище жгло самолюбие Шутова. Но показать это означало признать, что насмешка достигла цели. Да и не станешь же драться против всего курса!

Вскоре в училище прошла математическая олимпиада, где Сергей занял первое место. Однокурсники стали обращаться к нему за помощью по математике, и обидная кличка отпала сама собой. А после того, как однажды на стрельбище он поразил три мишени с первого выстрела (случайно, конечно), Шутов превратился в Шутера[12 - От англ. Shooter – стрелок.]. Против такой клички он не возражал.

Словно не замечая присутствия офицера, сонные повара потопали в столовую. Сергей взглянул на дедовы часы на руке: шесть утра – время побудки. Набрав полную грудь воздуха, он звонко крикнул, как делал это в училище, когда был дневальным:

– Рота, подъем!

Никто не пошевелился. Было слышно, как бьется о стекло проснувшаяся муха.

– Рррррота, па-а-адъем! – заорал он так, что заложило уши.

Скрипнули кровати.

– Это что еще за щегол там кукарекает? – послышалось откуда-то с нижней койки.

Солдаты сонно загоготали. Кто-то грязно выругался.