Ничего

– Славный старичок какой, головушка большая, тыковкой… Вот эта тётка, кажется, очень знакомой, вроде видел её в магазине давеча, спички покупал… А этот почему у вас без рук?

– Отвалились, ёптысь. Атрофировались за ненадобностью. – толково отвечал Михеич, впрочем, стараясь не вдаваться в подробности. Некоторые предложения он не мог договаривать до конца, потому что буквы в словах рассыпались, как шарики, и собрать их заново было невозможно.

– Ты мне тут эволюционную диалектику не включай. – погрозил пальцем Вдрыбадан. – Здесь люди с университетским образованием, сами всё поймут… А у этого что с лицом?.. Умер от аэтоэротического удушения?..

– Вы учёный человек, вам видней. – буркнул Михеич. – А я с жёнкой евонной разговаривал намедни, ничего она не говорила, чтоб кто-то муженька душил. Сказала, что кастрировал сам себя, незадолго до смерти. Шурундулы отрезал.

Михеич подпустил морковно-свекольный румянец на щёках. О некоторых вещах ему было неудобно говорить вслух.

– Ну и что мне делать с таким?.. – возмутился Вдрыбадан. – Мне нужны, которые с мозгами, а у этого явно мозгов нет и не было. Вези его обратно.

Одна из цветочных клумб маскировала люк, из которого выползла длинная подъёмно-транспортная лента, и именно на неё следовало поочерёдно складывать мертвяков. Лента увозила их прямиком в бункер, поближе к холодильным камерам. Форейторы и кучер дружно принялись за работу.

– Зачем ему столько?.. – имея в виду мистера Жжуть и трупы, спросил Михеич у патологоанатома.

– Он из них биоэтанол варит. – не моргнув глазом, соврал Вдрыбадан. – Скоро откроет свой заводик по производству биологически чистого топлива, и считай, что проблема экологии на нашей земле решена. Чистым воздухом дышать будем.

Михеич добавил к свекольному румянцу пятнышки ехидства, а привратник Назапор недоверчиво и глубоко вдохнул.

– Документы на покойничков есть? – спросил Назапор, соображая, что за всякое поступление в замок отвечает именно он. – Справки с печатями?..

– Справок нет. – пожал плечами Михеич. – Есть моё честное благородное слово. Все мертвяки выкопаны втихаря, могилки приведены в прежний порядок. Печать могу тебе в лоб захерачить.

Привратник озабоченно почесал лоб и немного отступил назад.

– Не по-людски вы поступаете, граждане и соотечественники, не по-христиански! – вдруг заговорил один покойник, повернувшись на бочок и почесав изрядно заросшее пузо, демонстрируя огромный шрам от вырезанного аппендицита. – Я ведь могу и нашему губернатору пожаловаться. Могу и до царя дойти.

– Да больно нужен ты нашему царю!.. – усмехнулся Михеич, ничуть не смущаясь разговорчивостью покойника. – Да и губернатору нашему ты не нужен. Нашёл кому жаловаться. Твоя фамилия какая?

– Иванов.

– Ну так вот, Иванов. Наш губернатор известный русофоб, и всех ваших ивановых на дух не переносит.

– Чего это вдруг? – прекратил чесаться покойник и ускоренно заморгал.

– А потому, что не настоящий губернатор нами правит, а его двойник. Настоящий губернатор ещё в марте-месяце сошёл с ума, начал сраться и ссаться под себя, и его поместили в секретную психушку. Вместо него правит двойник – а он немец по национальности, и русских не любит. У него Сталин дедушку расстрелял.

– Так и у меня Сталин дедушку расстрелял, что же и мне русских теперь не любить? – возмутился покойник Иванов.

– И у меня, и у меня… – забубнили форейторы с кучером, тревожно озираясь по сторонам. – Если теперь русских любить нельзя, то кого тогда можно?..

Патологоанатом Вдрыбадан решительным взмахом руки пресёк нарастающее беспокойство и пообещал, что он лично проследит за состоянием умонастроений губернатора, когда тот попадёт к нему на стол.

– А раз ты такой кляузник, Иванов, то вставай и иди отсюда куда хочешь. Ты нам не нужен. – сказал он покойнику, совершая ещё один взмах руки, на этот раз с указывающим подтекстом. – Ступай и не греши, Иванов. Главное, талант свой в землю не зарывай.

Иванов не сразу понял, что его отпускают на вольные хлеба. На его лице обнаружился взгляд той самой девицы, которая долго мечтала о бриллиантовом колечке, и вот, кажется, нашла себе щедрого жениха. Иванов вскочил, попрыгал на месте, приноравливаясь к новой неожиданно-эмансипированной жизни, и мелкой трусцой засеменил прочь от замка Недосягаемых Умыслов. Пару раз он обернулся только для того, чтоб показать высунутый язык.

– Домой, наверное, побежал. – с ласковым одобрением сказал один из форейторов. – То-то сейчас родственники обрадуются. Неделю назад дядьку похоронили, поминки справили, потратились и в долги влезли. А тут и сам усопший заявляется. «Здрасьте, граждане. – скажет. – Освободите-ка диван в гостиной, я теперь на нём кантоваться буду!..»

Все понимающе рассмеялись, до того потешной им показалась эта изящная житейская картина. Однако, спустя минуту пёсик Кабыздох тяжело вздохнул.

– Зря отпустили. – сказал он про Иванова. – Дурной пример заразителен. Теперь они все – покойники-то ваши – не захотят подолгу на кладбище задерживаться, а полежат денёк-другой и домой уйдут. Опустеет кладбище. Без работы останешься, Михеич.

Михеич тускло усмехнулся, напоминая сам себе одну важную вещь, касательно хождения покойников по кладбищам и окрестным селениям, но вслух её не стал проговаривать.

– Ладно, мужики, работайте. – заявил патологоанатом Вдрыбадан, отправляясь в замок. – У меня теперь у самого дел по горло. Экую вы мне кучу привезли, даже не ожидал сколько. Холера, что ли, была на днях?..

– Инфлюэнца. – повторил Михеич.

Трупы поползли вниз по ленте транспортёра.

IV

Когда Назапор вернулся к себе, то привратницкая оказалась пустой: слуги разошлись по своим комнаткам, поближе к родным кроватям. Сны в эту ночь обещали быть волшебными и кокетливыми. Выдра Подхалимка долго ворочался с боку на бок, подпихивал лапами одеяло, стремясь укутаться без единой щёлочки, а в носу злостно и мусорно щекотало последним самым неказистым чихом. «Так уж и быть. – решился Подхалимка. – Если организму невтерпёж, то чихну на сон грядущий.» И мигом, почти с детской улыбкой невинного удовольствия, чихнул. Из комнат служки Кормёжки и служки Обрыгана, расположенных поблизости, донеслись мелкие ехидные смешки.

Привратник Назапор вернулся со слегка испорченным настроением, поскольку успел получить нагоняй от хозяина. Мистеру Жжуть кто-то донёс, что в привратницкой слуги довольно-таки насмешливо толковали о его пропавших мозгах. Слышались намёки на то, что мозги вроде бы и не нужны мистеру Жжуть, что при пустой голове от него меньше вреда исходит, что пустая голова ему очень даже идёт. Ничего такого слуги, конечно, не говорили, но мистер Жжуть вызвал привратника в пыточную камеру, чтоб дать нагоняй. Привратник, послушно прижав руки к груди, вошёл в камеру и с порога заявил, что ни о чём предосудительном не говорил, и никогда не посмел бы говорить, а всего-навсего вёл с приятелями философские беседы, которые урона хозяйскому имуществу не несут. О дерзких провинностях пёсика Кабыздоха привратник не сообщил. Мистер Жжуть очень резко среагировал на ведение философских бесед в привратницкой и отвесил верному слуге оплеуху. «Вот на спинке кресла висит кнут, – с щуплой желчью указал он. – который предоставляет немедленную помощь всем, кто жаждет философствования и разгильдяйского умствования.» Кнут на спинке кресла согласно хрумкнул.       Привратник Назапор предложил хозяину не утруждаться, и тут же снабдительно отхлестал сам себя по щёкам, приговаривая: шлёп! шлёп!..

Мистер Жжуть остался доволен самобичеванием слуги, повелел ему и впредь быть таким же послушным, и разрешил отправиться на покой. Сказал лишь, что «постигать чистый разум, в самом выдающемся философском смысле, лучше всего именно при помощи порки кнутом (это масштабно и справедливо), после которой личностная точка колебания и харизма становятся яснее ясного, а боль от этой ясности ещё долго не заживает».

– Кстати, полная ясность при завершении какого-либо дела – это и есть начало апостольских деяний. – добавил мистер Жжуть, выказывая своё представление об участии пророка-Иоанна в беседах в привратницкой.

– А давайте-ка, ваша милость, я вам свеженького чая с лимоном заварю! – ласково предложил привратник Назапор, полагая что и намёки на апостольские деяния могут свестись к порке кнутом.

– И завари. – разрешил колдун.

Ублажив хозяина тёплым ароматным стаканом чая, привратник Назапор вернулся к себе, в опустевшую привратницкую, немножко поругался на жизнь, а затем лукаво прищурился и достал из потаённого угла трёхлитровый баллон с бражкой. Куриный Попугай озабоченно зашевелился в клетке, просыпаясь от долгого дневного сна, поскольку вёл сугубо ночной образ жизни. Привратник наполнил стакан и нежно мурлыкнул.

– А не сбрендишь ли с одного стакана? – недоверчиво проследил глазами за церемонией Куриный Попугай.

– Не… – заверил привратник Назапор. – У меня организм строгий и сила богатырская. А богатырскую силу может сломить лишь богатырская меланхолия, но я меланхолии дожидаться не стану: я начну пить с налёту!

– После второго стакана обязательно сбрендишь. – желчно каркнул Куриный Попугай.

– А я за один заход два стакана выпью, обману судьбу. – сообразил привратник Назапор и заполнил второй стакан. – Ну, значит, как положено у нас, у мужиков: за любовь!..

Он аккуратно выпил, закусил фаршированным воздухом и посветлел ликом.

– Нашёл-таки подлец рациональную суть в пьянстве. – почесал затылок Куриный Попугай. – Наливай и мне.

Привратник Назапор налил из графинчика себе и Попугаю. Оба неторопливо, управляясь с хмельными вензелями, выпили. Ночная пьянка тихонечко и доброхотно покатилась.

– …И теперь моё освобождённое отношение к философии таково. – пьяным шёпотом докладывал привратник Назапор. – Что, не взирая на происки выпитых стаканов, грядёт время для устрашения государств и религий, при котором материализуется философия чистого разума в сокрушительную бомбу, а тот, кто вовремя вкусит от древа познания добра и зла, сожмёт свой личный кнут в руках, и…

Привратник мысленно указал мысленным кнутом на мысленного мистера Жжуть.

– …И нашему ироду по голой заднице назиданий преподаст!.. чайку вам свеженького захотелось с лимончиком?.. а оплеухи сахарной не хочется?.. а нате, получите оплеуху!.. а ладошка у меня – не чета вашей растопырке, увесистая у меня ладошка-ладушка… ладушки-ладушки… а ладушки где были?.. а ладушки были у бабушки, а у бабушки они ели кашку и пили бражку, весьма, доложу я вам, гастрономическое настроение было у ладушек… ликуй Исайя!..

Потрескивающее толокно луны золотилось на ковком ночном небе.