Темное Дело

Глупость данного вопроса поразила самого Ивана Моисеича до самой глубины души, но ничего более толкового в этот момент ему не пришло в голову.

К счастью дама не отреагировала.

«Так знакомиться нельзя», – подумал он, и ему стало грустно от собственной стеснительности. Он захотел перевернуться на другой бок и предаться размышлениям на сей скорбный предмет, и уже направил тело по определенной траектории движения, но дама, вдруг, произнесла:

– Толстячок, не посторожишь вещи?

– Простите? – замер он на половине пути.

– Я только окунусь, – она встала с широкого махрового полотенца, отделявшего ее от грязного песка, и, плавно покачивая бедрами, медленно вошла в воду.

У Ивана Моисеича гулко застучало в груди сердце.

* * *

На ней легкий изящный сарафанчик салатного цвета, накинутый прямо на влажный купальник, и легкие белые туфельки. Ни сумочки, ни часов, ни денег. Она словно вышла во двор своего дома, разок окунуться в бассейне. Даже полотенце, наскоро осушив тело, бросила на песок за ненадобностью. На что Иван Моисеич со свойственной ему бережливостью горячо возразил, произнеся нечто вроде «зачем бросать хорошую вещь», извлек из портфеля ярко синий полиэтиленовый пакет и упаковал его, чем весьма ее позабавил.

Разместив пакет с мокрым полотенцем в портфеле, Иван Моисеич тут же выразил готовность проводить даму. «Видимо живет где-то рядом, – подумал он, – Это не может занять много времени». Ему очень захотелось продолжить знакомство, хотя он и не относил себя к числу женских ухажеров.

Она с видимой радостью согласилась. Все складывалось как-то само собой, на удивление легко и непринужденно.

Потом он было мороженое, теплый апельсиновый сок, красный шарик на длинном шнурке и прохладный тихий вечер. Ее звали Анюта. Так она назвалась. Не замужем, детей не имела. С увлечением рассказывала о своем сибирском коте, загородной даче и планах посетить Непал.

– И часто вы сюда приходите? – поинтересовался Иван Моисеич, когда желтая полоса песчаного пляжа Петропавловской крепости осталась далеко позади.

– Нет. Редко. Сегодня просто удачный день. Удалось сбежать…

– И мне… – он зажмурился, словно кот, – Хороший выпал денек. Солнце, песок, плеск волны… Приятно было отдохнуть, правда? Вот так после работы, зайти на пляж, погреться. Не каждый день это удается. А то все кабинет, кабинет.… Если бы не такие вот дни, которые иногда я себе позволяю, то я наверное бы сошел с ума. Столько работы иной раз наваливаться. И все срочно. И все давай, давай. О себе подумать совершенно некогда. Вот и сегодня навалились на меня.… А я взял и сбежал. Ну, их, думаю, так вся жизнь мимо пройдет. Все соки из меня высосете, черти, неблагодарные. Ничего с вами не случиться, если один день без меня обойдетесь. Просто взял и сбежал. Вот… И вас встретил. Прямо подарок судьбы. А вы где работаете?

– Я не работаю. По-моему работать это так унизительно. Продаваться за деньги, – непринужденно ответила Аня.

– Ну, я бы так не сказал, – смущенно возразил Иван Моисеич, – Конечно в некоторой степени свободный торг есть… но гораздо важнее правильно себя применить.

– Для этого работу искать не надо. К тому же я не люблю рано вставать. Куда-то с утра ехать, чем-то себя напрягать, когда этого совершенно не хочется. Просто ужас. Как можно так жить? – она скомкала опустошенную шоколадную обертку и решительно отшвырнула от себя. Та врезалась в стену жилого дома и упала на тротуар под ноги прохожим.

– Если вы человек свободной профессии, то конечно, – согласился он, нагнулся и подобрал с асфальта брошенный ею смятый комочек.

– Что ты имеешь в виду? – удивленно вскинула она на него ясные очи.

– Творческое начало. Свободное проявление личности. Художественное выражение интеллектуальной, можно сказать, духовной деятельности, результат, которой столь высоко ценится, что сама деятельность обретает саморегулирующую функцию, – пояснил он и опустил бумажку в переполненную мусором урну. Они как раз проходили мимо нее. Иван Моисеич вообще не любил сорить и трепетно относился к чистоте не только своего рассудка, но и среды обитания. Нельзя сказать, что все это он произвел демонстративно или из желания кого-либо получить положительным примером бережного отношения к городу. Скорее всего, он сделал это машинально, как само собой разумеющееся. Сработал тот самый обычный рефлекс, какой проявляется у каждого, когда он смахивает со своего пиджака случайно упавшую на него пушинку. Вот так смахнул и продолжил, – Яркий пример этого мы находим в творчестве композиторов, художников, писателей и поэтов. Видимо и вы принадлежите к этой выдающейся части человечества.

– В определенной степени, да, – согласилась она.

– Я сразу так и подумал, – радостно улыбнулся он, – Все творческие люди встают поздно. Потому что ночь, это основное время для работы. По себе знаю. Сам увлекался сочинительством. В молодости. Сейчас уже не то. Времени нет. Особого настроения… А тогда… Все спят, город погружен во тьму, а ты, сидя возле свечи, в ночной тиши что-то творишь, творишь… Вы пишите?

– Что?

– Вы поэтесса. Я угадал? Вы что-нибудь мне прочтете из своего? Поверьте, я смогу по достоинству оценить глубину вашего таланта. По роду своей деятельности я издатель. Я мог бы помочь опубликовать ваши произведения.

– Ты делаешь книжки? – она уже давно называла его на «ты», словно своего давнего приятеля. Это получалось у нее настолько легко и естественно, что он не возражал и даже был рад этому, видя в том доброе предзнаменование упоительного сближения отношений. Но сам еще не решался перейти установленную воспитанием грань условного уважения.

– В основном я занимаюсь периодическими изданиями, – семенил он с ней рядом, – Журнал «В мире прогресса». Не читали?

– Так ты журналист, – разочарованного произнесла она с некоторым оттенком брезгливости и пренебрежения, словно разговор коснулся чего-то непристойного и нечистоплотного, – Как я могла так ошибиться.

– Я не журналист. Я редактор, – поспешил он исправить положение.

– Какая разница? Вы все готовы на всякую подлость, – заявила она и словно отрезала.

– Далеко не все. Смею вас уверить. Я знаю среди журналистов много очень и даже очень приличных людей. Вопросы этики для многих являются определяющими. Вот взять, к примеру, наш журнал…

Иван Моисеич никогда еще столь красноречиво не расписывал все прелести свого издания, особенно женщине. Ему непременно хотелось вернуть внезапно потерянное доверие, произвести на нее впечатление, сразить глубиной своего интеллекта, покорить силой непоколебимой логики, обворожить стремительным потоком эрудиции. Словно павлин распушил он свои мозговые клеточки, блистая, как рыцарь мечом, озорным, острым словом. И ему это удалось. Она снова благосклонно и благожелательно назвала его на «ты» и даже позволила купить ей пластик жевательной резинки.

– Вы так и не открыли мне своей тайны, – завершил он краткий, но живой рассказ о своем социальном поприще, – Чем вы занимаетесь в свободное время?

– Не совсем обычными вещами.

– Звучит заманчиво. Я знаком со многими необычными вещами. Мне приносят множество разных рукописей, – забежал он с другого бока.

– Даже то, что нельзя объяснить? – кольнула она его острым взглядом.

– Почти каждый день, – ринулся он напролом, – Это же наша специфика.

– Хорошо. Но не сейчас, – заключила она неожиданно твердо и холодно.

– Звучит обнадеживающе.

Они шли вдоль набережной Невы мимо величественной архитектуры Исаакиевского собора, и Медный всадник приветствовал их с высоты своей каменной глыбы.

Она положила мягкую руку на его плечо, мило улыбнулась, скинула с левой ноги изящную белую туфельку и вытряхнула из нее камушек. Он придержал ее за острый, прохладный локоток. Он чувствовал себя молодым и сильным. Он был готов свернуть бронзовому царю шею, если она того пожелает.

– Когда-нибудь, скоро, я буду здесь жить, – молвила она.

– Мы уже живем здесь, – философически заметил он.

– Я хочу дом с видом на Неву и этот памятник, – указала она в сторону Петра 1. От крамольности такой мысли тот гневно нахмурился.

– Это невозможно, – покачал он головой, – Тут нет рядом жилых домов.

– Нет, так будут, – невозмутимо ответила она и звонко рассмеялась.

Они шли и болтали о всяких пустяках. Иван Моисеич метал остроумием. Она непрестанно смеялась и слегка подтрунивала над ним. Он не обижался. Ему даже в голову не приходило обижаться. Ему нравилось, что она замечает, как он, такой полноватый и слегка неуклюжий, словно волнорез самоотверженно рассекает для нее людские потоки, прокладывая ей путь к дому. Но вместе с тем, чем дольше они шли вместе, тем все с большей силой наполняло его ранее незнакомое ощущение покорности. Он с удивлением обнаружил в себе всевозрастающее желание угождать ей, незамедлительно и безропотно выполнять все её прихоти и желания. Новое ощущение оказалось настолько необычным, и в то же время приятным, что он даже усомнился в реальности происходящего.

Незаметно дошли до Садовой улицы.

– Хочу персик, – неожиданно заявила она.

Он тут же нырнул в темную глубину душной овощной лавки, откуда вскоре вернулся с кульком бордовых, ароматных фруктов. Потом она захотела расческу, смешную соломенную панамку, толстый журнал с красивыми фотографиями, чашку кофе с румяным пончиком…