Китайская империя. От Сына Неба до Мао Цзэдуна

Тонкоголосый вершитель судеб возвел на престол одного из внуков великого императора – Цзы-ина. Но тот сам оказался малый не промах и прекрасно понимал, с кем имеет дело. Однажды он пригласил злокозненного евнуха на аудиенцию, обласкал приветливой речью – и тут же приказал охранникам прикончить его.

Это был третий владыка Поднебесной из династии Цинь – третий и последний. В огромной империи уже кипел мятеж. Начался он еще в правление Ху Хая. Одному офицеру приказано было этапировать в ссылку большую партию осужденных. Но бушевали страшные ливни, все дороги стали непроходимы – отправиться в путь было просто невозможно. Однако при установившихся в стране порядках это не могло служить промедлившему командиру оправданием – нарушение воинского приказа в любом случае каралось смертью. И тогда, рассудив, что терять нечего, он поднял восстание. «Из искры возгорится пламя», – люди, казалось, раз и навсегда подавленные грозной личностью Цинь Шихуанди, теперь дали волю своим страстям. Тут и там образовывались мятежные армии, было убито несколько губернаторов.

Среди лидеров повстанцев выделялся деревенский староста Лю Бан (247–195 гг. до н. э.). В 207 г. до н. э., через несколько месяцев после воцарения Цзы-ина, его отряды подошли к столице. Цзы-ин решил сдаться на милость победителя, и тот пощадил его, даже сохранил за ним чисто внешнюю роль Сына Неба и дал возможность и дальше проживать во дворце. Но другой «полевой командир» великодушием не отличался: ворвавшись через некоторое время в Сяньян, он казнил Цзы-ина. Заодно спалил его дворец – при этом, говорят, бамбуковых вместилищ мудрой мысли погибло не меньше, чем из-за мероприятий Цинь Шихуанди.

Но пока никто еще не победил. Слишком много душ, вырвавшихся на волю из легистских пут, стали необузданными. Амбиции вождей не позволяли прийти к согласию. Только в 202 г. до н. э. стало ясно, что верх все же одерживает Лю Бан. Он провозгласил основание династии, получившей имя Хань – хотя кое-кто с этим не соглашался и еще некоторое время продолжал борьбу.

Хань: начало

Деревенский староста, став повелителем Поднебесной, принял тронное имя Гао-цзу (прирожденное имя государя во избежание «сглаза» произносить не полагалось, а лучше, чтобы его вообще поменьше кто знал. Но мы-то знаем, а потому будем называть по-прежнему).

Император Лю Бан, основатель династии Хань

Своей столицей Лю Бан сделал Чан?ань (нынешняя Сиань в провинции Шэньси), в окруженной горами цветущей долине, по которой протекают Хуанхэ и ее притоки Вэй и Цзин. Когда к нему приехал туда отец, то, глянув на возводимый сыном дворец, старый крестьянин жить в нем не пожелал. И тогда император повелел выстроить для него точную копию родной деревни – куда переселились и все отцовы друзья с семьями, прихватив весь свой скарб и всю живность – от буйволов и чушек до последнего утенка.

Прежняя столица Сяньянь лежала в развалинах. Полуразрушена была вся страна. А воссоздать ее на прежний лад было невозможно – прежде всего, невозможна была централизованная властная структура, в циньском варианте она оставила по себе слишком плохие воспоминания. Остатки ее Лю Бан, конечно, старался использовать – выбирать было просто не из чего, но при этом смягчил характер отношений. Была объявлена всеобщая амнистия, стали возрождаться конфуцианские этические нормы. Специальным указом чиновникам разъяснялось, что они должны использовать законы в первую очередь не как орудие наказания, а для того, чтобы разъяснять людям, как правильно жить.

Император стал применять практику раздачи уделов, подобную чжоуской. Первыми их получили, с правом передачи по наследству, семь ближайших его сподвижников, потом еще 130 приближенных. Были сохранены в качестве уделов некоторые самопровозглашенные во время гражданской войны княжества – их основателями были в основном циньские губернаторы или представители старой аристократии.

Удельные властители – хоу почувствовали себя в своих владениях довольно уверенно. Позднее, при преемниках Лю Бана, они стали затевать усобицы и даже величать себя ванами (правда, этот титул не имел того значения, что прежде). Однако во всей Поднебесной уделы составляли не столь уж значительную ее часть: они располагались в основном на востоке и юге страны, где памятны были еще чжоуские традиции. И повсеместно велика была роль управляющих областями губернаторов – по отношению к уделам тоже.

Штат чиновников постепенно разрастался, но ши, начиная со столичных ведомств, больше не были винтиками бездушной машины. Хотя для назначения на должность немало значили семейные связи, покровительство и богатство, но все в большей цене становились моральные качества и способности кандидата. Местное начальство получило указание отправлять наиболее даровитых в столицу Чан?ань к канцлеру (второму после императора лицу в государстве), чтобы тот решил, какое найти им наилучшее применение. Престиж даже мелких чиновников значительно возрос (народные пословицы: «Чиновника можно обманывать, но его нельзя оскорблять», «Сердце людей – как железо, сердце чиновника – как плавильная печь»). Жалованье всем госслужащим, начиная с самых высших, выдавалось частично зерном, частично деньгами.

Были собраны все уцелевшие после циньшихуановского погрома книги, а недостающие тексты постарались восстановить по памяти – с нею у китайских книжников всегда было лучше всех. Западный человек попробуй, запомни десятки тысяч иероглифов – а образованные китайцы знали наизусть содержание большого числа текстов. Книжная подготовка становилась важным достоянием чиновника.

Районные власти должны были содержать в порядке императорские дороги, находящиеся на них почтовые станции, постоялые дворы, а также полицейские посты. Выборные же от местных землевладельцев (это понятие включало и всех имевших свои наделы крестьян) отвечали за своевременный сбор налогов, военный набор (все мужчины в возрасте от 23 до 56 лет обязаны были два года отслужить в армии, а в случае войны могли быть призваны повторно), отправку людей для отбытия трудовой повинности на общественных работах (обычной «нормой» был месяц в году), распределение земли, оформление сделок и поддержание общественного порядка. Интересна формулировка одной из обязанностей сельского старосты: «Следить за нравственностью и обращать внимание начальства на благочестивых сыновей, добродетельных жен и милосердных граждан» (увы, даже в Китае и даже тогда все это было, по-видимому, явлением не таким уж распространенным, раз заслуживало особого внимания. Кстати, для разрядки, о крепости китайских родственных связей. Вот пословица: «Поле, которое близко, и родственники, которые далеко, – нет ничего лучше». Или о трудолюбии: «Лучше меньше тратить, чем больше зарабатывать». Впрочем, не надо ни слишком кого-то идеализировать, ни слишком верить пословицам – они зачастую скорее психологическая отдушина, чем жизненное правило).

Лю Бан, прирожденный крестьянин, заботился, чтобы повсюду своевременно проводились необходимые ирригационные работы, для чего были введены большие налоги на богатых торговцев. Для крестьян же, напротив, налоговое бремя было значительно облегчено.

Император опять прибег к массовому переселению знати в столичный регион – под свое бдительное око. Чтобы воспрепятствовать превращению удельных властителей в прежних удельных князей, склонных к междоусобицам, он и его преемники в случае смерти владельца удела стремились разделить его между возможно бо?льшим числом наследников, а еще лучше – упразднить, а территорию перевести под центральное управление. Так что усобицы хоу (да будь они хоть ваны) долгое время для государства в целом большой опасности не представляли.

Постоянной была «угроза с Севера», в основном со стороны хунну. К тому времени они объединились в мощный племенной союз. Тучи всадников, безмерно отважных, без промаха мечущих стрелы на полном скаку, налетали на пограничные области, неся смерть и разор и угоняя пленников. В 200 г. до н. э. Лю Бан самолично выступил против них во главе 300-тысячной армии. Но кочевники собрали силы еще большие и сумели окружить императорское войско. Лишь пойдя на отчаянный прорыв, китайцам удалось спастись из западни.

Император трезво оценил обстановку. Постоянно держать огромное войско вдоль Великой стены не было возможности. Насколько рискованны наступательные действия, он уже убедился. К тому же у Китая как тогда, так и в более поздние времена не было сильной кавалерии: хотя бы потому, что не было достаточно развитого коневодства, большинство лошадей покупали у тех же кочевников. И тогда Лю Бан попытался перейти к политике мирного сосуществования: выдал одну из своих дочерей замуж за вождя хунну, а потом постоянно слал зятю богатые подарки. Отчасти это разрядило ситуацию. Но на окраинах все равно было беспокойно: удержать отдельные орды от буйных набегов не мог никакой договор с их верховным вождем. Не обеспечивала полной безопасности и система сторожевых вышек, на которых в случае тревоги зажигались сигнальные огни (оказалось, что самое эффективное сигнальное средство – волчий помет).

Император, человек проверенного мужества, продолжал лично ходить в походы, и в 195 г. до н. э. был смертельно ранен стрелой. Ему было тогда 52 года.

При Лю Бане стал действовать новый уголовный кодекс – не сказать, чтобы очень милосердный. Сохранялась смертная казнь: за государственную измену, мятеж, действия против императора – включая распространение слухов и чародейство, убийство ближнего родственника, инцест – вступление в половую связь братьев и сестер или другой ближайшей родни, и, что специфично, обман при даче отчета о числе захваченных на войне пленных: очевидно, имелись попытки присвоить себе дармовых работников – рабов. Способы лишения жизни оставались прежние: удушение, отсечение головы, разрубание пополам. Казнь совершалась публично, обычно на рыночной площади или у городских ворот. Тело казненного выставлялось на всеобщее обозрение.

В выборе даты приведения приговора в исполнение сказывался глубокий символизм китайской культуры (если здесь уместны такие слова), вера в неразрывную связь явлений природных и общественных. Казнить полагалось осенью и зимой, в период понижения жизненного тонуса всей вселенной. Казнь, совершенная весной или летом (в сезон «прощения и милосердия») могла спровоцировать стихийное бедствие или другое несчастье. Но в некоторых особо вопиющих случаях с преступником расправлялись немедленно – чтобы не осквернял своим существованием землю.

В некоторых случаях сохранялась коллективная ответственность. Например, за измену императору или отечеству мало того, что, как мы видели, человека буквально шинковали на части, но лишались жизни (в лучшем случае отдавались в рабство) его близкие: родители, жена, дети, внуки.

Лю Бан

Увечащие наказания стали применяться реже, вместо них по телу преступника гуляла бамбуковая палка – но число ударов могло быть очень большим. Принудительные работы, на которых человек мог оказаться и в положении каторжника, ограничивались сроком в пять лет. Все это время осужденный ходил с выбритой головой, а иногда и в кандалах и железном ошейнике. К принудительным работам присуждали и женщин: они молотили и мололи зерно для государственных амбаров.

«Китайские пытки» при дознании тоже в основном были сведены к палочным ударам, хотя в особых случаях фантазия могла разыграться и у дознавателя, и у палачей. Но важно отметить: весь ход следствия и судебного процесса строго протоколировался.

Вершили правосудие местные начальники начиная с уездного уровня или назначенные ими чиновники. Обладание высоким рангом могло стать поводом для смягчения наказания.

После Лю Бана семь лет (195–188 гг. до н. э.) правил один из его сыновей – Хуэй-ди, вступивший на престол в пятнадцатилетнем возрасте. При нем была продолжена линия на смягчение порядков, полностью сняты были запреты на книги (отметим, что после смерти Цинь Шихуанди к этому моменту прошло около 20 лет – значит, его гонения на мысль долгое время не казались однозначно мракобесными). Из других деяний этого императора следует отметить установку по всей Поднебесной алтарей в память о его отце, а также мощные стены, которыми была обнесена столица.

Умер Хуэй-ди неожиданно, и придворные шептались, что такая ранняя смерть сына давно была предсказана его матери – императрице Люй, одному из демонических женских персонажей в истории Поднебесной.

Лю Бан женился на ней еще в молодости, и его невероятная судьба сделала госпожу Люй императрицей. Но супругам повелителей Поднебесной приходилось, за редчайшими исключениями, мириться с тем, что ночною порой они не единственная возможная компания мужу. От других жен у Лю Бана было семь сыновей, и любимым был один из них, а не чадо «подруги дней суровых». Однако Люй не собиралась останавливаться ни перед чем, лишь бы трон достался ее Хуэй-ди. Ее стараниями мужнин любимчик был отравлен, его мать тоже умерщвлена. За ними последовали еще три императорских сына, оказавшиеся на ее пути. Но, как мы уже знаем, Хуэй-ди ненадолго сменил отца на троне.

Следующий император, совсем еще ребенок, тоже не задержался на этом свете. Престол занял опять малолетка, а Люй утвердилась как полновластная регентша. Она сама издавала указы – в ее руках была императорская печать, которой они утверждались. Большинство высших постов в правительстве и в армии достались ее родне, ставшей вдруг титулованной знатью. Однако организовать эффективную оборону от хунну эти господа не смогли, и те привольно разгуливали по приграничным китайским провинциям.

Люй скончалась в 180 г. до н. э. от какой-то загадочной болезни (недруги однозначно поставили диагноз: «Небо покарало»). На тот момент ее ближайшие родственники занимали два самых ответственных поста – канцлера и главнокомандующего. Чтобы не упустить власть из своих рук, клан Люй решил поголовно истребить другой клан, вернее, императорский дом Лю – тот, из которого происходил император Лю Бан. Схватка была жестокой, многие родственники основателя династии действительно погибли – но стертым с лица земли оказался все же клан усопшей императрицы.

Китайская историческая традиция рисует Люй особой жестокой и похотливой. Скорее всего, так оно и было. Но те же источники свидетельствуют, что в годы ее правления народ Поднебесной не бедствовал. У Сыма Цяня читаем: «Правительница осуществляла управление, не выходя из дворцовых покоев. Поднебесная была спокойна. Наказания всякого рода применялись редко, преступников было мало. Народ усердно занимался хлебопашеством, одежды и пищи было вдоволь». Очевидно, то, что творилось на столичных заоблачных высотах, простых людей не очень затрагивало. Сложившаяся уже система управления работала достаточно надежно и давала подданным возможность спокойно заниматься своими делами. Ученые пополняли восстановленный конфуцианский канон своими комментариями, при назначении на должность все большее преимущество получали носители проповедуемых им ценностей, крестьяне совершенствовали ирригационную систему и прилежно трудились на полях – зная, что бо?льшая часть урожая останется им.

На престол взошел старший из оставшихся в живых сыновей Лю Бана – Вэнь-ди. Его долгое правление (179–157 гг. до н. э.) было конфуцианским по духу и в целом благодетельным для страны. «Эра милосердия», конечно, не наступила, но Вэнь-ди начал с того, что объявил всеобщую амнистию (всего их при нем и при его сыне Цзин-ди прошло целых восемь), а также повысил на одну ступень ранги почти всем чиновникам. Награждены были все, кто участвовал в уничтожении клана Люй. Но, видимо, решив, что крови пролито уже предостаточно, Вэнь-ди изъял из уголовного кодекса пункты, предполагающие казнь родственников преступника. Когда проходило празднество по поводу объявления наследником его сына Цзин-ди и возведения матери мальчика в ранг императрицы, был совершен акт широчайшей благотворительности: по всей Поднебесной вдовы, сироты, старики старше восьмидесяти, участники войн Лю Бана, просто неимущие были щедро одарены рисом, мясом и шелком.

Солнечное затмение 178 г. до н. э. он использовал для того, чтобы показать народу высокий пример душевного смирения: обратился к своим подданным со словами покаяния, сетуя на свое несовершенство, и призвал смелее, с конфуцианской принципиальностью выявлять и выдвигать на ведущие роли тех, кто этого достоин (китайские астрономы, конечно же, с точностью до минуты предсказали время этого небесного явления, но можно представить себе, какое леденящее кровь впечатление произвело на непосвященных зрелище того, как черный дракон пожирает их светило. И в более поздние времена китайцы в таких случаях били в медные тазы и пускали пороховые ракеты – чтобы прогнать окаянного. Так что момент для нравственной проповеди император выбрал самый подходящий).

В том же году Вэнь-ди восстановил древнюю традицию: провел ритуальную борозду на храмовом поле; а также предоставил всем своим подданным право без страха критиковать кого угодно из начальства.

После очередного набега, когда стотысячная орда степняков прорвалась до самой Чан?ани и лишь с большим трудом была отбита, император заключил с хунну очень разумные соглашения. Во-первых, стороны заявили о братстве. Но стопроцентных гарантий это не давало, поэтому Вэнь-ди разрешил кочевникам селиться и пасти свои стада на землях к югу от Великой стены: все равно из-за их набегов заниматься там земледелием было слишком рискованно, а так – их кровным интересом стало защищать свои пастбища от назойливых конкурентов.

В 166 г. до н. э. император отменил поземельный налог на крестьян (компенсировав это тем, что увеличил поборы с ремесленников и торговцев. В Китае эту публику никогда не жаловали, но и деревенский люд пользовался поблажками только до тех пор, пока был жив добродушный государь). Когда через семь лет случился неурожай, император приказал выручать голодающих зерном из казенных амбаров, а также разрешил имеющим ранги беднякам продавать их своим более зажиточным соседям. Под конец жизни повелитель совсем отказался от дворцовой роскоши, стал носить самую простую одежду и потребовал того же от придворных. Чувствуя приближение кончины, он наказал своим родным устроить ему похороны поскромнее.

О Вэнь-ди осталась память как о добродетельном повелителе, но и сын его Цзин-ди (правил в 156–141 гг. до н. э.) был под стать отцу. Объявлял амнистии, прощал восставших против него аристократов, продолжал умиротворение «братцев» хунну, а умирая, наградил всех очередным рангом.

Отметим, что аристократам восставать было с чего: Цзин-ди повел планомерное наступление на их уделы, стараясь урезать их размеры и права их господ.

Хань: правление У-ди

Следующий прямой потомок Лю Бана, его правнук У-ди (156—87 гг. до н. э., правил в 140—87 гг. до н. э.) был одним из величайших правителей Поднебесной за всю ее историю. При нем Китай стал государством по-настоящему единым – не только по признаку сильной центральной власти (такое было и при Цинь Шихуанди), но и по духу.

Император У-ди

Когда У-ди сменил на престоле отца, ему было всего 16 лет, но это считалось тогда вполне достаточным возрастом для самостоятельного правления (Цинь Шихуанди начинал в тринадцать). К тому времени страна находилась во вполне благополучном состоянии – во всяком случае, не верилось, что полвека назад она лежала в развалинах после гражданской войны.

Столица Чан?ань стала шумным многолюдным городом, одним из самых больших в тогдашнем мире. С прямыми улицами, движение по которым осуществлялось в три ряда – средний не занимался, он был для царских нужд. Главное украшение столиц, как правило, царские дворцы. В Чан?ани их было целых пять, и это были целые комплексы из нескольких десятков прекрасных строений, привольно разбросанных и так гармонично вписанных в природу, как это возможно только в Китае. В городе были огромные рынки – центры торговли всем, что ни есть на свете. Здесь же оглашались указы, совершались казни, здесь же выступали акробаты и кукольные театры (театр актеров появится в Китае много позже, в начале II тысячелетия н. э.). Вдоль улиц пролегали наклонные глиняные желоба, по которым сточные воды стекали в каналы, а те несли отходы всей городской жизни в реки.

В окрестностях находилось множество загородных дворцов знати и богачей. Огромен и великолепен был императорский парк Шанлинь, охотничьи угодья которого тянулись на десятки километров. Здесь был своего рода зоопарк и ботанический сад – животные и растения, завезенные из дальних стран. Большой пруд был таких размеров, что на нем разыгрывали морские сражения настоящие корабли, а время от времени из его глубин выплывал огромный механический дракон, вертел башкой и махал крыльями.

Парк существовал еще со времен предыдущей, ушедшей в небытие династии, но при У-ди он был значительно расширен. При этом под него были заняты и плодородные земли, и территории, на редкость богатые полезными ископаемыми и лесами с ценными породами деревьев. Советники ненавязчиво пытались внушить повелителю, что, может быть, не стоит лишать себя такого богатства и сгонять с насиженных мест большое число людей, но Сын Неба не пожелал идти наперекор своим желаниям.

Земледелие в Китае было на подъеме. Сеяли пшеницу и просо, все больше появлялось рисовых плантаций – с юга пришли высокоурожайные сорта. Ирригационная система, которую начали создавать в Сычуаньской котловине еще во времена царства Цинь, в III в. до н. э., действует и в наши дни. В деревнях увеличивалось поголовье тяглового скота, хотя пока чаще орудовали мотыгой, чем использовали плуг.

Сцены охоты и жатвы (I–III вв., эпоха Хань)

Налоги были необременительны – примерно 1/15 урожая. Была, правда, еще и подушная подать, и трудовые повинности (как уставная месячная, так и авральные) – но жить все равно было можно. В Китае проживало уже около 60 млн. человек. Для сравнения: берега Нила населяло не более 7 миллионов, в Галлии через столетие было миллионов 15, в Италии 20. Неспроста и нынешнее самоназвание китайцев – по имени той династии: ханьцы.

В городах росло число богатых ремесленников и торговцев, как бы ни старались их поприжать верхи и как бы ни поглядывали неодобрительно низы (а в смутные годы взглядами дело не ограничивалось – богатеев-выскочек громили в первую очередь). Это были не только хозяева мастерских и лавочники, но и владельцы рудников, оптовые торговцы солью, зерном, бамбуком и чем угодно, крупные скотоводы. В голодные годы они стремились скупить землю по дешевке, и вчерашние ее владельцы оказывались арендаторами или шли в батраки, а то и продавали в рабство детей и внуков.