Разин Степан. Том 2

– Эй, браты! Кто денежной, айда на кружечной, там скоморохи и музыка!

Получившие жалованье ушли из кремля.

21

Объезжая с черкесами белый город, от белых каменных лавок и амбаров торговой площади армян, персов и бухарцев князь Михаил разъехался в кружечный двор, окруженный огнями факелов. Вооруженные пьяные стрельцы на глазах князя прошли нестройной толпой по обширному двору в питейную избу. В сенях избы громкий голос пел хмельно и басисто, тонкие голоса подпевали, изредка на отдельных местах песни ударяли в накры[118 - Н а к р ы – барабан.]:

Волки идут за удалыми в ход,
Гей, выходите с ножами вперед.
Скормим бояр мы, дьяков отдадим,
Хижы, поместья, суды запалим!
Память боярам вчиним…

Ударили в накры, продолжали:

Будет пожива волкам здесь ли тут!
Чуют удалых, волки идут.
Жги! Пали!

Снова били в накры.

Князя разозлила песня и вид пьяных стрельцов, он дал команду:

– Эй, не въезжая на двор кружечного, стройтесь… не выпускайте с двора питухов! Покажу, как играть воровские песни… доскачу конных стрельцов, разом здесь всех мятежников решим!

Сверкая панцирем и саблей, князь отъехал. Горцы на расстоянии друг от друга в десять локтей выстроились кругом двора. Отыскивая стрельцов на потухающем пожарище кабака близ Спасо-Преображения, князь наехал на человека в синем жупане и запорожской шапке; от головней пожарища шапка ярко рыжела. Человек, так показалось князю, воровски озирался, шел, подпираясь недлинным копьем. Заметив князя с факелом, в панцире, свернул в сторону спешно; князь поскакал: по воздуху веяла пышная борода, светился шлем. Михаил Семенович крикнул:

– Стой, вор!

Князю показалось, человек прибавил шагу.

– Стой, дьявол!

Человек в казацком платье приостановился, повернул бледное лицо с пятнами:

– Пошто, князь Михайло, гортань трудишь? Я – астраханец Федька Шелудяк!

– Ты вор! В воровском платье.

– Хожу – какое сошлось.

– Лжешь! То рухледь – дар от вора Стеньки!

– Не дарил! Не твое дело!

– А, вот! – Князь поднял над головой тяжелую саблю с золоченой елманью.

– На, прими! Не жаль.

Шелудяк взмахнул копьем, древко фукнуло ветром, кинутое сильной рукой. Сабля князя и тело с падающим факелом запрокинулись. Человек, оглянувшись, быстро исчез во тьме. Князь не упал с коня, ноги запутались в стременах, губы прошептали:

– Ра-а-ту-й…

Он все больше оседал затылком на спину коня. Конь остановился… Широколицый Фрол Дура со стрельцами разъехался в князя. Стрельцы с фонарями и факелами осветили место кругом, но никого не было. На коне, изогнувшись на спину, лежал Михаил Семенович. Древко татарского копья, поблескивая, желтело, его острие пронзило горло князю под подбородком, прошло до затылка, задержалось стальным подзатыльником шлема.

– Беда, парни! Вот беда! И кто тыкнул?

– Конной, должно? Поганой: вишь, копье татарско!

– Парни, почуите да сыщите, нет ли ездового кого?

Стрельцы, рассыпая огнями, поехали в разные стороны. Фрол Дура снял князя, не слезая с коня, уложил младшего Прозоровского поперек седла, зацепил большим сапогом поводья княжеской лошади. Забрав убитого и ведя лошадь, поехал ступью в кремль.

– Беда, беда! – твердил он.

Его нагнали стрельцы.

– Никакого следу!

– Ездовых никого, Фрол, никого…

– Знать, планида такова. Эх, князь!

В кремле спешились стрельцы, внесли убитого в часовню, положили на полу ближе к алтарю, у возвышения. Народ в ужасе толпился вокруг. Монахи, прилепив свечи в головах князя, зажгли их и кадили. Князь Михаил лежал с оскаленными крупными зубами, запрокинув голову, пышная борода закрывала рану, но кровь текла по плечам панциря. Стрельцы на площади плясали, били в негодный воеводский набат, притащенный со двора воеводы. Никто, кроме одного стрельца, не кинул взгляда, когда проносили в часовню убитого, а тот один сказал другому:

– Должно, еще пятисотника кончили? Волокут на панафиду.

– Пляши! Битых дворян немало будет.

На монастырском дворе кругом стола, где сидел воевода, шумели, спорили, даже грозили. Воевода молчал. Он ничего не видел, кроме протягиваемых рук да Алексеева сбоку себя.

– Сколько дать?

Получив ответ подьячего, давал деньги, говорил одно и то же:

– Пиши, Петр, пиши, кому и сколько!

– Чую, ась, князинька, не сумнись.

Сзади Алексеева стоявший монах нагнулся к уху подьячего, шепнул:

– Убили крамольники Михаила князя! В часовне Троицы он – у гробницы преподобного Кирилла…

Алексеев вздрогнул, а когда воевода согнулся к сундуку, сказал:

– Мы, ась, князинька, раздадим… Монахи помогут – я испишу… Ты вздохни к Богу в часовне, да скоро соборную откроют – в церковь пройдешь…

– Боюсь! Без меня тебя ограбят.