Дети пустырей

И только в третьем часу ночи, громко напевая песни и пугая собственную тень, мы взяли курс на сонное царство. Тогда лишь фонари на улицах стали нам встречными прохожими. Мы ввалились к Сереге и сразу же завалились спать.

Помню, как просыпался в шестом часу. Сходил в санузел и зашёл на кухню. Там сидел Гаврила и продолжал пить.

– Костыль, – пробурчал он, увидев мою физиономию в дверном проеме, – что с твоим братом?

– Родители взяли потребительский кредит в сбербанке. Машину брата отец продает. Матушка созвонилась с родственниками, вот и все. Дядя из Иркутска ждет этого оболтуса к себе на участок. Завтра поездом отправляем его на вахту в Сибирь, газопровод прокладывать, щебень таскать, в общем, кредит отрабатывать, – с горем пополам промямлил я в ответ и присел за стол напротив друга.

Мы покурили, обсудили некоторые мыслишки. И всё.

Странный необычный день. Спокойный, вот это и было непривычным. Как, оказывается, бывает, странно не когда что-то произошло, а наоборот, настораживает, когда ничего не произошло.

Я отправился дальше спать, а он так и остался со своими думками на кухне.

Вертолеты летали в моей голове. Я долго не мог уснуть и переваривал некоторые моменты последних дней, пытаясь понять, сопоставить.

Ерунда вся в чём, в том, что Гаврила с виду такой обезбашенный. С чужими, незнакомыми он бес комнатный. А внутри он ранимее всех нас, вместе взятых. Он ребёнок с чистой душой по сравнению с другими парнями. Как его не коробило, не штормило в жизни, он сохранил много себя настоящего. Человеческого, что ли. Раскрывается он редко. Научился быть в маске злого, буяна, бездушного вожака стаи. Он совершенно сам вырос, самовоспитался, что ли. Без всяких подвязок, без участия отца и брата. Где-то в голове звонко бдзинькнуло и вот он такой. При этом он не махает понтами, дешевизной. Он знает, что за ним люди. Но даже я не знаю толком никого, он про них не любит говорить. Я понимаю, этот вопрос доверия. Я обижался раньше, пока не понял, тут дело не в доверии и дружбе, так положено.

В любой канители он за нас. А если кто из своих неправ оказывается, то от Гаврилы сам же и огребет, все по справедливости.

Правила улицы нужно знать и соблюдать. Единственное меня смущает, что он слишком серьезно ко всему относится. А люди, есть люди. Я более чем уверен, среди тех, кто сегодня его окружает много не настоящих, мелких и пакостных. Сейчас мило улыбается и клянется, а чуть что случись и предаст, кинет.

Но его бесят все эти грязные выходки горожан. Отморозков много. Кто говорит, что мы такие. Гав держит парней в узде. На всё, свои понятия. Но он чтит старших, в обиду не даёт мелких и нас пытается так жить научить. Верит в какого-то своего бога и нас к этой вере ведёт. Бог в каждом из нас, как он говорит. Мы сами выбираем, решаем. Боги мы или дьяволы.

Его подруга, Ирина, пытается отучить его от улицы и не может. Он говорит, не будет компании, не будет силы. Один в поле не воин. И какой бы он резвый не был, жену и детей будущих, невозможно в одиночку защитить в серьёзной ситуации.

А ничто не гарантированно. Ничто сейчас не гарантированно. Вот взять страну. Страна, как загон для волков, овец и гусей. Кто кого дерёт? Страна-загон с одним медведем-государством, кучами мяса и свежего клевера. Волки стаей пугают медведя. Хватают мясо, овец. Овцы пытаются урвать клевера у медведя и за ним же пытаются спрятаться от волков. А ещё в загоне тусуются гуси. Кричат, пытаются с медведем сдружиться, а другие молча ждут, когда крылья отрастут и улетают из загона на луга, за границу.

Вот мой отец говорит, что буквально лет десять назад, не было толком ни зарплат, ни заказов на производстве, и машин мало было. А теперь у всех иномарки, коттеджи и при этом президент все равно плохой, все плохие. Вот это яркий пример, глупости, жадности и короткой памяти. И сколько не давай, все равно мало. Аппетиты растут, им все мало, зажрались. Такова современная Россия.

Глава 7

Цена глупости

А небо хмурилось.

Тяжёлыми тучами словно падало вниз.

Оно невольно сутулилось.

Цеплялось руками оно за карниз.

А небо хмурилось.

И злыми глазами смотрело на нас.

Земля от молний обуглилась.

И слышу эхо знакомых мне фраз.

Иди, иди! И встань под дерево,

Что стоит посреди полей.

Я больше не реву,

Но стакан мне ещё налей.

И за дальним холмом в степи.

Я надеюсь, всё надеюсь, на встречу с другом.

Он застрелился, не услышав «Терпи.

И не слушай эту ругань».

Снопами искр взрываются.

Дни этого летнего месяца.

Я не знаю, как называется.

То во что в жизни верится.

В летних сумерках, в горящей дубраве.

Я буду тихо стоять.

Лес весь в рубиновой оправе.

Смотрю и буду умолять.

Чтобы сердце моё забыло.

Все потери и утраты.

Коими жизнь перекормила.

Я люблю жизнь, ведь у меня одна ты!

Сегодня мне выдали диплом, а еще успел в военкомате пройти приписную комиссию. Теперь у меня до осени стандартный период «никому ненужности». Возможно, осенью заберут в ряды великой и могучей, долг отдавать.

За восемнадцать лет задолжал, пока ходил по городу, пока учился. Задолжал, как и все парни из небогатых обычных семей.

Со своей группой мы шумно отпраздновали окончание учебы и уже за полночь большинство разъехались по домам.

Не успел я лечь спать, как услышал из коридора недовольный голос отца. Отец мой впустил полуночного гостя, хоть и поругался в прихожей немного, это привычно для него.

Это был Гаврила, только выглядел он, не как обычно. Не было в его взгляде уверенности, жесткости. Он заявился ко мне посреди ночи, бледный, потерянный. Впрочем, когда я, отбросив в сторону начинающееся похмелье, вышел в прихожую, отец уже не ворчал, а наоборот вместе с моей матушкой приставал с расспросами к моему другу.