Исповедь

Ну и пролежал он ровно день, дала я ему эти три таблетки и захожу под вечер, часов в 6, а он не реагирует на меня. Я ему: «Андрей, Андрей!», а он – нуль эмоций. Я давай по щекам хлестать, водой поливать – никакого эффекта. Ну вызвала сразу скорую, те приехали, померили давление – 60 на 40. Они что-то проверили ещё, кардиограмму сняли, говорят – он в коме, но стабилен…

– Да-да, помню, когда баба Маня помирала, ей тоже скорую вызвали, она ещё ехала шесть часов. Приехали, давление померили, вкололи глюкозу и уехали. Так всё это, для вида.

– Нет, эти говорят нам: «Давайте, мы его забираем, там уже никакого согласия не требуется, ногу режем и реанимируем, он стабилен, может выживет». Но я вспомнила слова заведующей про последнюю волю и написала отказ. Он пролежал целые сутки в коме, а было ровно тридцать первое декабря… И потом ровно пол шестого скорая сама приезжает, мы её даже не вызывали, видимо проверять положено. Опять пульс померили, давление, опять нам предлагают забрать, ногу отрезать и реанимировать, я второй отказ им написала. И как они уехали, полчаса прошло, я захожу в его комнату… а он… не дышит.

Тётя Галя зарыдала, а когда отошла повернулась к Сашкиному отцу и сказала:

– Толя, ты может поменяешь мне лампочки, вон те, встроенные в подвесной потолок, а то у меня нет теперь никого, а мои сам знаешь – один профессор, второй спортсмен, для них лампочки поменять матери – как в космос слетать. А я тут мастера вызывала, так он за три тысячи что-то сделал, они погорели-погорели, да и опять потухли. Представляешь, за целых три тысячи, а они потухли…

Сашкин батя оделся и побежал в магазин, за лампочками…

Глава 9.

Похороны.

Начали собраться люди на похороны. Сначала приехали сын покойного с внуком. Как положено, все в чёрном. Сын, Дмитрий, кандидат наук, завкафедрой в Универе, «дядя Дима», как мы его называли. С заметным животиком, среднего роста, приземистый, чернявый, толи в отца, толи в деда, с большой лысиной, вокруг которой клубилась чёрная растительность и в огромных квадратных очках. Одет он был в серый костюм, тёмную куртку, а на спине болталась неизменная сумка-планшет, с эмблемой какого-то семинара. В общем и целом, Дима внешне представлял собой классического научного деятеля или преподавателя, ровно так, каким его рисует воображение каждого из нас. Внук, Борис, напротив в отличии от отца, был высокого роста, симпатичный, стройный, одет в коротенькое франтовское пальтишко, модные короткие джинсы. В его лице прослеживалась явно смесь генов и кровей, делавших его необычным и наверняка привлекательным для женского пола. Они поздоровались с гостями, матерью, начали заниматься подготовкой и обсуждать хозяйственные вопросы. Дима деловито что-то организовывал, ему периодически кто-то звонил. Борис поначалу общался свободно, но потом замолчал, замкнулся в себе.

– Ты где сейчас играешь, Борис? – спросил Петрович.

– В Новосибе. У нас сейчас каникулы, игр нет, отпустили ещё в ноябре, скоро обратно.

Зная о его переводах из клуба в клуб, из города в город, в каждом из которых он обязательно заводил себе «постоянную» пассию, благо внешность позволяла, Санёк его поддел:

– Ходят слухи, что ты в каждом городе, где играешь, заводишь себе подругу. И в Минске, и в Твери… А вот последняя была, такая симпатичная…

– Что уже и это доложили? – опешил Борис.

– А как ты думаешь, у нас везде глаза и уши, – рассмеялся Сашка.

– А что последняя… Любить на расстоянии как-то не получается…

– Понятно, придётся в Носибе новую искать.

Тут на кухню, где они разговаривали, вошёл Дима, весь в траурной суете и прервал беседу.

– В два час у нас вынос из морга в Королёве. Конечно пришлось побегать, все знакомства подключили, всё закрыто, новогодние праздники, самый разгар. Без справки не получишь свидетельство, без свидетельства не похоронят… Да. Но вроде всё утрясли наконец, кстати агент из похоронной компании очень помог.

Тётя Галя ходила из комнаты в комнату, что-то собирала, а в этот момент услышала про агента.

– Да, вы представляете, когда последний раз скорая приехала, Андрей ещё жив был, но в коме, только она уехала, как тут же агент ритуальный звонит, ещё человек-то не умер…

– Да, тёть Галь, чему тут удивляться, это уже правило, скорая им сообщает, а они ей денежки платят. Это мы уже проходили в ста случаях из ста.

– Я его к Диме отправила, хотела было послать, но Дима говорит хороший человек, знающий, да и где другого искать. Но вроде неплохой агент попался, во всём помог, за деньги конечно.

– А кто сейчас бесплатно будет что-то делать…

– Дмитрий, кстати, я тут впопыхах крестик свой дома забыл, у вас нельзя по дороге нигде купить? – просил Санёк.

– Да будет по дороге храм… Но зачем тебе, забыл и забыл, приедешь – наденешь, ничего страшного.

– Что тебе крестик нужен? – вступила в беседу тётя Галя, – да вот, возьми дяди Андрюшин!

Санёк не успел её остановить, да и неудобно, как та уже куда-то сбегала и принесла простой деревянный крестик, но почерневший и как будто пропитанный болью. На краешке стола стояли три маленькие дешёвые иконки, одна, Божьей матери, вообще, как будто вырезана из журнала.

– На вот, возьми.

Санёк взял крестик в руки, он был промасленный и как будто вобрал в себя всю боль умершего человека. Санька как будто обожгло, он чуть не выронил его, одёрнул руку, но, чтобы не обижать тётку, сделал вид, что взял крестик, а сам аккуратно подержал в руке и положил на стол у трёх иконок. Крест должен остаться здесь, в этом месте…

В дверь позвонили, это пришла сноха с внучкой. Они были все в чёрном, в чёрных косынках. Внучка, подросток лет шестнадцати, уже почти сформировавшаяся девушка, стройная, с формами, в чёрных обтягивающих джинсах и свитере, лицом очень была похожа на отца, как и в нём в ней было что-то восточное. Сноха, Ольга, была дородной женщиной в длинном чёрном безразмерном платье, с кудрявыми вьющимися волосами и круглым краснощёким лицом. Её Санёк помнил ещё со свадьбы и по нечастым приездам к ним в гости. Лицом она практически за эти года не изменилась, только прибавила в весе, поэтому он сразу её узнал.

Зашёл разговор кто из детей Димы на кого не похож.

– Вот Борюська на Диму ни капли не похож, – говорила тётя Галя, – а Катюша, наоборот – одно лицо.

– А потому что есть такой закон. Первый ребёнок никогда ни на кого не похож, а второй уже – девочка на отца, а мальчик на мать, – отвечала Ольга.

– А я вообще не понимаю, что за такая у людей рьяная страсть воспроизвести своё генетическое ксерокопирование в природе. Ну не похож и не похож. Каждый должен быть только на себя похож, быть самим собой, – поведал им свою теорию Санёк, – давайте лучше все вместе сфотографируемся, мать просила, когда ещё придётся.

Сделали несколько групповых фото на телефон в прихожей. Все в чёрном, женщины заплаканные, без макияжа. Санёк обратил внимание на зеркала.

– А почему у вас зеркала на завешены простынями?

– Суеверие всё это, – ответил Дима, – и это только когда покойник в доме, а мы же из морга сразу на кладбище…

Дверь уже не запиралась и вошли ещё две женщины в чёрном. Одна чем-то отдалённо напоминала Ольгу, только с орлиным носом, более худым лицом и телосложением, оказалась это её сестра. Она с порога начала оправдываться:

– Светлана Рэмовна, не смогла приехать, извинялась, передавала соболезнования. У неё опять температура поднялась под сорок.

Речь шла об их матери. Она уже два раза тяжело переболела ковидом с большим поражением лёгких, всякий раз попадая в больницу и теперь вот опять чем-то заразилась. Наконец Санёк понял на кого так похожа эта женщина. Светлану Рэмовну он помнил со свадьбы брата, которая была тридцать лет назад, у неё было очень запоминающееся лицо, ярко выраженной иудейской национальности. Так вот, эта пришедшая женщина была её точная, но слегка уменьшенная копия, хотя и сильно отличалась от круглолицей сестры.

Вторая из пришедших оказалась Саньку совершенно незнакома. Это была высокая худая пожилая женщина со светлыми крашенными волосами, сохранявшая былую стать. В молодости её можно было, наверное, назвать красивой и эти черты ещё не до конца были заретушированы возрастом. Она прошла на кухню и, в отличии от первой гостьи, скромно мнущейся в дверях, не стесняясь сразу села за стол и стала непринуждённо общаться с сидящим здесь же Саньком. Поговорив о покойнике, повспоминав его жизнь и последние годы, она вдруг сказал:

– А ты кто такой? Что-то я тебя не припомню.

– Ты очень милая морячка, но я вас вижу в первый раз? – ответил строчкой из известной песни тот, – да я так, случайный человек, зашёл погреться.

– Хорош свистеть, – одёрнул его отец, – это тётя Лена, жена брата дяди Андрюши, дяди Серёжи, ты что её не помнишь?

Нет, он её никак не помнил.

– Ах, так ты Саша, вот теперь узнаю, – сказала Елена.

– А что дядя Сержа опять болеет?

– Ой, да он упал же вчера без сознания на остановке, у него же давление 220, как напряжение в розетке. Всё контузия в Чечне, он же военврачом там был. Да какой ему приезжать… Да Дима вон с ним долго разговаривал, он всё знает…

Потом ещё вспоминали хорошие моменты из жизни дяди Андрюши, тётя Галя всё плакала и рассказывала о двух последних годах страданий, боли и хождения по мукам и врачам.