Поездка за город

Надо думать, это и были долгожданные гости: двое парней чуть постарше нас весело поздоровались со всеми и выставили подарок – бутылку коньяка – после чего быстро устроились за столом. Парень пониже уселся около Светы: они сразу защебетали, отгородившись от всех и не обращая ни на кого внимания: они получили всё нужное им, оставив всех прочих где-то снаружи; второй же гость – под два метра ростом – долго кружил вокруг стола, примериваясь и выискивая удачную позицию: блондинка была уже в плотном окружении, и он никак не мог оказаться рядом: здесь уже находились муж и назойливый именинник, так что в конце концов он занял место с другой стороны стола – примерно напротив – заполнив одну из последних вакансий.

Я заранее опасался их прихода, но всё оказалось не так уж страшно и напряжённо: совершенно ничем не напоминали они бандитов или иных представителей не вполне официальных, но могущественных структур, крепко обосновавшихся на окружающей местности и установивших свои порядки, по которым жили и которым следовали те, кто хотел жить и дальше; вряд ли также они являлись интеллектуалами, зарабатывавшими своим умом и знаниями: ведь даже я, кончавший в своё время географический факультет университета и некоторое время проживший в далёкой глуши на метеостанции – вынужден был после женитьбы вкалывать на стройке, поскольку мои знания и способности находили слишком уж неадекватную оценку, заставлявшую недоумевать и спрашивать: кому и зачем было нужно учить несколько лет тому, что потом не потребуется и растворится в окружающем пространстве, почти не оставив следов и последствий, кроме памяти о весёлых попойках и первой настоящей любви, которые всего лишь сопровождали и окружали происходящее, и какого-нибудь шрама на теле – вещественного следа полевой экспедиции?

Судя по внешнему виду, они могли оказаться коллегами Алика – водителями машины или автобуса – что подтверждалось манерами приятеля Светланы: после перешёптывания он довольно бесцеремонно обхватил её и прижал к себе, забасив уже вслух грубоватым простуженным голосом, в ответ на что Светлана заурчала и замурлыкала, окончательно оставив Алика с носом: вот ради чего рвалась она сюда и вот кто являлся её целью и смыслом: мы были здесь посторонними и не могли претендовать на малейшее внимание, и только возможность потрепаться с соседкой удерживала меня ещё в этом доме, переставшем быть тёплым и гостеприимным.

Но Алик, похоже, несколько иначе относился к происходящему: сразу же он переключился на самый ценный экземпляр, и так уже окружённый и обложенный со всех сторон плотными мужскими телами и взглядами: блондинка попивала винцо, уже особо не реагируя на пошлости хозяина. Гость явно был интересен ей: периодически она поднимала глаза и скашивала их на мощную крепкую фигуру, после чего заметно менялась: она ощупывала взглядом мышцы груди, рук и живота, оглаживая их и обещая гостю всё то, что должно было последовать позже – не знаю уж где и при каких обстоятельствах – но совершенно очевидно они являлись любовниками; данный факт – судя по всему – был известен всем присутствующим: муж красавицы набычился и стал злобно кромсать кусок мяса, лежавший до того мирно на тарелке: муж был мрачным злобным быком, с которым шла серьёзная долгая игра на стадионе для корриды: пикадоры на лошадях или пешие тореадоры дразнили невинную случайную жертву, разгорячали её, а потом набрасывались и втыкали в мощное тело кинжалы и дротики, и бык уже истекал кровью, из последних сил, бросаясь на очередного смертельного врага, но слишком неравны были силы, и все попытки отомстить кончались провалом, а бык приближался к тому, чем должен был стать в конце: большим куском жирной говядины.

Три женщины напротив не оставались также в стороне: теперь они полностью сосредоточились на новой угрозе их спокойствию и благополучию; новые гости взбаламутили и без того неровную гладь водоёма, одним своим присутствием повлияв на течение праздника: Жора – любовник блондинки – вовсю теперь налегал на закуску, только однажды взбодрившись стопкой горячительного; его друг почти не отставал, продолжая в промежутках тискать Светлану, переставшую скромничать и стесняться, что также не нравилось блюстительницам нравственности и чистоты. Только соседка слева воспринимала ситуацию весело и раскованно, злорадно обсуждая и высмеивая обидчиков и недругов, собравшихся за праздничным столом.

“Во как жрёт-то, троглодит: оно и понятно, скоро – как только они улизнут вдвоём – ему силы очень даже понадобятся.”–”Вы про Жору и блондинку?”–”Ага. Хотя вторая парочка тоже хороша: вон как лижутся, аж оторваться не могут.”–”Вы слишком строги.”–”Это я-то? Ну что вы: я отмечаю только основные моменты. А если бы я ещё пошла вглубь…”–”И что тогда?”– Она смерила меня посуровевшим взглядом, но я решил не обострять тему.–”Кстати: а они кем работают?”–”Жора – водителем, как ваш дружок, а приятель: где-то в фирме трудится. Уж и не помню в какой и в качестве кого.”–”Понятно. Солидные у вас тут кадры.”–”Кадры тут всякие есть.”–”И самый лучший: разумеется, хозяин дома!”– Она залилась тонким звенящим смехом, и я сразу присоединился к ней, слегка нарушив идиллию за торжественным праздничным столом.

Но давно уже, видимо, всем наскучил долгий процесс поедания пищи, и как только Жора с приятелем покончили с едой на тарелках, взбодрившийся хозяин предложил всем устроить перерывчик и заняться танцами. Сразу же все вскочили: стулья были расставлены вдоль стен, а стол с обильным угощением мы аккуратно перенесли в угол, где он меньше всего мешался. Давно уже молчавший магнитофон был вытащен и заправлен новой кассетой, больше годившейся для нового занятия: хозяин надолго окунулся ради этого в большую пёструю коробку, содержавшую весь его бесценный запас – судя по звучавшему раньше – включавший многие жанры и направления.

Я оказался в одной паре с соседкой, достаточно упитанной, но шустрой и ловкой: пока ещё все двигались раздельно, не сбившись в общую кучу, и можно было продолжить весёлую трепотню, необязательный разговор без продолжения и последствий, хотя не стоило забывать и про Алика, слишком уж много возомнившего о себе. Самый настоящий цирк разворачивался и набирал обороты прямо перед нами, заставляя вспомнить, к примеру, собачьи свадьбы или же события того же плана из жизни других представителей царства животных: в то время как красавица-блондинка томно двигала крупным красивым телом – прижавшись к груди, животу и коленям победителя – вокруг вертелись волчком сразу двое неудачливых конкурентов: не желавший мириться с поражением хозяин дома аж подпрыгивал и чуть ли не лез к ним в качестве третьего, совершенно ненужного и только мешающегося под ногами партнёра, что и демонстрировалось иногда красивой гармоничной парой: высокий гость пару раз подталкивал незадачливого претендента, и только быстрота удерживала того на ногах в опасной близости от очага возгорания: явно нешуточные страсти скрывались в поле, окружавшем их, и посторонний мог только погореть, так ничего и не добившись.

Но если хозяин дома и имел здесь какие-то права, то поведение Алика выглядело полной наглостью и бесстыдством: он тоже крутился рядом, под боком, бросая жгучие взгляды в сторону вожделенного недосягаемого приза, не проявлявшего никакого внимания или хотя бы интереса: она полностью растворялась в крепкой надёжной опоре, забыв и надоедливого хозяина, и всех мужчин, и даже мужа, переносившего спектакль уже почти спокойно и явно не впервые переживая подобное: он уже понимал бесполезность борьбы и смирился, и не знаю что удерживало его ещё здесь, где его ждали только позор и презрение.

Далеко не все принимали участие в развлечении: кроме мужа блондинки на месте остались и три старые побитые жизнью клуши: куда уж было им тягаться с молодостью и силой, да и кто составил бы им пару, поддержал компанию – слабым и безвольным – если все остальные были призваны на этот праздник жизни, оставив за бортом повседневное, которое в лице трёх покинутых женщин продолжало скалить зубы и угрожающе озираться в жалкой попытке остановить, уничтожить стремление к вседозволенности и свободе, которое было им больше недоступно. С болью в глазах им оставалось смотреть на резвящихся и дурачащихся: даже муж соседки – тихий и слегка пришибленный жизнью – легонько притопывал вместе с дочерью, не говоря об остальных, проявлявших куда больше активности: Света с кавалером почти не отставали от центральной пары праздника, да и мы с соседкой охотно поддерживали темп и напряжение, задаваемые оторвавшимися нарушителями морали и спокойствия.

Но недолго, видимо, могло сохраняться равновесие вокруг эпицентра и очага общих интересов: сначала я не понял смысла происходящего, и только чуть позже разглядел концовку: Алик и хозяин дома стояли друг против друга и – как петухи – готовы уже были устроить небольшую потасовку, причём неизвестно ещё было – кто сильнее и увереннее – Алик с молодостью и напором или хозяин – при молчаливой поддержке свидетелей и самих стен. Гребни надувались, противники разбрасывали лапами землю, готовясь к первому наскоку, они уже пробовали руки-крылья и злобно глядели друг другу в глаза, пытаясь напугать хоть таким способом – в то время как парочка продолжала безмятежное парение в доступной только им выси – и тут прорвало наконец сожительницу хозяина: вскочив с места она вцепилась имениннику в руку и одной своей массой заставила его изменить направление движения: она оттаскивала его подальше в угол, уговаривая и причитая, а он почему-то не возражал. Уже не так охотно двигались пары, расстроенные неблагополучием и тревогами, хозяин недовольно сопел в углу, а Алик тоже наконец осознал вину: он открыл дверь на террасу и покинул комнату, где было такое скопление тяжёлой нервной энергии.

“Ваш приятель – смелый человек. Но он напрасно так: всё равно ему здесь не светит.”–”А может: светит мне?”– Она откинулась и сощурила глаза, рассеянно разглядывая что-то у меня на груди, или забираясь чуть дальше – уже оценивая возможные перспективы: “а почему бы и нет, ну и что – что муж: он же рохля и тюфяк, да и почти ни на что не способен – где уж ему больше, а здесь всё будет шито-крыто: у него ведь жена, которой вовсе необязательно обо всём знать или догадываться, а мальчик ничего, вполне подходящий, как тот – два года назад: тогда ведь проскочила, и даже никаких намёков на подозрение: этому болвану одно теперь подавай – ящик с футболом – на всё же прочее давно уже не хватает – даже чтобы семью прилично содержать! – так что: может быть, может быть, может быть.”– Что-то подобное наверняка прокручивалось у неё в голове, отражаясь во взгляде и движениях крепкого упругого тела, и вполне возможно – всё зависело теперь от меня: от дальнейших слов и предложений, способных закрепить впечатление и довести дело до промежуточного результата – в виде обмена телефончиками. Уж потом-то наверняка всё пошло бы проще и нагляднее, и мне оставалось бы только собрать урожай – достаточно обильный и питательный – но, похоже, что-то в последний момент смутило и расстроило её: неожиданно она покачала головой и отстранилась, ясно показывая несогласие. Что-то не срослось, номер не удался, принеся одно сплошное разочарование, и я последовал примеру Алика: захватив большое сочное яблоко я вышел на террасу, где находился пропускной пункт в это царство разгула и веселья.

Однако охранника на боевом посту мне застать не удалось: в комнате находился только Алик, стоявший перед массивным круглым зеркалом и корчивший рожи: он мстил если не хозяину гульбища, то хотя бы его зеркалу, заставляя отражать одну пакостную конструкцию за другой, так что за несколько минут на долю толстого матового стекла явно выпало немало. Моё появление его не смутило: бегло оглянувшись, он продолжил вульгарное пошлое занятие, растягивая рот до ушей и закатывая глаза или уродуя нос или уши – маленькие и достаточно привлекательные – но становившиеся под воздействием рук сморщенными некрасивыми комочками.

Я вкратце рассказал об отношениях, связывающих главных действующих лиц; основное он и так уже понимал, так что мои новости только дополнили сложившуюся у него картину. “Так что может: двинем отсюда?” Алик отстал наконец от зеркала, получившего под занавес изображение явного упыря и душегуба: если бы нечто подобное появилось здесь на самом деле, то кто-нибудь из гостей мог получить инфаркт. Он ещё не мог решиться: посмотрев на часы, он покачал головой; лучше было подождать ещё полчасика, после чего наверняка можно было рассчитывать на успех. “А то торчать у закрытой двери – как-то неудобно.” По словам Алика, у его знакомой было много подруг: и на мою долю безусловно также придётся достаточно лакомый кусок. “И не сомневайся даже!”

Я согласился: однако нужно было не испортить окончательно отношений с хозяевами и другими гостями, продолжавшими развлекаться в соседнем помещении, и я решил проведать компанию, проявлявшую себя теперь не так бурно и активно: когда я аккуратно приоткрыл дверь, то обнаружил всего две танцующие пары – все же прочие расселись по краям сцены. Это были всё те же: Жора с блондинкой так же томно кружили под прицелом суровых завистливых взглядов – не обращая ни на кого внимания – и так же самозабвенно и самодостаточно держались Света с Жориным приятелем; хозяин вроде бы не заметил моего возвращения, и я приткнулся в углу, подальше от всех: не бесконечно ведь должны были продолжаться танцы, а на благосклонность соседки теперь вряд ли можно было рассчитывать. Хотя всё могло сложиться и по-другому.

Мелодия кончилась, танцоры встали, нерешительно переминаясь, и тут неожиданно проснулся муж блондинки: я думал, что он уже окончательно поставил на всём крест, и – оплёванный и униженный – так и будет ждать и напрасно надеяться; но он вдруг вскочил и начал действовать: я увидел, как он уже держит её под локоток и что-то тихо объясняет, а она – на полголовы выше и сильнее – в ответ бормочет, сначала спокойно, потом настойчиво и зло, явно не желая соглашаться. Потом кто-то не выдержал: я увидел, как она наклоняется, подчиняясь, видимо, действию его руки, а потом вдруг он полетел через всю комнату: я успел заметить Жорино движение, махнувшего как из катапульты надоедливого настырного свидетеля, устоявшего всё же на ногах и сразу ринувшегося обратно: я думал, что в бой, но к счастью вышло иначе: он обежал обидчиков по дуге и ломанулся в дверь, со всей силой хлопнув потом ею, и в разрядившемся пространстве – где доматывалась пустая уже лента – повисла гнетущая тишина, полная предчувствий и обещаний.

Я ожидал взрыва со стороны трёх пожилых женщин, на глазах которых происходило нечто невиданное и неописуемое – любовник выгонял мужа – и уж здесь-то поборницы морали и нравственности должны были по крайней мере возмутиться. Однако почему-то они молчали, зато неожиданно проснулся именинник: он оглядел оставшихся внимательными хитрыми глазами, потом выключил находившийся под рукой магнитофон – вряд ли теперь кто-то захотел бы продолжения танцев – и в конце уставился на меня. “Всё хорошее когда-нибудь кончается: будем считать, что сегодняшний праздник подошёл к концу.”– Он явно обращался именно ко мне, хотя возможно он хотел остаться только с самыми близкими – в число которых он включал и блондинку, и в качестве приложения к ней – и Жору – но нас с Аликом безусловно выпроваживали. Я поднялся и оглянулся: бывшая соседка смотрела в другую сторону, не желая замечать меня – её явно одолевали теперь старые заботы и трудности – так что я бросил своё прощание всем остающимся одновременно: мы получили здесь самое ценное – насколько это оказалось возможно – и теперь собирались двигать дальше, где почти наверняка нас ждал успех в том, что мы себе наметили.

На этот раз Алик не стал откладывать визит к старой подруге: мы решили ещё и немного развеяться после долгого застолья, так что к нужному дому решено было отправиться пешком, не прибегая к помощи транспортных средств. Дом находился ближе к станции: по словам Алика, он был такой же халупой, что и дом моей сестры, вот только квартира была всего лишь однокомнатная, хотя и с балконом. На мой вопрос: а приходилось ли Алику использовать балкон в качестве спасательного средства? – он отрицательно помотал головой. “Ты что: это же третий этаж. А решёток и лестниц там нет: одни голые конструкции.” Кроме того выяснилось, что подруга Алика незамужем, а если с кем и встречается – помимо моего друга и попутчика – то ничем этого не выдаёт, и таким образом необходимость в акробатических номерах практически отсутствует. “Если только в постели.” Он сощурился и непристойно заржал, вспоминая судя по всему нечто нестандартное и изысканное.

Однако это были не все вопросы, интересовавшие меня: ведь если квартира имела всего одну комнату, то где тогда должен был устроиться – с предполагаемой подругой его знакомой – уже я? Уж не на балконе ли – на виду всей улицы, где меня могли к тому же и узнать и доложить после сестре, а потом и родным и близким, включая жену и родителей, так что вся конспирация была коту под хвост, и длительных выяснений и разборок было никак не избежать? Он понял моё беспокойство и задумался. “Да там ещё ведь санузел есть, так что не волнуйся. А для начала туда надо добраться и обо всём договориться. Так что не спеши.”

Совет выглядел разумно, однако с какой целью мы готовились и отправлялись сюда, уделив этому столько сил и внимания? Уж ему-то всё равно было, куда ехать: наверняка не один подобный адресок имелся в тайной записной книжке, которую следовало скрывать от родственников, близких и друзей, периодически обращаясь к ней и заполняя новые строчки и пункты новыми именами и адресами – чему очень многие могли лишь позавидовать. Совсем не так вольготно чувствовал себя я: в отличие от Алика, постоянно нацеленного и настроенного во вполне определённом направлении – что ощущалось всеми и находило вполне адекватный ответ – я не имел такой предрасположенности и встречал намного меньший отклик. Так что относительная неудача – только что пережитая – требовала обязательной компенсации, тем более что ресурсы и резервы вполне позволяли рассчитывать на это: наших денежных запасов могло хватить и на ресторан, и на долгую гулянку где-нибудь в приватной обстановке, и – в самом уж крайнем случае – на покупку краткой и недолговечной любви, до чего желательно всё же было не доводить дело: в этом мы не видели доблести и не собирались опускаться до того, что определялось только количеством красивых пёстрых бумажек. Совсем необязательно для этого надо было ехать в такую даль, ведь все мы – и в первую очередь Алик – знали места скопления и самые интересные и значимые дислокации, которые тому же Алику – по заявкам свыше – приходилось даже посещать: исключительно по служебной надобности. Разве стал бы директор стройки – наш общий руководитель – столь ценимым наверху без постоянных знаков внимания и уважения, преподносимых в разнообразнейших формах – вплоть до выездов на природу или совместных омовений в достаточно привилегированных заведениях? И какое же из подобных мероприятий обходилось без надёжной женской опоры и поддержки, которую – в достаточных формах и количествах – приходилось обеспечивать именно моему другу и попутчику, ставшему одновременно специалистом и по этой части. Директор давал ему заявку и выделял определённую сумму: и уже делом Алика было потратить её с умом и толком, не забыв при этом и себя тоже, обеспечив важным шишкам сверху вполне надёжный и комфортный досуг. Он уже знал вкусы и пристрастия традиционно обхаживаемых директором любителей халявы: склонность одного к высоким полным блондинкам или любовь другого к худеньким стройным брюнеткам в сочетании с общим стремлением хорошо выпить и закусить ложилась тяжким грузом на его плечи, вполне справлявшиеся с ответственными поручениями, от которых в значительной степени зависела судьба строительства и все мы тоже: после соответствующего мероприятия возобновлялось или даже увеличивалось финансирование объекта, вместо ржавого завалявшегося где-то на складе оборудования местного производства мы получали импорт – рационально позже используемый – а зарплата приходила вовремя и без задержек. Не знаю, выдавалась ли ему премия по итогам очередного банного консилиума: безусловно, он не стал бы отказываться от любого поощрения своих деликатных усилий, но без сомнения он тоже не оставался внакладе, выторговывая себе у постоянных контрагентов скидки и преференции. Вряд ли он сам стал бы пользоваться услугами тех же партнёрш: слишком велика была опасность, что информация просочится и доберётся в конце концов до родных и близких, о последствиях чего несложно было догадаться. Едва ли жена Алика знала о деликатной стороне его служебных обязанностей: лишняя огласка вряд ли подняла бы его авторитет в глазах соседей и родственников, которые могли изменить отношение в значительно худшую сторону; обидное прозвище “сводник” наверняка прилипло бы к моему другу и попутчику, надолго запятнав вполне безгрешную – по нынешним временам – судьбу и биографию: Алик ведь не угонял машины и не чистил квартиры, не обкладывал никого данью и даже не торговал наркотиками – нет! – он лишь честно и добросовестно выполнял служебный долг, подразумевавший иногда – время от времени – доставку девушек не самого строгого поведения по нужному адресу, а также их своевременное сопровождение в обратном направлении. Самого же Алика – разумеется – на подобные мероприятия не допускали: большим солидным людям – наверняка отягчённым жёнами и детьми – ни к чему были лишние свидетели и соглядатаи, со всеми же делами они справлялись сами и без посторонней помощи. Он даже пару раз обижался, когда в грубой форме ему давали понять – кто есть кто – однако вряд ли имело смысл обижаться по-настоящему и с далеко идущими последствиями. Совсем даже неплохо вознаграждалась столь ответственная работа, и на директора строительства он абсолютно не держал зла, считая его современным достаточно деловым человеком, вынужденным для достижения цели пользоваться полным арсеналом не запрещённых законами средств. Безусловно, так оно и было, а если по ходу действия директор и сам получал нечто, прикладываясь к тайным плодам и истокам, то ведь он был руководителем , то есть человеком, стоящим выше каких-то ограничений и запретов: во всяком случае никто не возражал против такого подхода, считаясь со сложившейся реальностью: именно так решались все более-менее значимые вопросы, и не ему было менять традиции.

Что же касается нашего отношения к подобным методикам, то в принципе мы ничего не имели против: ведь если было предложение , то разумеется появился и спрос, и никто не заставлял тех девиц соглашаться и продавать свои бренные оболочки: они сами пошли на это, оценив будущие итоги и последствия. Если плюсы для них оказались весомее минусов, значит они сами выбрали свою судьбу и сами отвечали за себя: ведь если бы они были на многое способны, то наверняка уж постарались бы проявить себя в выбранном направлении, не опускаясь до того, что было доступно многим, если не всем. Это был лёгкий путь по наклонной лестнице вниз с сопутствующей деградацией и разложением, и вряд ли заслуживали уважения все отправившиеся по нему, и именно так мы и относились к тем бабочкам и мотылькам, с которыми Алику периодически приходилось связываться по работе.

Это было привилегией руководства: заслужившего своё положение в суровой неустанной борьбе с беспощадными врагами и конкурентами, и пожинавшего плоды долгих схваток и битв, когда выходов было немного – всего два – и проигравший мог только жаловаться на судьбу, но только здесь не держали проигравших: в сферах, временно и частично открытых для Алика, всё было хорошо отлажено и ухожено, механизм – частью которого удалось стать моему другу и попутчику – работал надёжно и практично, почти не требуя доводки и починки, а если где и случались перебои и неисправности – их сразу же ремонтировали, не доверяясь заботам времени. Время было за пределами: оно не значило почти ничего и практически не оставляло следов в тех сферах, куда в качестве соглядатая угодил Алик, проявляясь лишь в модернизации технического оснащения и обеспечения: ведь если раньше пределом мечтаний была “волга”, то теперь и “мерседес” не являлся последним писком, не говоря уж о средствах связи и сообщения: само собой разумеющиеся “мобильники” дополнялись пейджерами и прочей требухой, доходя в пределе – у особо продвинутых – до каких-нибудь ноутбуков со спутниковой связью, чему нам оставалось только завидовать. Даже несмотря на всю нашу устроенность и расположение руководства мы мало на что могли рассчитывать: халтура позволяла некоторым из нас наскрести максимум на “шестёрку”, “девятка” же была на самом пределе даже для наиболее активных и целеустремлённых: несколько лет требовалось потратить на осуществление подобной цели при наших ресурсах и возможностях. Что касается Алика, то пока он не видел нужды тратиться на столь ценный предмет: служебная “волга” вполне замещала ему отсутствие личного транспорта, за которым требовался ещё и активный уход, не говоря о посягательствах со стороны. За несколько лет работы в качестве личного водителя директора строительства неоднократно он попадал в сложные ситуации, связанные в первую очередь с тем самым, что давало почувствовать себя хозяином своей жизни: занимаясь халтурой, он дважды или трижды встречался с негативными сторонами шофёрской профессии, оказываясь без денег и личных вещей, а однажды даже без машины. Неосторожность при выборе клиентов подвела однажды по-крупному: по словам Алика, подсаженные однажды мужчина и женщина весьма неблагодарно повели себя, накинув ему на шею удавку и чуть не придушив его. Однако, разумеется, мокрое дело не входило в их планы, и Алика – просто потерявшего сознание – выпихнули из машины в глухом безлюдном месте, так что некоторое время ещё потребовалось для окончательного возвращения из царства мёртвых в царство живых. Он позвонил-таки из ближайшего автомата нашему общему руководителю: уже ни на что не надеясь, он ждал неминуемого нагоняя и может даже увольнения, но – о чудо! – дело устроилось наилучшим образом: спустя несколько часов машина была найдена и – без личных вещей и мелких прибамбасов – возвращена, по устной же договорённости с директором Алик ещё несколько недель спустя отрабатывал похищенное, занимаясь перевозками любимой тёщи директора. Кара возымела благотворное действие: долго после этого в кругу друзей и близких Алик ещё ругался и отплёвывался, вспоминая завершившуюся каторгу: вместо привычной халтуры ему пришлось несколько недель ублажать вредную занозистую бабу, слишком уж привыкшую к полному и безоговорочному подчинению.

Самые скабрезные типы, разумеется, задавались вопросом: неужели подчинение было таким полным и окончательным ? – однако здесь Алик смело посылал их подальше: не в его стиле были подобные приключения и адюльтеры, суть же сводилась к тому, что пожилая сварливая баба совершенно не давала ему возможности удовлетворить традиционные пристрастия и желания: мало того, что на время она сделала из него личного шофёра и слугу – таскавшегося с нею по магазинам и рынкам с сумками наперевес – так ему ещё пришлось на несколько недель забыть про любимых подруг и знакомых, не имея возможности поддерживать старые связи и обзаводиться новыми, а в довершение ко всему кошмару и ужасу – она не переносила запаха пива и сигарет, и Алику – выдувавшему в среднем по два-три литра и сжигавшему полпачки в день – на несколько недель пришлось вернуться к здоровому образу жизни. Подобные испытания чуть не подкосили отменное здоровье: он долго потом восстанавливал недополученное за время простоя, возненавидев всех тёщ, и если директор снова пытался запрячь его – в том же качестве – то Алик всячески отнекивался, соглашаясь на любые другие поручения.

Его собственная тёща находилась достаточно далеко: обретаясь в небольшом городке за несколько сотен километров южнее великой столицы, она не имела возможности и права так уж сильно досаждать ему. Нечастые наезды на побывку к дочери – с предметами гордости из родных мест в виде продуктов питания – приводили к тому, что Алик ещё дольше – по сравнению с традиционным – задерживался на работе: он и без того немного времени уделял дому и семье, в подобных же ситуациях он являлся домой с единственной целью: чтобы переночевать. Вполне достаточным считал он заботу о материальном благополучии, отдавая всю зарплату и большую часть добытого халтурой в свободное от основной работы время, и только две статьи расходов оставляя неподотчётными и скрытыми от контроля: на пиво и на подруг.

Не знаю уж, где Алик хранил свои тайные запасы: вряд ли квартира годилась для подобного, ведь не слишком обременённая на службе супруга постоянно занималась наведением чистоты и порядка в семейном гнёздышке, наверняка зная про все возможные тайники и заначки. Это я мог держать их дома: в нагромождении книг, не все из которых представляли интерес для жены, всегда можно было найти уголок, Алику же явно приходилось идти на риск, сохраняя их за пределами. Нелюбовь к чтению подводила его: лёгкие детективчики и прочая мура – занимавшие одну или две полки и составлявшие практически всю домашнюю библиотеку – часто просматривались его женой, и если бы он попытался именно там складировать тайные средства: их ждала бы печальная участь. Не знаю, насколько серьёзный мог получиться скандал, но деньги точно пошли бы в семейный бюджет, и по важнейшим интересам Алика был бы нанесён сильный удар.

Совсем по-другому выглядела моя ситуация: специальная литература по географии, а также современная фантастика абсолютно не интересовали мою супругу, и только серьёзная литература вызывала уважение, так что я имел достаточно вместительные закрома. Толстые увесистые атласы с картами и таблицами годились в наибольшей степени, тем более что они и так были наполнены закладками и вставками: следами университетской учёбы. Паре пухлых конвертов было где укрыться, в случае же обнаружения можно было смело сослаться на прошлые дела: на недолгий период, когда мне пришлось заниматься торговлей.

Однако мне везло, и ни разу ещё ни один из моих тайников не был раскрыт и обнаружен, и потому сегодня мне было что предъявить: для завоевания женских сердец требовались достаточные ресурсы, и мы вполне готовы были не поскупиться и показать себя с наилучшей стороны. Традиционный джентльменский набор мы посчитали достаточным: бутылка “шампанского” должны была дать несколько расслабиться, шоколадные же конфеты годились в качестве закуски, а от цветов не отказалась бы ни одна из женщин, так что мы не сомневались в светлых перспективах: оставалось только найти все нужные составляющие и компоненты. Мы снова двигались по направлению к станции: деревенские одноэтажные домики тянулись справа и слева, приближая нас к заветной цели, однако теперь у нас была ещё одна забота: найти магазин с нужным содержимым. Вряд ли стоило покупать “шампанское” и конфеты в придорожном ларьке: все мы знали, где и как делается поставляемая в подобные места продукция, и никакого желания оскандалиться – купив вместо вина газированную воду – у нас не было.

Зато здесь вовсю цвела и пахла сирень: пышно распустившимися кустами были заполнены сады и палисадники, и даже на улице она занимала немало места, так что мы посчитали допустимым отломить несколько толстых фиолетовых веток. Мы плотно связали их, приготовив два пышных букета: перед такими вениками мало кто смог бы устоять, и с их помощью – безусловно – дорога была бы хорошо расчищена и соответствующим образом украшена.

Несколько кварталов ещё надо было пройти до цели: мы слегка запыхались, тяжело заполненные желудки давили к земле, не давая нам разбежаться, а избыточное количество выпитого – особенно Аликом – наконец тоже оказало действие. В подвернувшихся кустиках мы сделали своё дело: вряд ли кто-нибудь в ближайших домах мог рассмотреть нас во всех деталях и подробностях, на дороге же сейчас никого не было, так что мы не слишком опасались пристального внимания и добросовестно отнеслись к задаче: у нас сегодня были ещё большие дела, требовавшие собранности и полной концентрации.

Теперь нам стало значительно лучше: с пышными букетами под мышкой мы уверенно двигались к цели, отягощённые только одним: мы никак не могли вспомнить, а нет ли поблизости подходящего продовольственного магазина. Здесь не было даже ларьков, и местные жители должны были ходить за продуктами питания куда-то дальше. Мы явно нуждались в помощи – немедленной и квалифицированной – и многое отдали бы за точную информацию; однако никого не было сейчас на улице – несмотря на середину выходного свободного дня – так что мы решились постучаться в окошко дома, выходившего прямо на дорогу.

Нам ответили: оказалось, что ближайший магазин находится примерно там же, куда мы стремились сейчас всей душой и заодно телом. Мы поблагодарили: это выглядело весьма кстати, и в случае необходимости можно было ещё сгонять за нужными нам предметами. Без сомнения, уж там мы должны были обнаружить всё интересовавшее нас: городок, куда мы приехали, был как-никак райцентром под боком огромного обширного мегаполиса, раскинувшего щупальца во все стороны света, и вряд ли ассортимент здесь заметно отличался от того, к чему мы привыкли.

Деревенские дома наконец закончились: теперь мы попали в район, где трёх– и четырёхэтажные хрущёбы подходили к самой дороге, продолжаясь дальше вглубь направо и налево. Здесь было больше цивилизации: асфальтированные дорожки соединяли главную магистраль с площадками перед домами, также окультуренными и приведёнными в соответствие: здесь уже был настоящий полноценный город.

Нам объяснили, где искать: с правой стороны от дороги – где мы как раз двигались – должна была находиться некая пристройка. Время поджимало, и мы уже быстро пошли между двумя рядами домов, внимательно оглядываясь и выискивая.

А потом мы увидели его: огромный плакат уже издали кричал на всю округу – “Всё только наилучшее!” – привлекая со всех сторон и призывая раскошеливаться, однако не одних только людей касалось это горячее воззвание: подойдя ближе мы с удивлением обнаружили наконец-то место, куда так стремились.

Это был вонючий, пропахший кошками и собаками подвал: мелкие ступеньки вели к мощной металлической двери, сейчас прикрытой, а вход в чистилище защищал белый толстый бультерьер, привязанный за поводок к ограждению.

Цербер был явно настороже: он оглядывал нас по очереди мутными выкаченными глазами, изредка облизываясь. Хозяин поступил совершенно по-свински: понятно было, что в магазин такого барбоса пускать не следовало, но теперь мало кто решился бы спуститься вниз мимо гнусной бандитской рожи: он не сидел, а перетаптывался на месте, и неизвестно было, что может последовать за проявлениями повышенного интереса: он перекрывал всю лестницу, не давая нам возможности попасть внутрь.

Рядом с ним на асфальте разливалась лужица; другие следы жизнедеятельности мы обнаружили на ступеньках ниже: небезопасно было спускаться в это царство скорби и отчаяния, однако другого выхода просто не было: без презентов нас могли неправильно понять и неадекватно отреагировать.

Алик полез первым: никто не заставлял его напрасно рисковать, ему просто не хотелось тратить время, и без того скупо отмеренное нам судьбой: выставив сумку перед собой, он двинулся вперёд. Барбос с интересом повернул голову и переступил: огромная белая крыса принюхивалась, возможно предполагая, что в сумке находится что-то вкусное и приятное, и неизвестно было, как она отнесётся к нам после разоблачения и разочарования, которые обязательно последуют. Она всё ещё молчала: сильное вытянутое тело наклонялось, демонстрируя почти голый крысиный же хвост, очень мелко дрожавший, что не предвещало ничего хорошего. Поводок уже был натянут, и Алику надо было пересечь контролируемую барбосом зону: он заступил черту, и сразу же последовала атака: бультерьер взвился в воздух и открыл огромную широкую пасть, и только сумка спасла моего друга и попутчика: цербер ткнулся в неё мордой и сразу же отлетел, потому что натянувшийся туго поводок – слава богу! – выдержал нелёгкое испытание и вернул его туда, где он стоял только что в предвкушении и ожидании.

Он сразу вскочил: теперь мы ясно видели угрозу, нераспознанную до того: мы – пришельцы – нагло вторглись на его территорию, и он изгонял нас. В принципе мы понимали его и соглашались с ним: эта загаженная лестница и площадка были нам совершенно ни к чему, вот только в ближайших окрестностях – насколько мы поняли – больше не было подходящих местечек, и надо было дожидаться хозяина.

Мы встали в нескольких метрах: теперь бультерьер начал успокаиваться, видимо, он – по всем признакам явно кобель – не был таким уж злым и агрессивным, и только наше возбуждённое состояние так подействовало на него. Я уже встречался раньше с подобными трудностями; но теперь уж он точно не пустил бы нас, так что в любом случае приходилось ждать его невоспитанного наглого владельца.

Наконец дверь открылась: за время ожидания Алик уже высказал ряд пожеланий: он предлагал отправить барбоса на бойню, чтобы из него там наделали колбасу и котлеты, в ответ на что барбос только зевал и почёсывался: явно не понимал он столь лестных предложений, предпочитая самому употреблять названные продукты в пищу. Наверняка не самым нищим был хозяин этого крокодила: широкий узорчатый ошейник – с блеснувшей на солнце металлической пластиной – безусловно подтверждал высокий статус хозяина, и когда в открывшемся проёме обрисовался соблазнительный силуэт – мы сразу поняли, что это он и есть.

Высокая блондинка с длинным уступчатым каре заставила нас дружно замереть, и только барбос отвлёкся и переключился наконец на более достойную кандидатуру: в предвкушении он вовсю размахивал длинным сужавшимся к концу помелом, давая знать об успешно выполненной миссии, хозяйка же не спеша поднималась по лестнице, повергая нас в трепет чёрными лосинами и всем остальным, скрывавшимся под лосинами и натянутой гладкой кожей.

“Ну что, мальчики: не обижали моего Арчи? Он у меня хороший… мальчик, вот только в общественные места его не пускают.”– Она отвязала уже успокоившегося бультерьера и помахала нам ручкой, вильнув на прощание всеми соблазнительными местами. Мы так ничего и не сказали: как я понял, Алик впервые в жизни видел красулю, и даже он растерялся и не попробовал наладить контакт, хотя совершенно очевидно было, что и на него также она произвела сильнейшее впечатление.

Это было то, ради чего мы оказались здесь в тёплый весенний день, однако в данном случае у нас наверняка не было шансов: подобная цыпа безусловно имела мужа или хотя бы любовника. Попрись мы за нею – неприятностей явно было бы не избежать: дома в квартире – куда наверняка она возвращалась с покупками – безусловно должен был дожидаться её хозяин и повелитель, и встреча с двумя кобелями сразу – собачьей и человеческой породы – совсем не казалась нам подарком судьбы. Так что мы решили не отвлекаться и продолжить подготовку к главному мероприятию сегодняшнего дня.

Она была очень даже ничего, и по признанию Алика, даже ему удавалось лишь один или два раза заарканивать подобные создания, причём он оказывался в роли жалкого нищего, молящего о доброте и снисхождении, хотя потом – когда дело продвигалось достаточно далеко – отношение и восприятие заметно менялось. Небесные создания высасывали из него все соки – действуя наподобие пылесоса – только вот если пылесос убирал всю грязь и пыль, то здесь дело происходило как раз наоборот: всё самое ценное, что мог дать мой друг и попутчик, оказывалось выжато и оприходовано, он становился похожим на тень, худея и бледнея с каждым днём, пока однажды добровольное рабство не подходило к завершению: его выкидывали, как сморщенную хлебную корку, и тогда наконец он приходил в норму, постепенно восстанавливаясь и оживая после минувшего кошмара. Он давал себе твёрдое слово никогда не заигрывать с подобными: полноценная жизнь на два фронта могла повредить кому угодно, а их требовательность помимо всего прочего едва не ставила крест на счастливой семейной жизни, так что в последнее время Алик стал предпочитать варианты попроще. Теперь он старался выбирать таких, кто не выдвигал особых условий и соглашался находиться в тени – на периферии его повседневной жизни – и не превратился бы в центробежную силу, могущую разорвать его вполне счастливый семейный союз. Он высоко ценил надёжность тыла и возможность прийти домой, где его всегда с нетерпением ждут и надеются, и вовсе не хотел разочаровывать кого бы то ни было: он был хорошим парнем, и хорошим мужем и отцом.

Мы наконец оттаяли: по ступенькам мы спустились до самого низа и наконец-то проникли за заветную дверь. Маленький предбанник отделял нас теперь от конечной цели. Мы толкнули дверь: она легко отошла и пустила нас дальше: в небольшой светлый зал с нависшим низко потолком и двумя продавщицами за высокими стойками.

Нас внимательно оглядели: как чужаки мы явно находились под подозрением, и стоило сразу же развеять его. Продавщица справа отвечала за напитки: длинная батарея в несколько рядов растягивалась на всю глубину павильона, и преодолением эшелонированной обороны решил заняться Алик. На мою долю достались конфеты, вместе со всеми продуктами питания занимавшие левую сторону: всевозможная еда плотно забивала полки, и в пёстрой мешанине упаковок и этикеток непросто было обнаружить интересовавшее нас. Я попросил показать всё имеющееся: продавщица ткнула пальцем в нужном направлении, не решаясь достать коробки. Тогда я поинтересовался самыми дорогими и крупными упаковками: она наконец выдала три увесистые цветастые пачки, и среди них уже я выбрал одну: с распустившимися розами на крышке.

Кроме того: конфеты обзывались коньячными, и могли сослужить дополнительную службу в деле охмурения и доведения до требуемой кондиции. Я попросил специальный пакет; мне уложили: пока я расплачивался, сзади подошёл Алик: он уже выполнил свою часть миссии, и теперь поторапливал, ссылаясь на и без того долгую задержку в пути, уже на самых подступах к заветной цели.

Мы были во всеоружии, и сразу быстро поднялись на поверхность: надпись, вещавшая на всю округу, не обманула нас, и только прилегающая территория – вся загаженная и покрытая хламом и мусором – оставляла странное впечатление: наверняка это были следы и остатки посещения магазина, возносившегося ярким маяком в море хаоса и невежества, привлекая и созывая бабочек и мотыльков. Встреченная нами девица была редкостным экземпляром: в моём собрании – увы – не встречалось столь ярких созданий: белоснежные волосы-крылья аккуратно обмахивали маленький чудесный носик-хоботок под искрящимися блюдцами зелёно-карих глаз, переливающаяся хитиновая оболочка скрывала гибкое уверенное тело, и небольшие, но сильные лапки крепко держали всё завоёванное в этой жизни, где ни мне, ни Алику не было места и мы могли восприниматься лишь назойливой помехой со стороны: вроде мух, оводов или слепней.

Моя жена – Ольга – была совсем другого типа: брюнетка среднего роста, в последнее время она всё больше превращалась в шатенку, начав с нескольких прядей в густых недлинных волосах. Трансформация безусловно нравилась мне: ей и самой хотелось попробовать изменить себя, и самым естественным направлением – навязываемым заодно и шустрой услужливой рекламой – было порыжение, или скорее покраснение. Багровые оттенки рыжего больше подходили ей: достаточная сила и резкость сочетались с тёмными надёжными тонами, блондинки же и приближающиеся к ним шатенки должны были гармонировать с мягкостью и отстранённостью: неземные летучие создания – обычно всё же наделённые острыми коготками и направленной волей – предполагали значительно больше хлопот и усилий для привлечения и удержания, на что мы никак не были согласны и готовы.