Мелодия любви. О чудиках, проснувшейся нежности и кухонном детекторе лжи

– Им разве такие памятники ставят? – нервно спросил глава. – Ты же мне, гaд, деревянный памятник придумал установить! Из дуба.

– Какой человек, такой ему и памятник, – пожал плечами Федос.

– Чего? – Глава угрожающе сжал кулаки. – Чего ты говоришь, старик?

– Говорю, если ты профинансируешь наш народный проект, то мы сможем тебе и каменный памятник смастрячить. И даже мраморный. Но ты ведь не только камень на памятник, ты и щебенку на ремонт нашей дороги пробить не можешь.

– Ууу… – застонал вдруг Никанор Никифорович. – Опять ты со своей дорогой? Будет вам скоро дорога. Я же обещал.

– Обещанного три года ждут, а время прошло с твоего обещания уже десять лет. Так что, Никифорыч, скоро на въезде в нашу деревню будет стоять памятник, огромный такой, с твоей фигурой. Одной рукой ты будешь показывать на нашу раздолбанную грунтовку, мол, вот я какой заботливый председатель. А другой рукой – фигу в сторону нашего села. Такой эскиз мы заказали одному резчику по дереву.

– Какому резчику? – набычился глава.

– Не важно, какому. Мне сын в городе его адресок нашел. Мы этому скульптору уже и аванс проплатили. И он нам клятвенно пообещал, что к майским праздникам все будет готово. Так что в праздничный день Первомай в нашем селе состоится торжественное открытие твоего персонального памятника.

– Фиг вам, а не открытие! – взвился глава. – Как глава сельсовета разрешение на установку памятника на территории поселения не дам. Я распоряжаюсь местной землей, понятно вам? И все мероприятия в селе должны проходить только после согласования со мной. Так что, накось, выкуси!

– А нам, Никифорыч, твои разрешения и согласования не нужны. Мы же памятник тебе установим на личном участке Семеновых. У них огород как раз на границе нашего села вдоль дороги стоит. Вот там, в уголке ихнего огорода, скоро вырастет постамент, на котором будет возвышаться пятиметровая скульптура Никанора Никифоровича. Чтобы все проезжающие мимо нашего села знали, кто довел эту дорогу до такого состояния. Знали и строчили на тебя жалобы.

– А я ночью залезу в этот огород и сожгу к чертям этот памятник!

– Не посмеешь, товарищ глава. Ведь мы уже и газетчиков, и с краевого телевидения журналистов пригласили на это открытие. Так что, если ты на памятник покусишься, тогда это будет скандал на всю страну. И какие последствия могут быть, тебе лучше других известно.

– А если я к майским праздникам дорогу начну ремонтировать?

– Начать – еще не значит, что закончить, – хмыкнул Федос. – После стольких лет ожидания народу нужны твердые гарантии.

– Гарантии! – Глава опять застонал, но уже от безысходности. – Давай, Федос, договоримся так. Ежели до конца июня асфальтированной дороги в деревне не будет, тогда и устанавливайте этот памятник. Но клянусь, через неделю деньги на ремонт дороги найду! Я их там, в районе, всех на уши поставлю. По рукам, Федос?

– По рукам, – заулыбался тот. – Тогда скульптору позвоню, чтобы с работой повременил.

– А аванс он вам вернет?

– Про аванс ты не переживай, Никифорыч, – заулыбался Федос. – У нас ведь, сам знаешь, какой может быть аванс. Резчик его, наверное, уже выпил весь. Но, люди говорят, мастер он знатный. Если что, он за несколько дней любой заказ выполнит. Так что ты, Никанор Никифорович, сильно-то не расслабляйся.

Глава тяжело вздохнул, отчаянно махнул рукой и, не прощаясь, вышел из избы.

Брошенный

Была пятница. Уже начинало темнеть, а Трифон только возвращался с фермы домой. Тропинка проходила мимо автобусной остановки, где он заметил незнакомого парня, который сидел на скамейке и отсутствующим взглядом смотрел на закат.

– Привет, – поздоровался по деревенской привычке. – Чего здесь сидишь?

– Автобус жду, – спокойно ответил тот.

– Какой автобус? – опешил Трифон.

– Какой-нибудь.

– Ты чего, парень, пьяный?

– Увы, – вздохнул незнакомец. – Хотелось бы мне напиться, но я, к сожалению, непьющий.

– Да? – уважительно удивился Трифон. – А знаешь ли ты, мил человек, что автобусов сегодня в нашей деревне уже не будет?

– Не будет? – Парень недоверчиво посмотрел на деда. – Почему?

– Потому что основная трасса у нас в стороне. До нее почти пять километров. К нам автобусы строго по расписанию приходят. Последний отсюда уходит ровно в девятнадцать ноль-ноль.

– Да?

Молодой человек на несколько секунд задумался, потом пробормотал: «Ну и ладно».

– Что ладно? – забеспокоился Трифон. – Ты где живешь?

– В Казани.

– И как теперь домой добираться будешь?

– А никак. – Собеседник печально поджал губы. – Буду до утра здесь сидеть. Утром первый автобус придет, уеду.

– Как это до утра? Ты же здесь продрогнешь. Да и тебя, наверное, дома ждут. Беспокоятся.

– Не-а. Никто меня теперь не ждет.

– Почему это?

– А потому что я брошенный.

– Брошенный? Кем брошенный?

– Девушкой. Я с ней полгода жил, а она… – Незнакомец сокрушенно вздохнул. – Бросила меня.

– Погоди, – Трифон невесело усмехнулся. – А ты здесь вообще как оказался?

– Просто. Сел на первый попавшийся междугородний автобус и поехал куда глаза глядят. Думал, еду на край света, а меня сюда привезли. Эх… Как это, оказывается, неприятно, когда ты брошенный.

– И сколько тебе лет, уважаемый брошенный? – с иронией в голосе поинтересовался Трифон.

– А что? – недовольно пробормотал парень. – Если узнаете, что-то сможет измениться в моей жизни?

– Может, и сможет, – улыбнулся по-доброму дедушка. – Так сколько тебе лет, горемыка?

– Тридцать.

– Сколько?! – Трифон засмеялся. – В тридцать лет, и брошенный? Да нет, парень, ты не брошенный.

– Как это не брошенный? – возмутился парень. – Меня сегодня открытым текстом послали на… На четыре стороны. Понимаете? Я ее любил, а она. Предательница, к другому ушла.