Путеводитель по раю. На грани неведомого

И в этот бред и в эти сны,
Не все вернулись с необъявленной,
Той необъявленной войны.
Помечены проклятой краскою —
Цвет хаки с ниткой кровяной,
И очень часто чуть с опаскою
Все нас обходят стороной.

Чинуша с мерзким равнодушием
Чуть блеклым взглядом поведет,
А мы обиду эту скушаем,
А может быть, – ударим влет!
Пусть это спишут на ранение,
Иль на какой-то там синдром,
А это сердца откровение
На наш большой, родной дурдом.

Да-да, это тот самый рядовой Рябов, из его дивизиона, а позже в Афгане старший лейтенант Рябов. Там он с ним тоже случайно встретился под Кандагаром – теперь стал известным бардом и даже пластинку выпустил.

Вспомнил Михалыч, как он попытался помочь рядовому Скворцову, получившего два ранения в Афганистане. Тогда он поднял на ноги всех друзей из Военно-Медицинской Академии, – но бесполезно, ничего в архивах не было найдено. А ведь ранило Скворцова на его глазах, но свидетельские показания, как ему пояснили, не являются доказательством. А сколько «замылено» наград! Когда они сбили первые два «Фантома», командиру дивизиона присвоили звание Героя, заместителю дали орден, а ему, командиру взвода управления и наводящим – благодарности. Но он сам видел представление, куда не забыл себя вписать и политрук Непорчук. Вот он-то все же орден получил, а куда пропали остальные, одному Богу известно.

Но военная бюрократия советских времен была устроена по другому принципу, – поменьше шума и поменьше льгот. Раньше если только подарки принимали, да высшим чинам охоты устраивали. Взятки же в армии явление новое, так сказать демократическое. Когда горячие точки появились, матери на последние деньги жизни своих сынов выкупать стали. Ну, еще во времена демократии распродажа военного имущества шла вовсю, на рынках чуть ли не в открытую оружием торговали.

Размышления Михалыча прервал звонок в дверь. Сиделка пришла, – улыбнувшись, подумал он.

Через полчаса в комнату постучали.

– Войдите, – пригласил Михалыч.

В комнату вошла Светлана. Она видимо что-то собиралась сказать, но как это часто бывает у молодых и любознательных, сразу отвлеклась. Окинув взглядом холостяцкую обстановку, она непроизвольно задала чисто женский вопрос:

– Вы тут один живете?

Михалыча это даже развеселило:

– Нет, там за стенкой у меня постоялец раненный, которому постоянный уход нужен.

– Да ну вас, – чуть смутилась Светка, продолжая знакомиться с обстановкой.

– И вам не скучно?

– Нет, у меня же вон сколько друзей и подруг, – он указал на книги.

Светка быстро пробежалась по корочкам и заявила:

– Нет. Мне такое не интересно, у вас все больше про войну и про религии всякие… – но она не договорила, так как ее ее взгляд остановился на большом белом пере.

– Нравиться?

– Необычно… и цвет такой белый… и пыль на него не садиться.

Михалыч подошел к Светлане и осторожно взяв за плечо, развернул ее.

– Вы что-то хотели мне сказать?

– Ах, да, я хотела пригласить вас на блины. Вы их с вареньем черничным пробовали?

– С домашним? – Никогда!

– Так пойдемте, – обрадовалась Светка, – а я боялась, что вы откажетесь.

На кухне уже сидел Вовка, перед которым стояла большая тарелка, накрытая другой тарелкой меньших размеров, и вазочка с вареньем, от которого исходил аромат леса. Он честно ждал команды к началу.

– Сейчас, обождите еще минутку, – Светка быстро поставила каждому по красивой тарелке, – из дома прихватила, – пояснила она, а то вот посмотрела на чем он ест, общепит какой-то. Где он их взял? С них и есть неприятно.

Она быстро разлила чай и уселась между ними. Блины были вкусные, а варенье просто умопомрачительное. Светка смотрела, как мужчины с удовольствием поглощают ее угощение, и вдруг честно призналась:

– Это единственное, что у меня хорошо получается.

– А ты чего сама-то не ешь, – спросил сквозь заполненный рот Вовка, – располнеть боишься?

– Боюсь, – кокетливо ответила Светка, – и ты меня любить не будешь.

Так, значит, уже до признаний дошло, – отметил про себя Михалыч, – молодежь, торопится жить, в наше время отношения складывались медленнее. А и то правда, пока строишь планы на будущее, жизнь может пройти мимо.

– Так какие же у вас планы? – продолжил свои размышления Михалыч.

– Какие уж теперь планы… – грустно произнес Вовка.

– Он через месяц поступать собирался, на химический, – начала пояснять Светка, – у него в школе химия любимый предмет был.

– Все равно тройки ставили, у нас в школе все учителя с оглядкой на других оценки ставили. Отличник отвечает на тройку – все равно пять, а троечник не обидится, когда оценку занизят, – главное не двойка.

– Ну и что тебя в химии интересует, какие проблемы?

– Скорее не в химии, а в биохимии. Например, как это вот этот блин, в мысль превращается? Конечно не напрямую, сначала в биохимическую энергию, а потом уже в мозг…

– И этот же блин, не только мозги заряжает, но и кулаки наливает. И они при этом у некоторых даже мысли опережают.

Михалыч посмотрел на насупившегося Вовку, почувствовал, что тот немного обиделся и произнес примирительно:

– Ладно, ладно, все мы по молодости куда-нибудь втюхивались. Вы старикам не верьте, что они всю свою жизнь без накладок прожили. Врут, – он обратился к Светке, – а тебе хозяйка спасибо за угощение, как научишься еще чего готовить,… ну сама понимаешь…

– Обязательно приглашу, – заулыбалась Светка.

Михалыч вошел в свою комнату, и сел в кресло. Первый раз за много лет он ощутил себя в какой-то домашней, семейной обстановке. Всего каких-то двадцать минут, но и их ему было достаточно, чтобы наполниться светлой теплотой. Он еще больше утвердился в том, что этим ребятам обязательно надо помочь, чего бы это ему не стоило.

И тут он вспомнил слова Светланы «… и цвет такой белый… и пыль на него не садиться». Действительно, он никогда не обращал внимания на такие мелочи. Он открыл стекло, взял перо в руки и вновь он оказался там, в том самом семидесятом.

Опять в прошлое