Дуремары перестройки. Так все и было

Он стал выбираться из сугроба, бормоча что-то про подлость коммунистов и про баню, куда только вчера сходил.

– Может, полечить кого надо? У меня отличное средство есть, для примочек, растираний и полосканий. Дешево и сердито!

– Уже оценили, – сказал Снетков, растирая снегом черное лицо. – Часика через два заходите. Я сначала сам над собой поколдую, а потом и к вашим процедурам перейдем.

– Так я уж и зайду, – по-деревенски кокетливо резюмировала Манька. – На новоселье.

Мы не в такт кивнули. Манька, довольная тем, что ей улыбается побыть в такой компании, поспешила к себе.

Через час в доме стало теплее. Задымленность ушла. Василь просветил меня, что за час топки русской печи воздух в доме меняется тридцать раз и что печное отопление, не считая мелких неприятностей, самое лучшее из всех придуманных человечеством. Ему пришлось помыть голову под рукомойником, куда я подливал согретую на плите воду.

Прихрамывая на ушибленную ногу, Снетков направился к зеркалу, пригладил вздыбленную шевелюру, внимательно осмотрел себя, поворачивая голову то вправо, то влево. Найдя свой вид вполне достойным, он веско произнес:

– Временная неудача лучше временной удачи – так утверждали древние греки, и я с ними полностью согласен.

Я тоже подошел к зеркалу. Наблюдая за мной, он продолжил:

– Умное выражение лица достигается постоянными тренировками ума, а не лица перед зеркалом.

– Тоже древние греки сказали?

– Да нет, это я тебе говорю. С тобой в смысле образования еще надо работать и работать! Меня от древних философов отличить не можешь!

– А не отправить ли тебя в баню вместе с Маней? Нет, ну и приобрел я себе соседа…

Снетков улыбался. Он бросил полено в печь и стал разбирать вещи. Все имущество новосел привез в сумке и чемодане.

Сумку он так и не открыл, и я понял, что именно там находится самое ценное. Но как повелось с нашей первой встречи, я не стал подгонять события.

Новоселье отмечали на следующий день. Я принес все, что у меня было: картошку, хлеб, банку тушенки и бутылку самогона, которую оставила Манька.

Картошка на плите уже звонко булькала.

Я решил блеснуть своими познаниями:

– Бульба в первоначальном значении – водяной пузырь, ведь в сравнении с репкой она была пожиже.

– Мясные консервы изобрели французы перед походом в Россию, – отпарировал Снетков.

Это мне напомнило один случай из жизни и я рассказал Снеткову, как один раз на улице купил пару банок солдатской тушенки по рублю. Банки без этикеток, испачканы в солидоле. Торгаш пояснял – из стратегических запасов. Принес домой, открыл, а там зеленый горошек.

– Во! До чего народ у нас смекалистый. Всего и дел: снять бумажную этикетку, мазнуть солидолом, и зеленый горошек по 12 копеек превращается в целковый. Банок-то много там было?

– Коробок шесть.

– Хорошо вы его приподняли. Но помяни мое слово: то ли еще будет! Не одного из нас еще разденут!

Открыли банку. Там действительно была тушенка.

Услышав шаги, Снетков обрадовался:

– Кажется, ко мне гости. Не заперто!

Василь уже вошел в роль хозяина. На пороге показалась Манька, а за ней вынырнул Вовка в надвинутой на глаза шапке.

– А где негр? – оглядывая нас, спросил он.

– Уехал, – нашелся я, – сказал, холодно тут и здесь только такие, как Вовка могут выжить.

– Мамка, опять врешь!? А меня всегда за вранье ругаешь.

– Действительно, несправедливость, – вступил в разговор Снетков, – ну ничего, дружок, вот-вот демократия наступит, тогда говори все что хочешь, ври хоть три короба, и ничего тебе за это не будет.

Он протянул Вовке руку:

– Будем знакомы – Василь Петрович, но только для тебя – дядя Вася.

– Вовка, – чуть замявшись, ответил тот и уже более твердым голосом добавил: – Трегубов.

– Вот, – сняв с него шапку и пригладив волосы, сказала Манька, – мое произведение. Решила познакомить. А то ведь все равно вокруг вашего дома будет крутиться, любопытный, да и скучно ему, почитай, один на нашем отшибе.

– Ну, я пошел, – по-деловому осмотрев стол и поняв, что там ничего интересного, заявил Вовка, – ребята ждут.

Манька вынула из сумки запотевший пакет с пирожками, достала два и сунула ему. Вовка выскользнул за дверь.

Манька выставила на стол огурчики, сало и семисотграммовую бутылку с этикеткой «Смирнофф». Снетков повертел ее в руках, безуспешно попытался прочесть английские надписи и поставил на место:

– Любой образованный человек знает, как очистить грязную воду от всякой заразы: надо превратить ее в спирт. Сразу видно Маня у нас человек технически грамотный, за что с нашей стороны ей большое уважение.

Манька, сроду не слышавшая таких умных речей, слегка зарделась – на нее было непохоже. Видимо, в душе ее происходило очередное зарождение чувств.

И тут Снетков достал из своей сумки бутылку шампанского.

– Вот, к празднику приготовил, но по такому случаю. Тем более что Новый год в жизни бывает все же чаще, чем новоселье.

На мои легкие возражения Снетков, войдя в раж и продолжая производить впечатление, заявил:

– Вино в расшифровке: Высший Институт Народного Образования, и у нас все хотят его получить – так сильна у нашего народа тяга к просвещению!

он кивнул на Манькину бутылку

– Но не один же предмет все время изучать, познания надо разнообразить.

Дальше все пошло обстоятельно и весело. Там, где заправлял Снетков, все становилось просто и ясно. Василь галантно ухаживал за Манькой, восхищенно поглощавшей его комплименты. Под картошку и огурчики налили уже проверенную.

– Ну как? – спросила Манька, намереваясь узнать качество своего первача. Задержав дыхание и помахав на свой рот, Снетков заявил:

– Сейчас желудок что-нибудь скажет, и я вам переведу. – Потом взглянув на Маню добавил: