Побочный эффект

Погода окончательно наладилась, как будто кто-то там, наверху, тоже принял пилюлю “Лирики”. Луканов вскрыл одну из досок пола и спрятал туда запаса таблеток – от глаз подальше. Затем он вышел на улицу, поднял голову вверх и зажмурился. Ветер разогнал облака и огненные лучи солнца прожарили землю, испарив туман. Вокруг флигеля зеленели дубы и липы, в их кронах заливались птицы. “Соловьи?” – подумал Луканов и вдруг поймал себя на мысли, что в городе никогда не задумывался о том, как называются птицы. “Наверное, потому, что в городе их не слышно” – решил Луканов. А ведь в детстве, которое он провел в деревне, он не слух умел различать птиц.

Отсутствие тумана впервые позволило Луканову оглядеться. Усадьба располагалась на большой территории в несколько гектар. Главное здание усадьбы, четыре флигеля по сторонам света, да еще несколько небольших строений – остальное занимали дубовые и липовые рощи, поросшие кустарником, да заросли вьюна и диких роз, среди которых вились тропинки, вымощенные камнем. Почти вся территория густо заросла, и было ощущение что бродишь скорее по лесу, нежели по территории работающей клиники. Тропинки явно с трудом отвоевывали пространство у кустарника и высокой травы и облагораживали их как могли – по бокам тут и там из травы торчали деревянные столбы фонарей, кое-где были расставлены вросшие в землю лавочки. Впрочем, это и не город, напомнил себе Луканов. Некому, некогда и незачем, а главное – не для кого разбивать здесь клумбы и делать из леса парк. Деревня на то и деревня – других дел хватает.

Среди зарослей алеющих пунцовых роз выделялись белоснежные бутоны с оттенками шампанского и сливочной ванили. На удивление на стеблях отсутствовали шипы, и Луканов невольно засмотрелся. Белоснежные распахнутые бутоны напомнили ему о мелькающей среди зарослей белом, словно свадебном, платье. Такую нежность и беззащитную открытость он видел только раз в жизни – в детском лице, покоящемся под водами холодной реки.

Ярко-желтая пчела в черную полоску с мерным жужжанием кружила над цветком. Сделав пару кругов, она нырнула внутрь цветка, и почти сразу оттуда послышался отчаянное жужжание. Луканов присмотрелся – пчела умудрилась с разгона застрять меж двух лепестков. Ей оставалось только отчаянно молотить воздух невесомыми крыльями.

Даже такая безоружна красота способна сгубить.

Пожалуй, жизнь весьма похожа на эту пчелу, подумал Луканов. Темные и светлые полосы сменяют друг друга, и ты кружишь над цветами, стараясь урвать побольше вкусной пыльцы, пока однажды не остаешься в одном из них навсегда, зажатый такими прекрасными с виду лепестками.

Луканов аккуратно сдвинул один из лепестков, и пчела вылетела на свободу.

В кронах лип продолжали искусно заливаться пернатые. Луканов попытался разглядеть их среди пестрой листвы, но вдруг заметил за деревьями едва уловимое движение. Белое развевающееся платье мелькнуло среди зарослей. Это снова была таинственная незнакомка. Луканов решил, что раз уж он здесь, стоит познакомиться со всеми обитателями этого дикого места. Тем более, что, если это сестра Алеши – может, она сможет хоть немного просветить вопрос о его диагнозе.

Луканов раздвинул ветви и вышел на небольшую поляну, вдруг оказавшись лицом к лицу с Верой Павловной.

Надо отдать ей должное – Вера Павловна была очень даже хороша собой. Только сейчас, при дневном свете, а не в сумраке клиники, Луканов смог рассмотреть ее. Правильные черты лица с узкими скулами, придающими ему несколько хищный вид, обрамляли собранные в строгий пучок темно-каштановые волосы. Пристальный взгляд янтарных глаз, вздернутые брови и узкие губы выдавали в ней волевого человека, не привыкшего считаться с чужим мнением. Белый больничный халат элегантно облегал ее тело, подчеркивая изящную фигуру. Впрочем, Луканов уже понял, что за этой красотой и изяществом кроется натура хищника.

Вера Павловна увидел Луканова, и ее глаза мгновенно сузились.

– Ты влез на чужую территорию! – сходу прошипела ему в лицо Вера. – И лучше бы тебе это не делать!

Валерий молчал.

– Вы слышите, что я вам говорю?

– Слышу. Но я отсюда не уйду.

– Это еще почему?

Валерий вновь промолчал.

– Вы не имеете права работать с больными! Что будет, если на приёме вас схватит приступ?

– Это исключено. Я принимаю таблетки.

– Какие, позвольте узнать?

– Позволю заметить, что вас это не касается.

– Это касается моих пациентов!

– Теперь они и мои пациенты тоже.

– Метите на моё место? – казалось, Вера Павловна готова растерзать Луканова, вце- питься в его открытое горло. – Вы играете с огнем!

– Я сюда не играть приехал. И чем раньше вы это поймете и начнете сотрудничать – тем лучше.

– Ни о каком сотрудничестве речи идти не может! Вы не можете быть доктором.

– Могу. И я им являюсь.

– Только не рядом со мной!

– Значит, останется только один их нас.

– Послушайте, вы, городской пижон! Я в этой больнице работаю одиннадцать лет! И никто меня отсюда не выгонит. Я зубами вцеплюсь в это место. А если понадобится – и в горло того, кто попытается меня сместить!

– О, как сильно! Я в этой больнице три часа, но меня отсюда тоже никто не выгонит. И у меня тоже есть зубы.

Вера Павловна в бессильной ярости посмотрела на него. Янтарные зрачки налились огнем, и Луканов вновь отметил, что несмотря на суровый нрав, Вера Павловна была прекрасна. Казалось, еще секунда – и она кинется на Валерия с кулаками.

– Я смотрю, коллеги, вы продолжаете налаживать отношения! – послышался голос Сосновского. Луканов обернулся – профессор шел к ним по тропе, заросшей диким вьюном, рядом с ним шагал молодой медбрат с трехдневной щетиной и тревожным взглядом.

– У вас так всегда встречают новеньких? – поинтересовался у профессора Луканов.

– Нет, обычно мы их сразу съедаем на обед, – огрызнулась Вера Павловна, резко развернулась и энергично зашагала по тропинке к клинике. Невольно все трое проводили взглядом ее качающиеся бедра.

– Похоже, у вас появился враг! – присвистнул молодой врач и протянул руку. – Сергей.

– Валерий, – Луканов пожал протянутую ладонь. Они были примерно одного возраста, хотя лицо Сергея выглядело несколько уставшим. В серых глазах, где-то глубоко залегло некое чувство, пока еще не знакомое Валерию. Пожалуй, он мог бы охарактеризовать его даже не как печаль, а как некая безразличная смиренность. Что-то было в Сергее от человека, который долго боролся за свою судьбу, а потом в один момент просто махнул на все рукой.

А еще в его глазах было еще что-то, что Сергей пытался скрыть ото всех, похожее на ревность.

– Мне бы не хотелось, чтобы клиника превращалась в территорию для междоусобиц, – профессор мягко тронул Луканова за локоть.  – Могу я надеяться на то, что вы найдете подход к Вере Павловне?

– Пока создается впечатление, что она с удовольствием бы откусила мне голову, если бы могла, – заметил Валерий.

– Поверьте, Вера Павловна таким не промышляет, она чудесная женщина и прекрасный специалист!

– Я не собираюсь отбирать у нее работу.

– Это и не нужно. А вот разгрузить в тяжелые дни будет полезно! Например, когда у Сергея Викторовича по утрам голова болит, – профессор лукаво взглянул на Сергея.

– Федор Михайлович! – взмолился Сергей. – Это было один раз!

– Ладно, ладно… – махнул рукой Сосновский. Он повернулся к Луканову. – У нас с товарищем Гориным послеобеденная прогулка, не хотите присоединиться?

– Почту за честь.

Они неторопливо шли по саду, минуя заросли дикого вьюна. Луканов заметил, что здесь, в Болотове, время, словно этот вьюн, обвивало пространство, и оно словно застывало в висящем в воздухе зное. Все шло как-то очень медленно, это было заметно даже о их прогулке. Профессор словно подслушал его мысли.

– Небось, отвыкли вот так прогуливаться?

– В городе с такой скоростью не ходят, – ответил Луканов.

– Молодежь! – протянул Сосновский. – Все бежите куда-то, зачем то, что-то ищите… А что, за чем? Впрочем, я и сам был таким.