Недетская игра в прятки

– Нет-нет, это я так, о своем. Я дождусь Екатерину Андреевну. Ты не против?

Светлана улыбнулась:

– Нет, конечно. Можем поболтать, теперь так редко общаемся, расскажи, как твой Гриша?

Анна отрицательно покачала головой:

– Нет, Света, не сейчас. Я тихо посижу, а ты продолжай работать. Потом, когда все прояснится, тогда и поговорим.

Светлана кивнула и продолжила печатать.

Анна отвернулась к окну, пытаясь успокоиться. Стала прислушиваться к шелесту листвы на ветвях деревьев, неравномерно раскачивающихся под легкими порывами свежего ветерка. Густая зелень за окном создавала тень и прохладу. Сквозило. Не хватало теплого пледа или горячего чая, но Анна не стала отвлекать своими капризами Светлану от работы. Так она сидела в задумчивости, как вдруг возник сильный порыв ветра и сквозь густую зелень листвы пробился яркий теплый луч солнца. Он осветил окно, за которым находилась Анна, на несколько мгновений этот луч подарил тепло, показалось он обязательно победит сырость и темноту, но так же, как неожиданно появился, этот луч очень быстро исчез. Его свет скрыла густая листва. Анна подумала, что так же и в ее жизни, после беспросветной тьмы, в которую в недавнем прошлом она была погружена стараниями следователей ОГПУ, вдруг появился свет – Гриша, Анастасия Георгиевна, а затем и театр. Они поселили в ее душе надежду, ей стало казаться, что самое страшное, что могло с ней случиться уже позади, но ОГПУ переименовали в НКВД, и совсем было ушедший ужас, стал возвращаться в ином обличье. Все так знакомо: раннее утро, машина, люди в форме и предложение проехать с ними. Все это она помнила из своих последних мгновений на свободе в Москве. Вчера следователь Соколов увидел ее в ложе театра. Рядом находился Иван Николаевич. Неужели ее тень коснулась Ивана Николаевича, и теперь он поражен тем же недугом, что и она, рождающим недоверие и подозрительность карающих органов Советской власти, как бы они не назывались?

Размышления Анны были прерваны появлением Екатерины Андреевны и Директора, который попросил Светлану проводить супругу режиссера домой. Заметив Анну, директор спросил:

– Анна Леонидовна, у вас что-то срочное?

Анна коротко ответила:

– Можно зайти к вам? Всего на пару слов.

Директор придержал дверь, пропуская ее в кабинет, поделился своими утренними ощущениями:

– Неожиданно начался сегодняшний день, но, кажется, гроза прошла мимо и, слава богу.

Анна с надеждой посмотрела на директора:

– Скажите, что происходит? Актеры, персонал все взволнованы, обеспокоены отсутствием Ивана Николаевича, но если гроза прошла мимо, надо всех успокоить.

– Да-да, конечно. Сейчас, расскажу все по порядку. Сегодня утром все собрались и были в хорошем настроении, но вдруг пришла вся в слезах Екатерина Андреевна – супруга Рокотова, сказала, что ранним утром к ним в дверь постучали люди, представились сотрудниками НКВД и забрали Ивана Николаевича, без вопросов и обвинений, просто предложили «проехать». Она не знала, что ей делать, что подумать? Пришла ко мне. Единственное, что смогла сказать, что их было три человека, и они увезли Ивана Николаевича на черной машине. Я позвонил в Горсовет, в отдел по культуре, там ничего не смогли мне объяснить и предложили перезвонить в Горотдел НКВД, скажу честно, очень не хотелось туда звонить, но пришлось, рядом была Екатерина Андреевна. Вежливый человек пообещал выяснить и перезвонить. Минут через десять раздался звонок, я давно так не волновался, когда брал трубку, но, как будто все обошлось, мне сказали, что Иван Николаевич отпущен.

Анна продолжала озабоченно смотреть на директора:

– Предложили проехать, а почему и зачем не сказали?

Директор пожал плечами:

– Не сказали, да я и не спросил. Отпустили и, слава богу.

Анна задумчиво произнесла:

– А могли и не отпустить.

– Что вы, Анна Леонидовна. Иван Николаевич честнейший человек, преданный искусству, добропорядочный гражданин своего отечества, невозможно найти причины, чтобы его задерживать и в чем-то обвинять.

Анна, склонив голову, подумала иначе, но с директором согласилась:

– Да-да, конечно, вы абсолютно правы.

Через короткую паузу она подняла глаза, посмотрев на директора:

– Так я пойду, что сказать актерам? Они собрались на репетицию.

– Скажите, что до обеда все свободны, а там посмотрим.

Через час режиссер появился в театре, он шел, низко опустив голову, Анна встретила его в фойе:

– Иван Николаевич, здравствуйте! Очень рада вас видеть. Помните? Вчера я просила, чтобы вы рассказали, как прошла премьера, как приняли зрители спектакль? Что говорили вам москвичи?

Иван Николаевич смотрел на Анну, грустно улыбаясь:

– Здравствуйте, Аннушка, я обязательно вам все расскажу о премьере, но сейчас мне нужно повидать директора. Может, пройдем к нему вместе, я расскажу, что со мной произошло сегодня утром.

В кабинете директора Иван Николаевич повторил все, что уже было известно от его супруги, и замолчал, тогда директор осторожно спросил:

– Да-да, Екатерина Андреевна нам рассказала, что за вами приехали люди на черной машине, но в чем причина такого внимания к вам? Что они от вас хотели?

Иван Николаевич, вздохнув, продолжил:

– Те, кто за мной приехал, не намерены были разговаривать, отвезли в свое Управление и проводили к своему начальнику. Он представился следователем Соколовым.

Анна, ожидала услышать эту фамилию, но все равно побледнела, а Иван Николаевич продолжал говорить:

– Он мне сказал, что был на премьере. Ему понравилась постановка, но в разговоре с городским начальством, он почувствовал, что им хотелось бы видеть на сцене нашего городского театра, не устаревшие спектакли, рассказывающие о переживаниях и душевных порывах экзальтированный барышень, скучающих от безделья в своих поместьях. Они ждут от нашего театра новые постановки, в которых прославляется героизм нашего народа, свершившего Великую Революцию и победившего сильного и коварного врага во время Гражданской войны. И теперь, они хотели бы увидеть, что преодолев неимоверные трудности, наш народ с энтузиазмом занят строительством нового свободного и справедливого общества.

Директор покачал головой:

– Ну, что ж. Этого следовало ожидать. Нам и в самом деле стоит больше внимания уделять современной советской драматургии. У нас слишком много Чехова и Островского, но об этом можно было поговорить и здесь в театре или в Горсовете. Зачем надо было посылать за вами сотрудников НКВД?

Иван Николаевич пожал плечами и заговорил снова:

– Это было только начало разговора. Дальше следователь поведал, что мы с вами не только смущаем советских граждан старорежимными постановками, но и, в то время как город испытывает недостаток продуктов питания, наши артисты прямо на улицах устраивают шумные вечеринки, завлекая и угощая вином запоздалых прохожих. Он сказал, что прошлой ночью поступило немало жалоб от оскорбленных горожан, требующих призвать к порядку разгулявшихся актеров театра.

Директор удивленно слушал и смотрел на Ивана Николаевича:

– Мне кажется, в тех словах, что я сейчас услышал есть серьезное преувеличение.

Иван Николаевич согласно склонил голову:

– Я примерно в также все объяснил следователю. Правда лишь в том, что вечеринка, в самом деле, была, и в ней участвовали наши и московские актеры. Нас поздравили с удачной постановкой, отметили успех и разошлись. Немного пошумели на радостях, когда выходили из театра. Ничего необычного.

– И, что же следователь?

Иван Николаевич грустно смотрел перед собой:

– Следователь лично мне вынес строгое предупреждение. Сказал, что я, как один из руководителей театра, несу персональную ответственность за поведение, образ мыслей и образ жизни наших актеров, и в конце заявил, что я обязан фиксировать и сообщать ему лично обо всем, что происходит в театре. Тогда он не станет отражать произошедшее минувшей ночью в протоколе и это не ляжет пятном на моей чистой, незапятнанной до сегодняшнего дня, биографии.

После этих слов Ивана Николаевича директор откинулся на спинку своего кресла и с серьезным лицом стал смотреть в потолок: