SOS «Спасите наши души»

Тарасовка.

Мытищи.

И вот она московская кольцевая.

Рёв сотен машин, грязный снег по обочинам, Ярославка, обжатая с обеих сторон безликими многоэтажками, напичканные разномастным народом. Кругом какой-то торопливый, озабоченный люд…

И я вкатываюсь в этот суматошный мир, растворяясь в нём, превращаясь в один из винтиков этого гигантского механизма, что называется мегаполисом, становясь одной из его миллионных шестерёнок на ближайшие двенадцать, а скорее всего, на четырнадцать часов…

Глава 2

«СИНГУЛЯРНОСТЬ»

По радио «Комсомольская Правда» в рубрике « А знаете ли вы что…» приводят порой прелюбопытнейшие факты. Вот и сейчас диктор бодро объявил: «А знаете ли вы, что каждую секунду наше солнце теряет четыре миллиона тонн своей массы?»

Ого!

Четыре миллиона тонн каждую секунду!

Если для простоты расчётов принять вес вагона с углём за сто тонн, то получается, что каждую секунду от нашего светила отчаливает поезд в сорок тысяч вагонов или по земным меркам где-то триста составов с углём. И так каждую секунду!.. И так на протяжении четырёх с лишним миллиардов лет?.. Вы там, господа учёные, ничего не перепутали? Какую же массу вещества потеряло наше солнце за весь этот период, по-вашему? И, соответственно, что тогда это было за небесное тело в самом начале?

Хотя, впрочем, о чём это я? Космос – это что-то такое к чему с нашим аршином подходить глупо, там и величины какие-то несуразные…

да и процессы там под стать этим величинам…

Вот взять хотя бы такое понятие как сингулярность.

Слово-то, какое красивое – Син-гу-ляр-ность! А что оно означает? А означает оно то, что когда-то вся материя нашей вселенной была упакована в одну точку, которую ни в какой микроскоп не увидишь. Как это себе представить?

Ну, хорошо, как известно единица вещества – это атом, а атом – это ядро и несколько электронов на своих орбитах вокруг него, примерно, как в нашей солнечной системе: есть солнце в центре, и есть восемь или девять (это кто как считает) планет, которые вращаются вокруг него по своим орбитам. Ну, там ещё по мелочи набирается: у планет свои спутники – луны, пояс астероидов, какие-нибудь залётные кометы и так далее. Но объём всех материальных объектов в нашей солнечной системе несопоставимо мал с объёмом самой солнечной системы (расстояния между планетами слишком велики), и по этой причине если собрать всю материю нашей солнечной системы в один шарик (как, например, мы зимой снежки лепим), то размеры нашей солнечной системы уменьшатся в миллионы миллионов раз. По этой же причине, чисто теоретически и размеры этого самого атома тоже можно уменьшить в миллионы раз.

Допустим…

Допустим я готов поверить, что меня (всего меня, со всеми моими ста килограммами чистого веса, с одеждой, ботинками, с очками на носу) можно сжать до микроскопической точки. И эту машину, и пассажирку, что дремлет на заднем сидении туда же в эту точку можно сжать.

Допустим…

Но если взять, скажем, всю Москву? С её миллионами и миллионами таких вот стокилограммовиков как я, с её миллионами машин, автобусов, поездов, с тысячами и тысячами многоэтажек и небоскрёбов, с её заводами, с кремлём, со всей этой прорвой земли, что держит её, с её подземным метро, с парками, реками, ну то есть всё, всё, всё, что есть Москва взять и сжать до размеров невидимой точки?..

Как вам такая вероятность?

А если ещё раздвинуть диапазон, и представить, что всю нашу землю, со всеми её городами-миллионниками (под стать Москве), горами, реками, озёрами со всеми её океанами, с их китами и акулами, с её луной в придачу взять и сжать до невидимой точки? А ведь наша земля – это даже не песчинка в океане нашей галактики называемой Млечный Путь… А если махнуть ещё дальше, ведь в космосе миллиарды и миллиарды таких галактик!..

Как всю материю нашей вселенной (объём которой и представит- то просто невозможно), когда-то кто-то сжал до бесконечно малой величины?! Как всю эту материальную бесконечность возможно сжать до объёма размером «ничто»? А потом это «ничто» почему-то взорвалось и из этого взрыва образовался весь видимый материальный космос… И он всё ещё (уже тринадцать с половиной миллиардов лет) продолжает свой процесс творения.

Лично я отказываюсь это понимать. Как по мне, так тут есть какая-то ошибка, но для современной космологии это знание (знание о так называемом «большом взрыве») такое же верное понятие, как и дважды два равно четырём для математиков.

И когда я пытаюсь углубиться в эти представления, я чувствую, как мой мозг начинает закипать…

…………………………………………………………

Эх, Пётр Алексеевич, был бы ты сейчас рядом, ты бы, я думаю, смог бы растолковать мне как-нибудь этот феномен.

Да…

Был бы ты рядом…

Интересно, как живётся тебе там, в твоей Европе?

Не скучаешь по «немытой России»? Нам-то тут скучать некогда, что ни день – то веселуха… Вот недавно, например, грохнули средь бела дня прямо в центре Москвы (на большом Москворецком) главного оппозиционера – Немцова, сегодня пенсионный возраст повысили, завтра ещё чем-нибудь власть нас порадует…

Сказать честно, раньше (когда жизнь бурлила событиями) как-то не думалось об этом, а вот пришла старость, пришло время подводить итоги прожитого, и стал я частенько вспоминать о тебе… Стал я вспоминать то далёкое время, когда ты маленький мальчик, ещё дошколёнок, и я твой отец (такой большой и всемогущий каким наверняка я представлялся тебе) были вместе…

…………………………………………………………………

Помню, мы как-то шли с тобой по лесу.

Я для пущего контроля хочу взять тебя за руку, но ты, уже тогда, показывая характер, на мою просьбу дать мне твою руку мотаешь отрицательно головой (мол, требуешь полной для себя свободы) и прячешь руки за спину. Я уступаю, и мы идём дальше. Поперёк нашей тропинки лежит поваленная ветром ветвистая осина. Я с трудом переступаю её и вижу, как ты сосредоточенно перелезаешь через это серьёзное для тебя препятствие, стараясь не зацепиться за торчащие вокруг ветки. И я, не столько что бы проучить тебя, а скорее что бы подшутить над тобой делаю шаг в сторону с тропы и, встав за разлапистую ель, наблюдаю за тобой. Наконец, справившись с этой трудной работой (и явно очень довольный собой), ты поднимаешь вверх глаза и… не видишь меня. Твоего большого, сильного папы нигде нет, есть только ты, маленький мальчик среди этого огромного непонятного леса… Проходит секунда и вдруг ужас охватывает тебя и ты, ещё не успев разреветься, а только судорожно всхлипывая, делаешь несколько резких, отчаянных рывков в разные стороны, совершенно не понимая, что тебе делать дальше.

Тут пришло время мне самому испугаться. Я вдруг понял, что через секунду ты в отчаянье сиганёшь куда-нибудь в кустарник и я, пожалуй, могу тебя действительно потерять.

Я быстро выхожу из-за дерева и громко зову тебя.

– Петя! Петя! Я здесь.

Увидев меня, ты мгновенно успокаиваешься, и на мою повторную просьбу дать мне свою руку тут же послушно суёшь в мою ладонь свою детскую ладошку. И мы идём с тобой дальше этой лесной тропинкой два вполне себе счастливых человека.

И это было так естественно: отец и рядом его сын…

Прошло уже около сорока лет с того случая, а я до сих пор, вспоминая его, явственно ощущаю тепло той мягкой детской ладошки в своей руке…

Да…

Хорошее было время…

Но как говорят: «хорошего понемножку».

В итоге ты вырос без меня, без моего надзора, без моих советов. Я не читал тебе на ночь сказок. Не ходили мы с тобой в байдарочные походы по нашей бескрайней и такой красивой матушке – России, не научил я тебя бороться, хотя мечтал об этом с самого твоего рождения (да что там мечтал, я был уверен, что под моим руководством ты завоюешь на ковре всё то, что не суждено было мне завоевать)… Не построили мы с тобой своими руками и наш дом…

В общем, обошёлся ты без моих знаний и умений.

Но ты молодец, справился.

Школа с золотой медалью, а потом физтех с красным дипломом – это результат.

Если бы, я хоть немного к этому был причастен, я бы гордился собой, но, увы, все твои успехи – это только ты сам… Меня нигде в твоей жизни нет, ты даже мою фамилию сменил на мамину… Я думаю, что ты сделал это напрасно. Всё равно от меня тебе не откреститься, Алексеевичем ты останешься пожизненно, равно, как и в каждой из миллиардов клеток твоего тела двадцать три хромосомы из сорока шести всегда будут моими, а гены, как говорит мой закадычный друг Владимир Витальевич, пальцем не раздавишь…

Да…