Фальшивое серебро

Фальшивое серебро
Алексей Филиппов

В дремучих лесах устроил свое имение фабрикант Баташов. И много нехороших слухов о том имении средь народа. Но молодой учитель не побоялся устроиться в таинственное имение, и в первую ночь же ночь попал юноша в круговорот таинственных событий…

Алексей Филиппов

Фальшивое серебро

– Чего хочешь со мной делай, но я дальше не поеду, – оборотился ко мне седобородый возница, остановив лошадь на опушке березовой рощи. – Чего хочешь…

– Давай, я тебе добавлю пару копеек, – попробовал я уговорить строптивца, – осталось ехать-то совсем ничего.

– Никаких денег не надо, – замотал головой встревоженный мужик. – Я к этому сатанинскому вертепу ни ногой…. Там такое творится… Я обещал тебя за реку до рощи свезти, вот и, пожалуйста, а дальше уж ты сам, мил человек… Только подумай прежде, как следует… Ох, к сатане в лапы стремишься… Ох, к сатане…

Возница плюнул себе под ноги, развернул лошадь, и, прикрикивая на неё, покатил вниз к реке по желтой песчаной дороге, а я остался стоять под сенью что-то шепчущих мне берез. Солнце подбиралось к самому верху, проливаясь оттуда золотыми лучами на лиственный июньский лес, на свежие росистые травы и на крупные белоснежные цветы ландышей. Красота меня окружала удивительная, однако в душе потихоньку скреблись кошки. Честно скажу: побаивался я конечной цели своего путешествия, но ничего тут не поделаешь – идти надо.

Я сломал крепкую сухую палку и, наподобие коромысла, взгромоздил с её помощью на плечи два своих дорожных мешка. И хотя говорят в народе, что своя ноша не тянет, но плечи мои скоро заныли от напряжения. Очень захотелось освободиться противного груза, однако я упорно заставлял себя терпеть.

– Без терпения нет спасения, – часто говаривал мой батюшка, наставляя меня на путь истинный. – Научишься терпеть, никому тебя не одолеть…

Вот я и старался вовсю, уже кусая губы от нудной боли в плечах. Сперва в тени высоких берез, потом вышел на широкую поляну, заросшую густой травой и еще молоденьким деревцами. Тени надо мной теперь не было: солнце палило, пот катил градом, и это обстоятельство привлекло к моей особе нескольких слепней-кровопийц. Эти летающие твари стали кружить над головой и больно кусаться. Я ж продолжал терпеть и молиться, но, как раз на краю поляны, когда очередной ноющий злодей впился мне в шею, терпение моё лопнуло. Я бросил наземь мешки и стал, судорожно размахивая руками, давать отпор этим наглым бестиям. Слепни тут же отступили, но стоило мне опустить руки, как пара зловредных негодяев вновь дерзко пошла в атаку на мои уже изрядно покусанные телеса. Этот приступ я тоже отбил, однако враги кружили совсем недалеко, высматривая сверху слабые места в моей обороне. От их противного нудного звона меня то и дело бросало в дрожь, от которой негодованием кипела душа. Доведенный до отчаяния этими летучими разбойниками, я сломал длинную березовую ветку и стал гоняться по поляне за подлым гнусом.

Прогнав врагов жестоко и далеко (во всяком случае, мне так показалось), я опять стал прилаживать на плечи свою ношу и вот тут обычную лесную тишину разорвал истошный крик. От такого крика кровь застыла в моих жилах, в мешки вместе со шляпой упали на мягкую траву-мураву.

Даже за шляпой я нагнуться не успел, потому как из кустов на меня выбежала простоволосая женщина в широком синем сарафане. Мимолетного взгляда хватило мне, чтобы оценить красоту незнакомки. И показалась она мне чудом из чудес, от которого сердце затрепетало на манер заячьего хвоста. Надо признаться, от женской красоты у меня всегда захватывает дух, особенно в последнее время. Матушка всё твердит, что жениться мне пора, а я думаю: что-то здесь другое… Беглянка выскочила из кустов на дорогу, заметила меня, и, вздрогнув, словно пугливая лань, быстро спряталась за мою спину. Тут же из тех же самых кустов, шумно сопя, выбрались два здоровенных мужика в грязных серых рубахах и без шапок. Один из них подобрал с земли увесистую корягу и направился в мою сторону с таким выражением лица, словно сподобилось ему узреть на своем пути шелудивого пса, которого непременно надо прогнать, чтоб он не портил своим противным видом прекрасной картины мира.

Я же, не дожидаясь каких-либо пакостей от мужика, оттолкнул мешки в сторону, схватил с земли палку и без разговору атаковал противника приемом штыкового боя. Остриё моего оружия мигом порвало рубаху и до крови оцарапало противнику левый бок. Мужик громко охнул от удивления и боли, бросил дубину, замер на месте и уставился на меня, как не особо смелая собака на злую кошку.

– Ты это, чегой-то, – смотрел он на меня из-под густых сивых бровей, часто мигая белесыми ресницами. – Чего палкой пыряешься?

А я, воодушевленный первой победой, быстро сделал еще один выпад и крепко ткнул ворога в правое плечо. Мужик взвыл и сел на землю, а я ринулся теперь на его товарища, который, не двигаясь с места, таращил на меня глаза. И всего три шага оставалось сделать, чтоб вновь пустить в ход грозное оружие, но чей-то властный голос остановил меня.

– А ну стой! – раздался из кустов резкий, словно щелчок бича, окрик.

Я чуть отступил и глянул на зашевелившиеся кусты, из коих выбрался плешивый и сухой, как жердь старик. Как только его, обутая в добротный лапоть нога ступила на дорогу, женщина прижалась к моей спине дрожащим телом и зашептала торопливо.

– Не отдавай меня им. Не хочу в лапы к сатане. Не хочу. Не отдавай.

А старик, между тем, подошел ко мне, проворно вырвал из рук палку и молвил глухо, глядя мне прямо в глаза.

– Отойди. У нас здесь дело семейное…

– Не отдавай, – еще крепче прижалась ко мне беглянка. – Не отдавай…

Я покачал головой, не сомневайся, дескать, и… и краем глаза заметил какое-то шевеление слева, но даже насторожиться, как следует, у меня не получилось. Резкая боль в голове, потом яркая вспышка, моментально обратившаяся в непроглядную тьму.

Я очнулся от того, что кто-то несильно пнул меня по ноге. Надо мной стоял человек в черной шапке и куртке, здорово напоминавшей одеяние гусара, но без всяких украшений с излишествами.

– Кто такой? – брезгливо еще раз тронул меня ногой незнакомец, заметив, что я очнулся.

– Учитель я, к господину Баташеву иду наниматься, – еле слышно прохрипел я. Отозваться громче мне не позволила страшная головная боль.

Я осторожно потрогал больное место и сразу же увидел на пальцах кровь, от вида которой к горлу подкатил противно-упругий комок, а в глазах заплясали разноцветные круги.

– Семка, Гриня! – крикнул незнакомец, чуть повернув голову. – Возьмите его! Возвращаемся!

Сильные руки подхватили меня с земли так крепко, что я опять впал в небытие.

На этот раз сознание мне вернула резкая боль. Я вздрогнул всем телом и увидел над собой высокий белый потолок да седовласого человека в ливрее расшитой странными и непонятными узорами.

– Потерпи немножко, – ласково приговаривал обладатель диковинной ливреи, промывая каким-то едким раствором рану на моей голове. – Сейчас пощиплет, а потом всё заживет. Чуть-чуть потерпи…

Седовласый осторожно протёр рану тряпицей и как раз в это время к нам подбежал молодой человек с модной прической и что-то шепнул моему доброму лекарю на ухо.

– Давай, давай, – тут же засуетился седовласый и руки его, утратив всякую осторожность, стал торопливо завязывать мою голову белой тряпицей, – вставай живее. Барин тебя зовет. Живее, живее…

Барин Андрей Родионович сидел за широким столом и смотрел на меня, чуть нахмурив густые брови. На вид барину было лет пятьдесят, а может и чуть больше. Волосы у него густые, с проседью, лоб высокий, лицо гладкое с неровным румянцем, а глаза маленькие серые пронзительные.

– Значит, ты учитель? – буквально буравил меня своим колким взором местный властелин.

– Да, – смиренно ответил я, потупив взор.

– А не врешь? Молод ты, больно…

– У меня письмо было от профессора Геймова, но лесные разбойники украли его…

– Верно, – кивнул головой Андрей Родионович, глянув мельком на стоящего за моей спиной того самого седовласого лакея. – Просил я библиотекаря Гейма, будучи в Москве, подыскать мне учителя для сыновей. Ну и чего ты знаешь?

– Я учился в греко-латинской академии. Знаю из Вергилия, Сенеки, Цицерона и из прочих римских мудрецов… Много виршей разных… Арифметику Магницкого, а еще…

Рассказывая строгому барину о своих познаниях, я немного кривил душой, но мне очень надо было получить это место. Я имел честь учиться в Московской Греко- Латинской академии, однако из-за некоторых жизненных обстоятельств мне пришлось уйти оттуда, не завершив школы риторики. Так что всего курса обучения академического мне пройти не довелось. Только этот факт, вкупе с причинами моего ухода из академии, мне никак не хотелось упоминать. Я мысленно молил Господа, чтобы Андрей Родионович не стал меня расспрашивать об учебе и Господь услышал молитвы. Баташев еще раз внимательно осмотрел меня с ног до головы и крикнул, стоящему в дверях лакею.

– Фрол, отведи учителя в хоромы его. Пусть денек отдохнет…

Потом Андрей Родионович соизволил еще поговорить и со мной.

– Завтра отдыхай. В порядок себя приведи. У меня праздник тут будет, не до тебя, а уж послезавтра милости прошу… Я твой первый урок посмотрю сам, там и видно будет, что с тобой дальше делать.

Хоромы оказались до того тесными, что протиснуться между столом и лежанкой получалось лишь боком. Я протиснулся и лег. Очень болела голова, а ещё в придачу к противной боли явился холодный пот, частое сердцебиение и дрожь в коленках. Но я постарался справиться со всеми напастями и скоро уснул.

Разбудил меня пронзительный крик под окном. Я вскочил, хотел глянуть в окно, но, ударившись об угол стола, взвыл от боли. Когда с болью удалось совладать, я пробрался к крошечному окошечку своей тесной кельи и глянул на улицу. За окном начинало светать, кусты темными пятнами еще еле-еле проглядывали из серой дымки, а земля вся тонула под плотными клубами тяжелого тумана. И никого на улице не было. Я уже надумал опять забраться на жесткую лежанку, как, вдруг, заметил идущего по парку человека. На плече он нес какой-то тяжелый куль. И хотя сквозь серый туман оказалось не просто его разглядеть, но я узнал этого человека – это был тот самый модно одетый лакей, один из малочисленных знакомцев моих в этом доме.

Это раннее шествие лакея показалось мне подозрительным, и я решил за ним проследить. На улице было сыро и зябко, но меня так одолело любопытство, что я выскочил в одном исподнем, а потому скоро у меня зуб на зуб не попадал. Хорошо еще, что мне не пришлось долго бегать по утреннему саду. Лакей с ношей на плечах подошел к низенькой двери, укрытой от постороннего взгляда хозяйственными постройками, и негромко постучал. И сразу же лязгнул засов.