Черкаши. Повесть

Черкаши. Повесть
Алексей Джазов

«Когда бабушка увидела нас, она только и смогла вымолвить: «А-лешенька, ты ж гранату домой притащил!!!» И бабушка положила руку себе на сердце…Я было попытался ее успокоить…»

Черкаши

Повесть

Алексей Джазов

© Алексей Джазов, 2024

ISBN 978-5-0064-5454-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

Нам всем приходится жить в несовершенном мире и даже порой в жестоком. Таким уж мы делаем его сами. В нем не хватает мест для романтизма, высоких чувств, благородству, и тогда на помощь людям приходит воображение, художественная литература, и хорошее кино. Кино, которое представляет собой увлекательные, динамичные, полные игры и авантюризма работы… Работы, которые находили свое отражение в многочисленной и при этом качественной советской фильмографии, тесно сопряженной с литературой.

Данная небольшая повесть представляет собой серию коротких рассказов, связанных между собой и не очень, о светлом, что было с каждым из нас, – нашем детстве. Рассказы написаны в легком жанре как чье-то беспечное, заразительное лето глазами главного героя и его неразлучного друга. Сочинение рассчитано на широкий круг читателей. Кто-то, возможно, вспомнит себя, чем занимались дети позднего Советского Союза, в какие игры играли, чем увлекались, чье светлое время затирается в памяти житейскими хлопотами, заботами и забывается. Другим – новому поколению, полагаю, будет интересно узнать о своих «предках», «стариках», «родаках», т.е. тех, кого вы называете сейчас своими родителями…

Приятного всем прочтения!

Черкаши

«Не заставляйте своих

детей плакать, иначе

у них не останется слез

к вашим могилам…»

(Чьи-то философские умы)

Когда мы были возрастом дошкольного и начальных классов, мир воистину казался нам удивительным и интересным. Любой пустяк был подарком судьбы: найденный шарик от подшипника, кем-то оброненный коробок спичек, медная мелочевка под прилавком, а цветастые пробки от иностранного пива и пустые пачки сигарет, вообще, могли составлять чью-то коллекцию, наравне с марками и монетами. Улица же была пространством для познания: покоренные деревья, овраги, гаражи, стройки, катакомбы теплотрасс, подвалы. Естественно, как любые нормальные дети, оказавшиеся без присмотра, мы заигрывались и убегали со двора, и будучи счастливы, не замечали течения времени. Не знаю, как поступали родители в семьях других ребят, но в моей семье мама не выдерживала и срывалась от волнения: порола, как тогда казалось на славу, чтоб не убегал, пока я не прятался куда-нибудь под диван и ждал, когда же утихнут непроизвольные всхлипы и дрожь. А когда утихали слезы, то на их место заступали обида и злость. И тогда под диваном мне представлялся бурый медведь, который, как по волшебству, возникал там, где обижают маленьких, и вставал на их защиту: голова огромная, как автобус, лапищи с когтями, как кинжалы,.. медку с патокой не желаете!? Такой встанет во весь рост и сразу всем понятно: что почем, хоккей с мячом.

Только медведь-оборотень никак не спешил появляться, и в очередное мое наказание я бросался к маме в ноги с криками: «прости, мама, прости», и тогда вблизи ей было неудобно меня поучать, и удары ремешком были не такие кусачие.

Наказывала чаще всего двумя тонкими однотипными ремешками шириной не больше полутора сантиметров, серебряным и золотистым расцветок. Отца, как правило, в такие моменты рядом не было, потому что он был на работе. Вот и получалось, что единственным человеком, который останавливал поучение по мягкому месту, была моя бабушка. Когда она не выдерживала такого воспитания, то загораживала меня собой от сыплющихся сверху хлыстов. Странно, но даже в то время, я не считал свою маму обидчиком, а уж тем более врагом. Просто любил за все то хорошее, что делали для меня родители, и за что я им очень благодарен (определенно, их своевременная бдительность с неотъемлемыми шлепками в то бесшабашное время нам больше шла на пользу и даже спасала, чем вредила). А вот мерзкие, ненавистные мне тонкие вражины, чьи удары сыпались на меня и врезались как розги, были мне ненавистны, даже когда красовались на маминых платьях…

Тайком я выкрадывал их с общей дверной вешалки в шкафу с ремнями и поясами и прятал в каком-нибудь укромном месте: под дедушкиной кроватью, где хранилось много каких-то коробок со всякой всячиной, на верхней нише бабушкиного шкафа с пакетами одежды, пачками табака от моли или в дальнем углу одной из двух кладовок, где хранилось, вообще, все подряд: от старой одежды до закруток (надо похвастать, что в одной из них уже позже я организовал свою «лабораторию» по производству взрывпакетов и ракеток из фольги и селитры). А пока мне доставалось за слинивание со двора и шатания ни бог весть где.

В тот момент, когда мама не хваталась своих двух помощников – тю-тю, они же спрятаны мной заранее – могло достаться тапкой или просто ладонью. Однажды так и было, но в тот раз я никуда со двора не уходил. Это были уже начальные школьные годы, лето: мы сидели с моим другом Димкой в лопухах во дворе, которые, как великаны, стеной росли у здания морга местной больницы, и раскуривали гору, набранных под балконами дома бычков от сигарет. Там же мы насобирали несколько годных спичек, а уж черкаши всегда были при нас: берешь фильтр от сигарет, потрошишь его, чтоб он стал как вата, кладешь его на боковину подошвы своих сандалий, поджигаешь; когда горящая масса становится вязко жидкой, прижимаешь ее прям горящую коробком спичек, его боковиной; воля!.. черкаш готов и не отлепится даже в сырую погоду. А раскуривали мы бычки, потому что наш третий друг, который мог выдумать хоть вторую Луну, и ему поверишь, сказал нам, что взрослые потому и дымят, что таким образом они продлевают себе жизнь… Вот и засели мы с Диманом в лопухи, чтоб обдолголетиться. Ды-мим, а тут уже крики мамы и бабушки по двору: «Алеша, домой!.. Алеша, ты где!?» А мы не выходим, бычки еще не все скурены. А по двору все громче и ближе: «Алеша, Алеша, Але-ша!..» Деваться некуда – вылазим: «Мама, Бабушка, я тут!»

Подбегаю ближе, а вместо Алеши – паровоз – табачиной и дымом разит от всего: одежды, волос, рук. Эх, как меня потащили домой в четыре руки. Пропал…

Всех криков и поучений я не помню в тот момент, но как только распахнулась входная дверь, и мама нагнулась за тапкой в коридоре, то хватка ее ослабла. Я рванулся – и на кухню! Благо дверь на балкон была открыта; на пути балконная решетка, свитая из мягкого пластикового шпагата, по которой вился летом виноград и вьюнки; между решеткой и крышей есть небольшой промежуток, через который можно пролезть, но пока я лез до него, как по канатной лестнице, несколько ударов тапкой меня все же настигло.

Мы жили над цокольным этажом, не очень высоко, поэтому иногда я даже домой возвращался через балкон, тренировался, да и быстрее получалось, не нужно было ждать, когда входную дверь откроют: метра два с половиной по металлическому шесту, на котором держался козырек, подтянуться и сделать выход на одну руку; вот ты уже по пояс торчишь над козырьком; перекинуть на него ногу, одной рукой перехватиться за балконное ограждение, только не за ящик с вьюнами, один раз уже было дело – папе пришлось новый ящик сколачивать, а мне по всему асфальту комья земли собирать; осторожно подтянуть вторую ногу, а дальше дело техники – по решетке, в нишу, и ты уже внутри.

Но в этот раз я рвался наружу, пока до меня долетали мамины крики и возмущения. Оказавшись на улице, я вбежал на пригорок так, чтоб просматривались окна, и остановился. Убедившись, что мама за мной не идет, спустился, уселся на лавочку перед окнами и как послушный не двинулся с нее до самого вечера. Большая часть моего долголетия выветрилась, а дома меня ждали мыло и душ. Рот пришлось тоже мылом промывать. Но это я уже сам мудрил, потому что зубной порошок сразу не справился с неприятным запахом и привкусом, вот я и подумал, что нужно хорошенько его намылить. Но даже после этого привкус неприятного опыта полностью исчез только на следующий день.

А на следующий день меня ждало самое страшное…

Мамочка, смилуйся! Бабушка, ну хоть ты!? Папа, брось ты свою работу! Деда, деда, деда, вставай, просыпайся, бери меня за руку, пойдем гулять!.. Ах, ты уже на дачу с утра уехал, пока я спал, а папа уже ушел на работу…

А за окном солнце, а за окном шумит лето, слышны голоса ребят. Димка, кажись, рассмеялся… А вот прямо под моим окном, как солнечная грохочущая смехом ракета проносится Ленка из крайнего подъезда с криками: «Не догонишь, не догонишь…»! На ней коротенький сарафан в цветах, и ее любимый голубенький беретик. Они совсем недавно приехали всей семьей в наш двор откуда-то с Севера. Ленка странная: бледная, как бабушкины стены, даже еще, наверное, бледнее, а мы все загорелые, но у нее раскатистый заливной смех, и темные как вишни глаза. Не те мелкие кислятины, что растут на дереве с другой стороны дома, а прямо как с дедушкиной дачи: большие, вкусные, сладкие…

Ма-ма, мама, мамочка, ты слышишь: Димка уже на улице, он там с остальными ребятами, они в догонялки уже играют без меня?! А мама молчит, и что-то делают с бабушкой на кухне. А дверь из кухни на балкон предусмотрительно закрыта аж на две створки. Входная дверь – я и сам знаю – заперта внутренним ключом, который, скорее всего, у мамы или у бабушки в кармашке фартука. Конечно, тесто для пирогов, которое месят бабушка с мамой, пахнет заманчиво и вкусно, но разве этот запах сравнится с запахом летней улицы!..

Ты выскакиваешь в подъезд, а он встречает тебя ароматом прибитой пыли и начисто, еще влажными, вымытыми лестницами. Огромными прыжками, как кенгуру, преодолеваешь все пролеты, и в один миг распахиваешь подъездную дверь… Вот он – второй дом – улица: справа растет абрикосина – пока еще зеленая, рано – Витьку и Дашку так животы накрыли от этих зеленых абриков, что они полдня дома проторчали. Я и сам пару раз домой бегал. Пусть еще зреет… Перебегаешь внутреннюю асфальтированную дорожку перед подъездами, дальше по ступенькам на небольшой пригорок мимо двух уходящих за крышу нашей пятиэтажки тополей, и ты оказываешься на детской площадке. Правее от нее стоит крытая беседка, где взрослые рубят домино, а старшие ребята карты, реже по вечерам собираются женщины и играют в лото… Пока никого. Быстрее туда, там кто-то мог обронить спички или даже несколько монеток. Место проверенное. Вон, Димка на позапрошлой неделе целый коробок нашел, а в нем одиннадцать спичек было. Мы в него еще пятак и дестюльник положили, чтоб остальные ребята обзавидовались, а в результате пришлось дестюльник разменивать в хлебном, и газировкой всех угощать в автомате, тут же возле магазина…

Ага, пару спичек есть, и вот еще шпилька из чьих-то волос. Ну, удача! Теперь рогатку для шпонок можно сделать. А беседка еще влажная от ночного дождя. Пахнет влагой, табаком, потертыми лавочками, разговорами. Хорошо, что крытая, иначе хана бы моим двум спичкам. Сегодня я первый, на улице из друзей еще никого. Прохожих и тех почти не видать… Лето летом, а после дождичка зябко в одних шортиках да маечке. Солнце только час-полтора как встало. На такой случай у меня свой конек имеется. Бегом на горку на детской площадке. Она как раз к солнышку повернута и от первых лучей сразу прогревается. Садишься на нее, и спокойно ждешь, когда остальные дворовые выйдут погулять. Ну, а вместе мы сразу что-нибудь придумаем: шум, гам, беготню… Может, кто картоху вынесет – пожарим. Спички есть!

Такой был запах моей улицы, но только не сегодня. За вчерашнее меня настигло самое страшное – домашний арест! Никакие мои просьбы, мольбы и обещания не работали. Ни мама, ни даже бабушка со мной не разговаривали. Не зная, что мне делать, я метнулся в кладовку, где еще с вечера на всякий случай спрятал серебряный и золотой ремешки. Мама, вот возьми… да пусть хоть сразу двое на одного,.. ух, вражины! Только не продолжение ареста, когда уже прошло больше половины дня. А сегодня, как на зло, прорвало водопроводную трубу во дворе, и подогнали экскаватор, чтобы докопаться до прорыва, а значит к вечеру мне по-любому нужно быть во дворе, ведь рабочие уйдут, и экскаватор окажется в нашем распоряжении.

И зачем я только вчера подражал этим глупым взрослым и дымил как они!? Уже сегодня вечером во дворе будет пахнуть солярой от экскаватора, солярой будет пахнуть от каждого из нас. Мы найдем пустые консервную банку и бутылку, банку подставим под сопливый топливный шланг, а когда накопится, то перельем драгоценную маслянистую жидкость в бутылку, и спрячем где-нибудь в уличном тайничке: с солярой-то костерок быстрее и занимается, и расходится. Мы устроим перестрелку небольшими земляными камушками, носясь по всему двору, как хаотичные молекулы, вопя, атакуя друг дружку, прячась за деревья, гаражи, котельную, земляной отвал, экскаватор,.. кто-то точно сегодня земли наестся!

И тут я слышу спасительный бабушкин голос: «Дочь-к, ну, хватит уже!» Она достает из кармашка фартука ключ от внутреннего замка, и замок слышимо делает два оборота… Я в трусах, и мне дают старые шорты и сандалии. Я немного противлюсь старым вещам, но все понимают, что во дворе экскаватор! Там почти все так одеты, а кто и вовсе в одних трусах… Ух, зажжем!

Трое

Сегодня с утра в наш двор приехал большой грузовик с различной мебелью, коробками, полками, коврами, книгами, и вышедшие из него взрослые стали все это разгружать у крайнего подъезда, перегородив всю улицу. Мы с Димкой сели на край песочницы, достали по яблоку, что росли прямо напротив моего окна на пригорке, и стали за ними наблюдать…

Какой-то мужчина с бородой подсказывал остальным что куда складывать, какой стороной и в каком порядке, и сам что-то двигал и поправлял. Мы хрустели сочными яблоками, которые еще полчаса назад висели на дереве, а теперь забивали все наши с Димкой карманы. Я немного переживал, что оторвал нижнюю пуговицу на своей лениградке. Когда уже спускался с дерева, то зацепился краем рубашки за сук, и пуговица соскочила в густую траву. Мы не смогли с Димкой ее найти, хотя обшарили каждую травинку. Но это не очень страшно: рубашка осталась целая, и мама обязательно что-нибудь подберет из коробки с нитками и иголками.

В это время из подъезда, где росла гора домашних вещей, вышли молодая женщина и девочка. На них были одинаковые цветочные платья, а у девочки еще и голубенький беретик. Женщина усадила ее в отдельно стоящее кресло, а сама подошла к бородатому мужчине.

– Сколько же вещей. Нам, наверное, до самого вечера это все перетаскивать! – посетовала она и вздохнула, а мужчина стал почесывать себе затылок.

Мы достали с Димкой по очередному яблоку… Хрум! – и сочная мякоть с кислинкой усладой проваливалась в наши животы. А девочка тем временем сидела на кресле и покачивала одной ногой.

– Дорогая, отпустила бы ты ребенка поиграть? Вон детская площадка на пригорке. Там и качели есть, – сказал бородатый мужчина, оторвав руку от затылка. И затем добавил: «Да и сама пойди переоденься. Будешь помогать носить, что полегче».

Девочка тут же соскочила с кресла, и взяв маму за руку, спросила: «Можно?!»

– Иди, мое солнышко, – ласково сказала женщина. – Только аккуратней! У тебя новое платье.

Девочка живо побежала к качелям, а взрослые занялись своими делами.

Димка пихнул меня по-дружески в бок: «Иди спроси, как зовут?»

– Что я!? Пошли вместе, да спросим.

– Хорошо.

Мы подошли к качелям и буркнули на пару: «Привет!»