Тулэрги. По ту сторону дней

– Да нет… Но тут по-другому никак.

Ри нахмурился:

– Откуда знаешь, что никак?

– Смысла нет. Охота нарушать правила у тебя скоро пропадет.

– Правила? – кивнул Ри. – Понимаю. Сам варганку крутить не люблю, – добавил он с важным видом.

– А пока у тебя эта охота не пропала, ты можешь причинить ощутимый вред нашему обществу. Так что мне придется за тобой следить и…

– Вред пауку, и все тут! – догадался Ри.

– Он же здесь главный. – Ида опять пожала плечами. – На нем и вся ответственность.

– Цвиркать на паука! – решил Ри.

– Скоро ты поймешь. Он единственный, с кем тут вообще можно говорить. Он…

– Цемус, я уже понял. Сегодня плел про какие-то ржавые шкатулки. Все равно цвиркать!

– Ладно. Не хочу, чтобы тебя искали. Так что, Ри, пойдем со мной.

– Айда, – согласился Ри. – А когда фриштыкать? И кто баландер?

– О, еда тут – больше эстетическая категория, вкусы тоже постепенно забываются. Но не бойся, сил не лишишься.

Ри расхохотался:

– Чудно тут у вас!

Кардиограмма

Глаза ее были открыты, открыты уже давно, и, как бы она не пыталась, не удавалось ни закрыть их, ни даже моргнуть. Она лежала на спине, а над ней нависал белый туман, слишком плотный, чтобы быть настоящим. К тому же у тумана было лицо – лицо спящего. Из тонких щелочек полузакрытых глаз сочился свет, из ноздрей вырывались миниатюрные облачка, свидетельствующие о равномерном дыхании.

Картина эта ее не умиротворяла, напротив, раздражала.

– Это несправедливо! – наконец воскликнула она. – Ты спишь, а я даже глаз сомкнуть не могу!

Туман встрепенулся, словно бы все это время ждал, когда она заговорит, открыл заспанные глаза. Они были ярко-голубыми, а вместо зрачков – кругляшки солнца.

– Что? Повтори, пожалуйста! – Туман зевнул.

– Несправедливо! —повторила она, все еще лежа на спине. Странно, но подняться или поменять положение ей в голову не приходило, словно бы такого в принципе быть не могло.

– Понял-понял, – кивнул туман. – Придумай заглавие своей жизни, и сможешь закрыть глаза.

– Это что, условие? – неохотно догадалась она.

– Если хочешь.

– Ясно, – поймав себя на знакомом ощущении, будто бы съезжает по высокой горе вниз, она вздохнула. – Пусть это будет – «кардиограмма».

– Кардиограмма? – переспросил туман.

– Да. Очень похоже.

– Вовсе не похоже. Если сопоставить с твоей прожитой жизнью, вниз ты съезжала гораздо чаще, чем поднималась наверх. Это не кардиограмма. – Туман опять зевнул. – Не подходит. – Он подмигнул ярко-голубым глазом.

– Очень даже подходит! – заупрямилась она.

– Ну разве что кардиограмма больного человека… – В уступке тумана сквозила явная жалость.

– Позволь мне закрыть глаза. Это все, о чем я прошу.

– Это слишком много для того, кто не выполнил условие договора, – проговорил туман мягко. – Разве что…

– Что? – ей очень хотелось закрыть глаза.

– Разве что ты признаешь себя больной?

– Признать себя больной? И все? – не поняла она.

– Да. – Туман прищурился. – И все.

– Да пожалуйста. Только какой в этом смысл?

– Жизни, подобные твоей, изобилуют… как бы это сказать помягче… жалобами, претензиями. Поверь, эдакого добра у нас целые склады. Если ты признаешь себя невменяемой или больной, объем жалоб станет немного меньше. Я понятно излагаю свою мысль? – Туман расплылся в вежливой улыбке.

– То есть… – Мысль для нее была слишком большой и целиком не умещалась в сознание. К тому же за ней следовала нескончаемая вереница других мыслей. А ей хотелось только одного: закрыть глаза.

– То есть, если другими словами, никто ни в чем не виноват. Никто не делал твою жизнь невыносимой – кроме, конечно, тебя самой.

– Вот это да! – перебила она, – А как же… Как же… – от возмущения слова рассыпались. – А как же все эти жестокие люди, которые меня окружали на протяжении всей жизни? Они причиняли душе моей боль, и в конце концов сделали ее бесчувственной, и потому равнодушной! Разве это не они больны?

Туман тяжело вздохнул, выпустив несколько клубов себя же самого:

– С ними отдельный разговор. Они к тебе не имеют никакого отношения.

– Что? То есть, как это не имеют? Они были моими…

– Да-да: любимыми, родными… – Он не дал ей закончить. – Ну и что, мало ли на свете дурного? Вопрос риторический, конечно. И нет разницы, кем оно тебе приходилось. Но люди ведь могут выбирать: оставаться рядом, как радиацию впитывая в себя эту тьму, или уйти. Если они выбирают первое, четко осознавая последствия своего выбора, мы тут ни причем, увы. Это мало кто понимает. В основном, – туман поморщился, – пишут жалобы… Ну так что? – продолжил он бодро. – Удаляем жалобы? Признаем себя ответственной? Виновной и больной?

Мысль для нее все еще была огромной и все еще не умещалась в голове.

– Подумай-подумай, времени у нас много, а потом – хоть вечный тихий час.

– Не хочу больше думать, хочу спать. Что надо подписать?