Светя другим – сгораю

– Там обитает отпетый народ, – добавила она. – У меня с машины однажды скрутили колёса. Несколько раз били стёкла. Пашка вроде всё уладил, колёса даже вернули, правда, только два. Но всё равно, если я еду к нему надолго, то добираюсь общественным транспортом.

– Ты ездишь туда одна? – удивился Матвей.

– Никита ненавидит это общежитие. Пашка уже три дня не может собрать новый шкаф, – ленится, поросёнок; а может, в самом деле одному тяжело, – но Никита ни за что не поедет ему помогать. Разве что привезти сборщиков и покомандовать.

– Любит командовать? – спросил Матвей.

Он никак не мог представить того мужчину, которому Алика вверила свою свободу. Обрывочные упоминания о нём, подхваченные из истории Алики и рассказа Оксаны, никак не складывались в единый образ.

– А кто не любит? – улыбнулась она и остановилась.

Матвей тоже остановился. Незаметно за разговором они подошли ко входу в метро.

– Мне пора, – сказала Алика. – Если честно, мы и так гуляли дольше, чем я рассчитывала.

– Ты куда сейчас? – спросил Матвей, немного растерявшись. – Давай провожу?

– Не надо, – ответила Алика. – Я пойду обратно, к машине. Нужно съездить по одному поручению. А тебе будет удобно сесть на метро здесь, до твоего дома как раз по прямой. Ты же у родителей остановился?

– Да, – сказал Матвей, хоть домой и не собирался. – Удобно. Та же ветка.

Алика кивнула, поджав губы.

– Сложно подобрать верные слова на прощание, – призналась она. – Спасибо, что нашёл меня. Это было неожиданно, но приятно. Я никогда не сомневалась, что ты станешь прекрасным хирургом. Теперь осталось лишь встретить своё счастье, чего я тебе искренне желаю.

– Спасибо.

Матвей чувствовал, что Алика дорывает последние связи, паутинкой протянувшиеся между ними. Он не знал, как схитрить, что сказать или сделать, чтобы остановить её.

– А может, встретимся завтра? – предложил он, надеясь, что привычка изображать спокойствие его не подведёт.

Алика закусила губу, обдумывая вежливый отказ.

– Это лишнее.

– Да брось, – не сдавался Матвей. – Послушай, я понимаю, что за эти пять лет мы оба изменились. Вообще всё изменилось. И между нами тоже… но ведь друзьями мы можем остаться?

Брови Алики поломались в выражении сожаления.

– Матвей…

– Нет, конечно, сейчас у тебя есть муж, ты счастлива с ним, и я очень рад за тебя. За вас обоих. И я ни на что не претендую. Просто… мы ведь так хорошо понимали друг друга. Мы никогда не ругались, помнишь? Почему мы не можем дальше общаться хотя бы время от времени? Хотя бы, пока я ещё здесь?

Матвей заметил, как отяжелел взгляд Алики. Она размышляла, а может, даже спорила сама с собой.

– Когда ты уедешь?

– Через две недели.

Губы Алики дрогнули, но до улыбки не растянулись. Матвей не шевелился, с замиранием сердца каждую секунду ожидая чего-то ужасного, как если бы к его ногам кинули гранату с вырванной чекой.

– Не надо, Матвей, – сказала она. – Эта встреча ещё не раз нам обоим вспомнится в самые неподходящие минуты. Не надо других.

– Пусть вспомнится!..

– Матвей, – Алика подняла голову выше и чётко выговорила: – Не надо больше ничего. И если тебе в самом деле дорого то, что когда-то связывало нас, не надо перекраивать это в другие формы. Тем более в дружбу. Нам обоим с ней никогда не везло. Я рада была увидеть тебя. Но на этом – всё.

Она развернулась и пошла прочь. Звуки её шагов разлетались по скверу, каблучным боем пугая галок. Узкая пешеходная дорожка растягивалась между ними, выбегая из-под фигурки в красном пальто.

Матвей не двигался, ожидая момент, когда связующие их нити наконец лопнут, по ошибке соотнося их с исчисляемым расстоянием.

Глава 12.

– «Садовская, вы не дисциплинированы. Вы не сможете работать в выбранной профессии. У вас не хватит терпения». Ни черта подобного, старый павлин! У меня терпения столько, что я у тебя самого ещё интервью возьму!

Алика расхаживала по комнате обозлённой тигрицей. Твёрдые шаги, впитываемые длинным ворсом ковра, звучали глухими ударами. Когда она поворачивалась спиной, под тонкой тканью полуночно-синей блузы, вырисовывались острые лопатки. Высоко завязанный хвост тёмно-рыжих волос на каждом шаге бил как раз между ними.

– «Вам не хватает выдержки. Вы слишком легко переходите в спор», – передразнивала она. – Да я с ним даже не спорила!

Матвей сидел на диване и наблюдал за этой блузой, заправленной в юбку и отзывающейся на каждое движение Алики. Ткань то раздувалась, то скручивалась на меняющей направление фигурке. А под блузой – Матвей заметил в лазейке между пуговицами – лишь чёрное кружево нижнего белья.

– «Вы не располагаете к себе людей. Чуть что – выпускаете иголки, как дикобраз». Сам он дикобраз! Ничего обо мне не знает. Не знает, что я могу разговорить любого, если захочу. Что часто люди сами ко мне тянутся.

Проблемы с преподавателями у Алики возникали уже не в первый раз. Её не затрудняло исправить педагога или поспорить, если её мнение отличалось. При этом она терпеть не могла, когда её начинали поучать или – что ещё хуже – пытались осадить. Но вести себя со студентами, как с равными, способны далеко не все преподаватели.

Алика вдруг остановилась, обернулась, посмотрела на Матвея. По нахмуренному личику тенью от невидимой фаты пробежалось сомнение.

– Люди ведь ко мне тянутся?

Матвей понял, что Алика выплеснула весь гнев, и теперь выступить должен он.

– Конечно, тянутся, – он поднялся и подошёл к ней. – Ты умеешь выслушать. Тебе так и хочется о чём-нибудь рассказать.

– Правда?

– Правда. Хоть и колкой ты тоже бываешь. С теми, кто тебе не угодил.

– Пока мне не угодил только этот чересчур умный профессор, – сказала Алика и сама обняла Матвея.

Это было так привычно для них – постоянно касаться, обнимать друг друга, тактильно ощущать, когда они наедине.

– Он ко мне придирается, – Алика уткнулась лицом Матвею в плечо. – Специально выводит.

– Может, он проверял, как быстро ты выйдешь из себя?

Прижатые к груди Матвея тонкие плечи подпрыгнули.

– Может. Тогда плохи мои дела.