Светя другим – сгораю

– Понимаю. Но ты уезжаешь не на две недели…

Голос изменил ей, сорвался в самом конце. Она дотронулась ладонью до горла.

– На сколько бы ни уезжал! – поспешил сказать Матвей. – Я люблю тебя и буду любить всегда.

Он нечасто произносил такие слова, оттого и выходило как-то нелепо.

В ту минуту Алика была всем его миром. Расставание кололо сердце, и болезненный спазм, точно переносясь с кровью, расходился от груди к плечам и дальше – по рукам, а затухал лишь в кончиках пальцев.

– Ты приедешь ко мне? – спросил он.

Алика только кивнула, снова коснувшись виском его груди.

– Я тоже попробую приехать. Ближе к Новому году. И буду часто звонить, не удивляйся, пожалуйста, – раз по сто в день, – тараторил Матвей, стараясь болтовнёй приободрить и себя, и её. – И ты мне звони, прошу тебя! Всегда, как будет свободная минутка. Днём или ночью – всё равно.

– Ты едешь не к тётушке в гости, – напомнила Алика. – У тебя не будет времени на постоянные звонки.

– Будет! Я готов не спать, но твой голос хочу слышать постоянно, – он наклонил голову и лбом коснулся её лба.

Матвей молился про себя, чтобы вылет задержали. Чтобы дали ему ещё немного побыть с любимой.

Эта стажировка представлялась недостижимой целью, идеалом, к которому нужно стремиться, но до которого невозможно добраться. Он не очень-то верил в неё, даже когда его кандидатуру одобрили. Ему до последнего казалось, что что-нибудь случится, и он никуда не поедет. А теперь он стоит в аэропорту, и через считанные минуты расстанется с Аликой на целый год. Двенадцать месяцев без неё. Три месяца лета, три – осени, три – зимы и три – весны. Если разделить это время, кажется, что действительно не так долго. Четыре раза по три месяца. Целый год.

– А может, не ехать никуда? – повторил Матвей вопрос, которым ежедневно задавался, получив приглашение в Штаты. – К чёрту эту стажировку!

– Нет, Матвей, – терпеливо возразила Алика. – Ты слишком долго к этому шёл. Нельзя просто взять и всё бросить.

Матвей слышал этот ответ много раз и знал, что Алика устала его повторять. Он посмотрел поверх её головы. Солнце осмелело до того, что выстлало в центре зала полосу света прямо между рядами белых сидений. Блестящая солнечная дорожка, ведущая прочь от терминалов.

– Нужно ли мне туда ехать? Давай я останусь здесь? Закончу ординатуру и буду спокойно работать у отца в больнице. Мы ничего не потеряем, вот увидишь…

– Матвей, не заставляй меня силой заталкивать тебя в самолёт, – оборвала его Алика. – Если ты останешься, то никогда себе этого не простишь. И меня возненавидишь.

– Глупости! Я не смог бы тебя возненавидеть, даже если бы хотел.

– Посмотрим, что ты скажешь, когда окажешься в подчинении у отца.

– С отцом сложно, но разве это так важно? Мы с тобой будем вместе. И всё будет как раньше.

– Послушай меня! – Алика крепко сжимала его руку и выговаривала слова чуть ли не сквозь зубы. – Ты станешь прекрасным нейрохирургом и поможешь очень многим людям, я в тебя верю. Только для этого надо постараться, – Матвей хотел возразить, но Алика не дала себя перебить. – Тебе нужна эта стажировка! В Москве имя отца будет и твоим спасением, и проклятьем. К тебе будут относиться как к сыну начальника. Поезжай в Америку, там ты поймёшь, чего стоишь на самом деле.

– И уехать я должен один?

Алика вздохнула.

– Ты же знаешь, я не могу поехать с тобой, – сказала она и приложила ладони к его груди. – Сейчас точно не могу.

Матвей сквозь рубашку почувствовал привычную прохладу её рук. Уже давно он заподозрил у Алики проблемы с сосудами, от которых кровь плохо поступала к рукам и ногам, и они почти всегда оставались холодными.

– Конечно, – сказал Матвей, выдыхая после глупой надежды, сошедшей с него, как остатки сна. – Учёба. Ты ведь не бросишь ради меня институт.

– Не только это, – ответила Алика. – Сам подумай, как мы там будем жить? Кто нас будет кормить? Что я буду делать? Вечно продлевать туристическую визу? – она посмотрела на него, склонив голову набок. – Дай мне доучиться. Доучись сам. А там посмотрим.

Матвей нехотя кивнул, потом поймал её руку, поцеловал и привычными движениями стал греть, растирая ладонь. Сколько бы она ни убеждала, что ей не холодно, ему всё равно казалось, что она замерзает.

– Не хотела делать из этого трагедию, но никак не могу перестать плакать, – проговорила Алика, вытирая лицо рукавом кофты.

Матвей улыбнулся, чувствуя, что получается не слишком-то радостно.

– Плачь на здоровье.

Губы Алики дёрнулись, словно кто-то потянул краешек её рта. Она отвернулась и посмотрела в окно. Такая одинокая и слабая, что внутри у Матвея всё перевернулось.

Он не выносил женских слёз. На его счастье в обычной жизни Алика плакала крайне редко. Зато её могла растрогать книга. Или фильм. А иногда слёзы появлялись на её глазах, когда она смотрела на какую-нибудь картину. И Матвей не всегда понимал, что вызывало в ней переживания там, где другие оставались равнодушными.

Но сейчас он был рад проснувшейся в ней чувствительности. Обнял покрепче одной рукой, а другой достал из кармана носовой платок. Своего у Алики, как обычно, не было.

Объявили посадку, а Матвей всё не уходил.

– Пора, – прошептала Алика, головой касаясь его рубашки.

Когда она подняла лицо, то посмотрела на него так, словно верила, что завтра они опять встретятся.

– Ещё немного, – сказал он и поглубже вдохнул такой родной запах её волос.

– Уже не надышимся. Идём.

Она мягко отстранилась и взяла его за руку. Пальцы их переплелись и сжались.

Алика проводила Матвея до пограничного контроля. Слёзы всё текли по её щекам, но теперь она делала вид, что не замечает этого.

Матвей осторожно стёр с её лица мокрые следы. Ему хотелось запомнить каждую мелочь, каждую крапинку на радужке зелёных глаз, каждую веснушку на её носике, с чуть вздернутым кончиком.

Когда он коснулся её щеки, Алика накрыла его руку своей и потерлась о тёплую ладонь, крепко, как от боли, зажмурив глаза. Матвей не выдержал – схватил Алику, поцеловал с рвущим сердце отчаянием, дико, как никогда не позволял себе целовать её на людях.

– Я люблю тебя! – зашептал он, едва их губы разомкнулись. – Люблю, слышишь! И уже ненавижу этот год! Но он пройдёт, мы снова будем вместе.

Вместо ответа Алика сама прильнула к его губам. Но только нежно, тонко, затаив дыхание.

Матвей сделал шаг назад, глядя на неё и не решаясь отпустить её руку. Она была так прекрасна. Он хотел запомнить Алику именно такой – нежной, плачущей, совсем не похожей на ту, какой она обычно виделась всем вокруг.

Чуть отойдя, Матвей опомнился, поднёс к губам её руки, поцеловал кончики ледяных пальцев и снова по привычке потёр их.

Ещё шаг, и их руки висят в воздухе. Ещё – и они больше не касаются друг друга.

Матвей сжал пальцы в кулак, пытаясь сохранить ощущение её прикосновения.

Ещё шаг и ещё. Их связывает только линия взгляда.