– Ничего, – ответил Андрей. – В бардачке есть салфетки.
– Я сейчас ужасна, да? – спросила я. – Перемазанная соплями, тушью…
– Нет, что ты, конечно, нет!
– Но желание поцеловать меня у тебя не возникало?
Слова дрожали, вылетая из моего горла, как дрожало и сердце, и коленки, и всё моё глупое, трусливое и тщеславное существо. Андрей ласково улыбнулся.
– Оно у меня не пропадало. Просто обычно я не целую друзей.
И я, движимая чем-то изнутри, рванулась к нему и поцеловала. Андрей, если и растерялся, то очень быстро опомнился, и уже через мгновение я ощутила решительность ответного поцелуя. Его пальцы зарывались в мои волосы. Другой рукой он охватил мою талию и притянул к себе. Мне стало жарко, я задыхалась, но не хотела останавливаться.
И вдруг резко и требовательно прогудел клаксон другого автомобиля. Мы с Андреем не сразу вспомнили, что перегородили дорогу. Засигналили снова, уже дольше и настойчивее.
Андрей немного суетливо взялся за руль. Машина тронулась и довольно быстро разогналась. Андрей проехал мой дом и следующий и остановился только у выезда на шоссе.
– Мне нужна минута, – сказал Андрей. – Хочу сообразить, куда ехать ужинать.
Нам обоим было неловко смотреть друг на друга. Казалось, мы дети, которые сделали что-то, за что дома им хорошенько влетит, но что они хотели сделать уже давно, а теперь они искренне рады своей шалости и им наплевать на наказание.
Я разглядывала тоненькие белые полоски на своих джинсах и улыбалась, а когда молчание стало совсем нелепым, спросила, чуть повернув голову к Андрею:
– Где ты нашёл ромашку?
– Что?
– Ромашка. Ты принёс утром.
Андрей улыбнулся.
– Так я тебе и раскрыл все секреты обольщения.
Я толкнула его ладонью в плечо.
– Ты кого собрался обольщать?
Андрей неопределённо повертел головой.
– Каких-нибудь глупеньких молоденьких медсестричек, например.
– Дурак!
Я шмыгнула носом, громче, чем хотелось бы.
– Эй, ты опять, что ли? – Андрей распахнул руки и обнял меня в тесноте салона.
– У меня аллергия, – пробубнила я в его куртку.
– На что?
– На шутки твои, на тебя самого. На дурацкие ромашки.
Андрей гладил меня по спине.
– Моя соседка, милая бабуля, высадила за домом цветник. Там я нашёл ромашку, пока ты спала. И, кстати, это никакая не ромашка. Это осенняя хризантема. Как-то она называется ещё по-другому… Она цветёт почти до снега. Когда я за ней полез, соседка-бабуля прочитала мне целую лекцию.
Я старалась больше не всхлипывать. Не помню, когда я в последний раз плакала. Между расплакаться и возненавидеть я обычно склоняюсь ко второму, но тут с Андреем даже плакалось как-то по-особенному легко.
Я подняла голову и увидела его голубые чуть тревожные глаза.
– Есть хочу.
Андрей улыбнулся.
– Да, пора уже куда-нибудь ехать, – сказал он, но не отпустил меня из своих рук.
– Если бы я знала, что скоро умру, я бы позвонила тебе, – совсем не к месту вырвалось у меня.
Андрей засмеялся.
– Глупая! Не смей даже думать о смерти. Нам ещё жить и жить.
И от этого короткого, почти незаметного в целой фразе «нам» внутри у меня разлилось приятное тепло, как бывает от кружки молока с мёдом.
– У нас же всё будет хорошо? – прошептала я едва слышно. – Мы же не доведём друг друга и себя до такого, как в отрицательных примерах?
– Конечно, нет, – ответил Андрей. – Мы оба этого не хотим.
– Значит, у нас будет, как в твоём эталоне?
Андрей негромко усмехнулся.
– Нет никаких эталонов. Сегодня я это понял. Не знаю, любили ли друг друга бабушка и дед, но уважали точно. Всё дело в том, что уважать без любви можно, а вот любить без уважения… Это будет не любовь, а сплошные отрицательные примеры. И мы с тобой, зная этот секрет, сможем быть счастливы. Если, конечно, захотим.
Он накрутил на палец прядь моих волос и рассматривал её на свету.
– Ты познакомишь меня со своими родными? – спросила я.
Рука Андрея замера. Мой локон раскрутился и соскользнул с его пальца.
– Разумеется, – ответил он.
– После экзамена я буду свободна.
– Тогда в эти выходные поедем к маме и сестре, а в следующие – к отцу.
Андрей сдерживал улыбку, что выходило у него не очень хорошо. Голубые глаза заблестели, как река на солнце.