Тропический салют

Тропический салют
Александра Морозова

Романтическая история о девушке, которая любит бабочек, и молодом пианисте. В канун Нового года они случайно оказались в одной квартире. Что связывает двух незнакомцев и какое чудо должно произойти, чтобы они полюбили друг друга?

Александра Морозова

Тропический салют

А вы знали, что в мире существует около ста шестидесяти пяти тысяч видов бабочек? А живут они на всех континентах, кроме Антарктиды. Оттого так непривычно смотреть на них, держа у себя на ладонях, когда за окном зима.

Удивительные создания! Такие хрупкие, изящные, невесомые. Природа, создавая их, вдохновлялась ласковым ветром, лепестками ароматных роз и мягкими облаками оранжево-алого заката. Как я поняла? Всё это можно найти на бабочкиных крыльях.

Я посмотрела на часы. 19:03. 31 декабря.

Пора ехать.

Один особенно романтичный молодой человек заказал на сегодня салют из бабочек. Возможно, решил сделать предложение девушке в новогоднюю ночь. Этого я скорее всего не узнаю.

Мои задачи просты: собрать салют и отвезти по указанному адресу.

Мой маленький магазинчик не то, чтобы процветал, но определённый доход приносил. Я работала каждый день, в выходные и праздники тоже. В другой раз я могла бы поручить Артёму – единственному моему подчинённому, пареньку-первокурснику художественного училища – отвезти заказ, но сегодня всё-таки праздник. Он отпросился пораньше на студенческую пирушку.

Меня же на пирушки не звали уже давно.

Я проверила инсектарий, где, как в большом аквариуме, на тонких деревянных палочках были подвешены в несколько рядов куколки, похожие на скукоженные сухие листья, сняла кассу, выключила свет и с большой рубиново-бордовой коробкой забралась в машину.

Ощущение праздника не то, что было заметно везде вокруг: в украшенных огоньками витринах и окнах, в растянутых между фонарными столбами светящихся дорожках, в улыбках торопящихся прохожих, – оно витало в самом воздухе. Им можно было дышать, заражаясь весёлой предпраздничной лихорадкой. Пожалуй, это было ощущение даже не праздника, а самого настоящего новогоднего волшебства.

Я вбила в навигатор адрес, уже понимая, что ехать придётся сквозь весь город. И с одной стороны, это досаждало, а с другой – радовало. Мне хотелось впитать в себя ещё немного этой атмосферы – ёлок, красных шапок Деда Мороза, разноцветных звёзд, шуршащих пакетов с подарками, брызг салюта из цветной бумаги, – всего того, что выстроилось на обочинах вдоль дорог, забралось в каждый двор, дом, магазин, заполонило улицу новогоднем сказочным потопом.

А ещё я уже знала, чем запомнится мне этот Новый год. Мне подарили подарок. Нет, разумеется, я и раньше получала подарки – соседи, довольные клиенты, какие-нибудь старые знакомые, которые вспоминали о моём существовании, что-нибудь приносили в магазин в последний день декабря. Но всё это были стандартные, обезличенные подарки: наборы косметики, полотенца, календари или статуэтки с символом года. И я, конечно, была им рада, хоть иногда казалось, что принесли они то, что осталось, когда другим подарки были уже собраны и что просто больше некому подарить.

Артём подарил мне мой портрет, который сам же написал. На нём я держу в обеих руках бабочку, а на заднем фоне акварель размыта так, что кажется, будто у меня самой за спиной крылья. Безумно красивая картина.

В ответ я подарила ему куколки самых необычных бабочек, чтобы он мог устроить для своей девушки домашний бабочкарий, но что-то внутри подсказывало, что подарки всё равно вышли не равноценные.

Я приехала к пункту назначения – дому, скрытому заснеженным уютным двором, – и припарковалась у самого подъезда. Мне повезло – стоило подойти к двери, как её открыли изнутри. Я пропустила выходивших и мигом нырнула в подъезд. Бабочкам вреден декабрьский холод.

Этаж третий. Можно было и по лестнице, но я решила воспользоваться лифтом, чтобы лишний раз не трясти коробку.

На этаже меня встретили три двери разных квартир. На одной, средней, был номерок с цифрами «84», две другие оказались никак не обозначенные. Я подумала и шагнула к одной из них.

Мне показалось, что я слышу оттуда какую-то мелодию. Прислушалась. Играли на пианино. Густые низкие ноты, словно чьи-то крепкие пальцы, трогали душу так, словно до неё действительно можно было бы докоснуться.

Я нажала на кнопку звонка и поняла, что она совершенно беззвучна. И даже тайком обрадовалась – не хотелось прерывать игры.

Впрочем, слушать концерт из подъезда – весьма сомнительная затея. Я постучала. Удары вышли глухие, ухающие, но совсем не громкие. Тогда я дёрнула ручку, и дверь вдруг открылась.

Музыка, вырвавшись в подъезд, зазвучала громче, ярче, сочнее, словно радуясь, что её, как живую пленницу, выпустили из тесных стен.

В прихожей, отделённой от комнат аркой без двери, горел свет, но остальная квартира находилась в тени. Я выглянула немного, стараясь ступать бесшумно, и увидела в комнате, освещённой лишь светом фонарей из окна и гирляндой, намотанной на ёлку без игрушек, за пианино молодого человека. Его голову обвивали белые полосы медицинского бинта. Чёрные волосы, блестевшие в неярком свете, чуть топорщились сверху над повязкой и выглядывали под ней, почти дотягиваясь до воротничка. Он сидел ко мне вполоборота, и я увидела, что бинты, наложенные на его лицо, полностью закрывают глаза.

У меня по спине побежали мурашки, словно растекались в разные стороны капельки ледяной воды.

Я окинула взглядом комнату – из-за тусклого мягкого света она казалось освещённой свечами – и заметила, что вместо мебели и вещей большинство пространства занимают нераспакованные коробки разных размеров и форм, напоминающие нелепые конструкции в старом тетрисе. Ближе к двери стояла кровать с мятым постельным бельём. Одеяло с неё наполовину стекло на пол.

Молодой человек играл очень страстно. Пальцы безошибочно перебирали клавиши, голова немного двигалась не то, чтобы в такт, скорее – в напряжённость музыке. Лицо начинало чертить носом обречённые, отчаянные круги, мышцы напрягались, руки и плечи словно бы каменели. Но кисти при этом сохраняли ту гибкость и ловкость, которая напоминала мне взмахи крыльев бабочки.

Я слушала мелодию, и что-то у меня внутри отзывалось ей, больно задетое за живое. Захотелось плакать. Я прислонилось плечом к стене, а своей большой коробкой задела что-то стоящее в углу – кажется, зонтик. Он упал с предательским грохотом, как будто весил целую тонну.

Игра оборвалась. Молодой человек обернулся, но повязка на глазах делала его полностью слепым – он повертел головой, но где я так и не понял.

– Кто здесь? – голос настороженный, однако не испуганный.

Я, чувствуя себя так, словно меня только что вынули из кипятка, негромко произнесла:

– Простите, у вас была открыта дверь. Я принесла салют из бабочек.

– Что принесли? – молодой человек повернул голову на мой голос.

– Ну, бабочек, – повторила я. – Разве вы не ждали?

– Нет, – ответил он. – Зачем мне бабочки?

Я растерялась и, хоть он меня не видел, отвела глаза, ещё раз оглядывая квартиру.

– Это же улица Мира, дом семнадцать, квартира восемьдесят пять?

– Восемьдесят три, – поправил меня хозяин.

Я зажмурилась.

– Значит, ошиблась дверью. Простите. Я уже ухожу.

– Постойте! – крикнул молодой человек и помедлил, словно думая, что ещё сказать, а потом наконец спросил: – Как вам моя музыка?

На миг я онемела. Вопрос был неожиданный, но прозвучал с такой отчаянной интонацией, с вызовом и одновременно со страхом, словно от моего слова зависит что-то очень важное, может, даже жизненно необходимое.

– Она восхитительна, – честно ответила я, слыша в своём же голосе улыбку.

Молодой человек улыбнулся, или даже усмехнулся, вновь повернул голову к клавиатуре и ладонью коснулся гладкого лакированного дерева.

– Почему-то мне кажется, что с глазами я играл лучше, хотя у меня было привычка закрывать их, чтобы сосредоточиться.

То, что задела во мне музыка, вновь заныло в груди, и я неосознанно прижала к себе свою коробку.

– У вас была открыта дверь, и горел свет в прихожей, – сказала я, чтобы хоть что-то сказать. – Иначе бы я не вошла.

– Наверное, сиделка забыла выключить, уходя.