День, когда пропала Вероника

* * *

Что ей было терять? Жизнь? Но ведь она и так была мертва. Мертва, когда смотрела, как танцует и поет ее дочь, когда слушала наивные детские рассказы о первых радостях и печалях. Глубоко внутри она вяло завидовала Верочке, хотела бы оказаться на ее месте, когда рядом есть взрослый, который может о тебе позаботиться и, поделив мир на черное и белое, легко и просто рассказать, как будет «правильно» и «хорошо». Рассказать, как лучше выйти из сложной ситуации и как поступить, чтобы обойтись наименьшими потерями.

Детство никогда не вернется, а с ним и теплое ощущение такого простого и всеобъемлющего счастья. Есть лишь одно место в мире, где она снова могла почувствовать себя маленькой девочкой и спрятаться от всех невзгод, но это место было для нее закрыто. И все чаще она задавала себе вопрос, а был ли смысл жить еще где-то, помимо этого самого места?

Вначале у нее не было ответа на опасный вопрос, но затем он, конечно же, появился. Написав черной несмываемой краской на выжженной белой доске, в которую превратилась ее душа: «Нет».

Если не рядом с ним, то нет смысла жить где-то еще.

Она пыталась поговорить об этом с психологом, но он зачем-то стал спрашивать ее об отношениях с родителями, а потом предложил пойти на консультацию к психиатру, сообщив почти интимным шепотом, что только тот сможет выписать ей подходящее лекарство. Кажется, она тогда рассмеялась. Как лекарством можно заполнить душевную пустоту? Они хотят превратить ее в растение, пускающее слюни на сентиментальные мелодрамы и восторженно хлопающее в ладоши при виде кривобоких шедевров собственного ребенка. Нет, не выйдет. Она видит их насквозь.

Маша пыталась рассказать о том, что она не создана для материнства. Постыдная правда, которую принято скрывать. Чтобы окружающие не узнали, какое ты чудовище на самом деле. Ведь если в тебе нет материнского инстинкта, значит, ты генетический брак, ошибка природы, не имеющая право на существование.

Ее собственная мама была прекрасной, любящей, заботливой матерью, вознесшей дочь на пьедестал. А вот на ней, Маше, природа дала сбой. Ведь она так и не смогла полюбить ребенка от нелюбимого человека.

Иногда такое случается. Материнский инстинкт не всем женщинам раздается по умолчанию, кто-то напрочь его лишен. Но очень немногим хватает смелости открыто заявить об этом, и выдержать избиение камнями, что неизменно обрушатся, стоит лишь заикнуться, что ты не хочешь детей. Отчаянных смельчаков (забавно, но в русском языке у слова «смельчак» нет женского рода), единицы, но и они, Маша была уверена, впоследствии горько жалеют, что решились сообщить миру о своем нежелании обзаводиться потомством. Большинство такие же малодушные трусихи, как она.

Трусливо рожают, потому что так надо. А кому надо и сами толком не знают. Психолог что-то там твердил про паттерны и чувство ответственности. Больше она к нему не ходила.

Она лежала ночами рядом с Мишей, иногда дарила ему любовь, неизменно представляя на его месте Валеру. Валеру, не отвечающего на ее звонки и сообщения. Лишь написавшего кратко «Делай выбор, я так больше не могу» и пропавшего.

А она могла? Нет, она тоже не могла. Мысль о том, что ее смерть лишь облегчит жизнь окружающим, прочно угнездилась в голове и крошечным гвоздиком прорывала тонкий путь к сердцу.

Вначале она отвергла ее – здоровая психика блокирует любую опасность, несущую угрозу жизни и здоровью. Но она, возможно, не здорова, потому что спустя некоторое время мысль о собственной смерти перестала казаться столь уж фантастической. Ей даже понравилось с ней играть, красочно воображая, как все произойдет.

Что бы она выбрала? Таблетки? Нет, здесь не продадут без рецепта такие таблетки, которые могли бы отправить ее на тот свет.

Броситься с крыши? Не вариант – несколько секунд до финала заставят ее испугаться и раскаяться, а ей не хотелось умирать вот так. Голова должна быть чистой, а сердце до последнего помнить самые сладкие моменты. Умирать нужно с любовью, а не страхом.

Вначале Маша, конечно же, гнала подобные мысли прочь. Пыталась подпитываться энергией Верочки, изо всех сил старалась разглядеть хорошее в муже. Но в то время, как мозг фиксировал, как все, на самом деле, прекрасно, сердце молчало. Биться оно начинало лишь тогда, когда она по привычке набирала номер Валеры, даже понимая, что он не ответит.

Она даже обдумывала мысль о том, чтобы покончить с собой в момент, когда будет звонить Валере, но тут же отмела ее. Наверняка, начнутся полицейские разбирательства, посмотрят последние звонки с телефона. Нет, Миша и Вера этого не заслуживают, на них и так обрушатся горе и страдание. Телефон придется разрушить до того, как все произойдет. Она, пожалуй, утопит его в небольшом озере в парке возле дома.

Каждый день она собиралась сделать это, когда выходила на прогулку. Специально делала крюк, чтобы пройти мимо кукольного водоема, окруженного аккуратными клумбами, но рука не поднималась. А вдруг он позвонит? А вдруг? Дни убегали словно облака, которые разгонял сердитый осенний ветер, надежда становилась все призрачней, но еще теплилась.

Единственная, кто знал о Валере, была ее новая подруга, обслуживающая по ночам дальнобойщиков на заправке. Смешно, но ее звали русским именем – Таня. Хотя в роду у нее русских не было, так, по крайней мере она утверждала. Ее мать говорила, что ее отцом был рок-музыкант, но поручиться за это Таня не могла. Мама была еще та – Таня характеризовала ее всегда крепким непечатным словечком. Они не общались с тех пор, как Тане стукнуло шестнадцать, и она сбежала из дома с парнем, обещавшим на ней жениться и провести рядом всю жизнь. Не то, чтобы она его сильно любила, просто была готова на что угодно, лишь бы не стать, такой, как собственная мать.

Но парня быстро поймали и отправили домой к родителям, больше она его не видела. Он лишь передал ей короткую записку «прости», а она, пожив некоторое время у друзей и знакомых, исчерпав лимит их гостеприимства, решила подзаработать на жизнь тем же, чем и мать.

– Это временно, – твердила Таня почти каждую ночь, распрощавшись с очередным голубчиком и делая глоток приторно сладкого кофе, густо сдобренного химическими сливками. – Вот скоплю денег, сниму квартиру с видом на парк, пойду в университет учиться на психолога. У меня талант, люди любят рассказывать мне про свои проблемы, – неизменно хвастливо добавляла она.

В этом Таня не обманывала. Она действительно была прекрасным слушателем, куда лучшим, чем профессионал, равнодушно поглядывающий на часы и старающийся отстраниться от черных волн безысходности, которые выплескивали на него ежедневно незнакомые люди. Таня была добра, она искренне сопереживала. Именно ей Маша и рассказала про Валеру.

– Почему ты не уедешь к нему? – спросила подруга, когда Маша закончила свою горькую и нелепую историю.

– Я замужем, и у меня есть ребенок, – покачала она головой.

– Он что, не хочет жить с твоим ребенком? – удивилась девушка.

– Нет, что ты! – кинулась Маша на защиту любимого, – просто… точнее, это все не просто. Моя дочь, она обожает отца, она уже не совсем малышка, ей будет сложно это объяснить, я и так не слишком добра к ней. Да и мой муж очень хороший человек, он не заслуживает этого. И мои родители просто не переживут, они и так не любят Валеру, – Маша наконец-то сформулировала для самой себя причину, по которой она до сих пор была здесь, а не на другом конце земного шара рядом с тем, кого любила больше жизни.

– Ты говоришь о других, а как же ты? – помолчав спросила Таня.

– Но ведь у нас всех есть какие-то обязательства перед другими, – слишком бурно, словно сама в это не веря, возразила Маша.

– А перед собой?

– Что перед собой?

– Перед собой у тебя какие обязательства? Ты разве не хочешь сделать себя счастливой?

– Очень хочу, – выдохнула Маша и даже рассмеялась от горечи ситуации, – но понимаешь, если я сейчас разрушу семью, то вряд ли смогу быть счастлива, дочь будет постоянно напоминать мне об этом. Скорее всего она не найдет общий язык с Валерой, мы начнем ссориться, и он раскается в том, что впустил нас в дом.

– Ну и что? – легкомысленно пожала плечами Таня, – ты не можешь знать, как все будет, но точно знаешь, что хотя бы некоторое время ты побудешь счастливой. А потом, может, ты сама его разлюбишь и разочаруешься. Знаешь, как это бывает? Может, он просто блестит на расстоянии.

– Нет, это невозможно, – покачала головой Маша и снова уставилась в темноту, время от времени подмигивающую ей огнями проезжающих из ниоткуда в никуда автомобилей.

Миша, втайне от нее, позвонил ее матери, чтобы узнать, что случилось во время поездки. Что заставило Машу так измениться по возвращении. Да и узнать, как себя чувствует ее отец. В ответ удивленная мать поведала, что Миша что-то путает, ведь Маша улетела раньше оговоренного, потому что торопилась к болеющей дочери. И с ее отцом все в полном порядке.

Все это Миша рассказал ей сам и добавил, что он ничего не сказал ее матери о том, что, на самом деле, Маша вернулась позже. И спрашивать, где она была, он тоже не будет.

За это Маша возненавидела его еще больше. Валера, наверняка, разбил бы ей лицо или выставил из дома. Она даже на несколько мгновений задумалась о том, какой была бы его реакция? Что бы это ни было, она бы это прочувствовала. Валера бы точно не стал строить из себя святого и многозначительно молчать. Валера. Даже его имя, произносимое про себя, отзывалось тупой болью где-то под лопаткой и мешало дышать. Без него жизнь становилась все тоньше и призрачней, и вскоре в ней не осталось ни малейшего смысла.

В один из вечеров она принесла Тане всю свою «выходную» одежду.

– Вот, возьми, я почти не носила. Если вдруг не понравится, то просто выбросишь. Но я надеюсь, что хотя бы что-то тебе подойдет.

– Это что, настоящее? – Таня немедленно запустила руку в большой бумажный пакет, украшенный логотипом известного модного дома – на прошлый день рождения Миша подарил ей возможность купить все, что душа пожелает в большом аутлет-центре. И пускай это были прошлогодние коллекции, но они были действительно пошиты известными домами мод. Девушка извлекла мягкую замшевую куртку пронзительно желтого цвета, украшенную золотистой монограммой.

– Да, – кивнула Маша и даже улыбнулась, увидев неприкрытую радость на лице новой подруги, – здесь все настоящее, можешь не сомневаться.

– Ты думаешь я не могу отличить? – на секунду оскорбилась Таня, а затем, с сожалением, засунула куртку назад, предварительно аккуратно сложив и любовно проведя пальцем по швам, – я не могу это взять. Это слишком дорогой подарок.

– Возьми, пожалуйста, иначе это все придется выбросить, мне это не пригодится.

– Эй, ты что это задумала, подруга? – нахмурилась девушка и Маша впервые разглядела морщины, слишком глубокие для таниного юного возраста, оставленные многочисленными «голубчиками», использовавшими ее тело. Эти морщины не могли разгладить даже лучшие модельеры мира.

– Ничего, – пожала плечами Маша. – Просто мне хотелось, чтобы ты порадовалась, раз уж я не могу.

– И тебе их не жаль? – вздохнула Таня, косясь на пакеты.

– Бери давай, – рассмеялась Маша, а ее подруга, проигнорировавшая очередного «голубчика», зашедшего выпить крепкий кофе и многозначительно уставившегося на девушку, сдалась и, поставив пакет на соседний стул, жадно принялась рассматривать сокровища. Натянула желтую куртку прямо поверх огромного свитера, с трудом просунув руки в узкие рукава и, вскочив со стула, закружилась вокруг себя, приплясывая:

– Ну как мне? – восторженного поинтересовалась Таня, любуясь собственным отражением.

– Как на тебя сшита, – Маша улыбнулась при виде такой искрящейся радости.

Некоторое время спустя, взглянув на часы, показывавшие полночь, Маша соскользнула со стула и, расцеловав подругу в обе щеки, попрощалась.