Смерть как искусство. Том 2. Правосудие

– Ну, что скажешь, самодеятельный сыщик? Ты в этом театре трешься уже вторую неделю, должна понимать, как тут дела обстоят.

– Дела обстоят так, что в квартиру мог пройти любой из работников театра плюс любой из девяти сотен зрителей, – отрапортовала Настя. – Здание так устроено, что это возможно. Вряд ли вас это порадует.

– Н-да, попали… – задумчиво почесал переносицу Блинов. – Значит, так. Зови сюда Сташиса, буду ему указания давать. Кстати, где твой дружок Зарубин? Я ж велел вызывать его сюда, а то со мной два опера приехали, которые совершенно не в теме, они делом Богомолова не занимаются.

– Здесь я, Николаич, не пыхти, – Сергей Зарубин вынырнул из-под руки эксперта, обрабатывавшего поверхность дверного косяка. – Ты небось с мигалкой ехал, а я, как простой смертный, все пробки собрал. Николаич, я парой слов с Каменской перекинусь, лады?

Следователь сделал недовольное лицо, но Зарубин не обратил на это никакого внимания и потащил Настю в угол комнаты.

– Убивать меня будешь? – виновато прошептал он. – Убивай, я же сам тебя и оправдаю. Ну, не сработала у меня чуйка, бывает. Казни, режь, делай что хочешь. Только Коле не говори, а то он меня со свету сживет.

– Да ну тебя, – огорченно махнула рукой Настя. – Ведь просила же, просила, напоминала десять раз: собери мне данные на Лесогорова. Чуяло мое сердце, что именно здесь что-то неладно, он что-то знал, что-то важное, и его убили, чтобы он никому не рассказал. Я с тобой как с человеком, как с профессионалом, а ты… Дал бы мне вовремя информацию, я бы Лесогорова уже раскрутила по полной. А теперь только гадать остается.

– Ну виноват, виноват. Хочешь, плюнь мне в рожу, – предложил Зарубин. – А я тебя утешу и скажу, что ничего твой Лесогоров такого особенного не знал. И убили его совсем не поэтому.

– А почему?

– Да это же очевидно, Пална! Сначала пытаются устранить Богомолова, потом устраняют Лесогорова. То есть сперва убирают режиссера спектакля, за ним – автора пьесы. Ну? Соображай.

– Соображаю, – кивнула Настя. – Ты хочешь сказать, что кто-то пытается сорвать постановку «Правосудия»?

– Именно что.

– А зачем? Кому мешает постановка нового спектакля в театре? – не поняла она. – Или у тебя есть новая информация, которую я не знаю?

– Информации новой нет, есть только старая, да и та от тебя пришла. Но ты сама посуди: два убийства, с разницей меньше чем в две недели, совершенные одинаковым способом – били чем-то тяжелым по голове, потерпевшие – люди, связанные с одной и той же пьесой. Где тут место сомнениям?

На первый взгляд места действительно не было, и то, что говорил Зарубин, звучало более чем убедительно. Но ведь Настя разговаривала с Лесогоровым и поймала его на откровенной лжи. Неужели это ничего не означает? Неужели она ошибалась в своих подозрениях?

– Надо узнать, с кем Лесогоров был наиболее близок здесь, в театре, – сказала она вместо ответа. – Я спрошу у Федотова, он должен знать.

Александр Олегович стоял на лестнице вместе с вахтершей Тамарой Ивановной и что-то оживленно обсуждал.

– Он с Никитой Колодным дружил, – сразу же ответил помреж, не задумываясь ни на минуту. – Они и в «Киноманию» вместе ходили, и в другие места. Насколько я знаю, Никита часто у него бывал в этой квартире.

– А Колодный сегодня в театре? – спросила Настя.

– На репетицию его не вызывали, и в вечернем спектакле он не играет, так что, скорее всего, его сегодня вообще не будет.

– Надо, чтобы был, – твердо произнесла Настя. – Устроите? Или мне к Бережному обратиться? – Она кивком головы указала на директора, который в нескольких метрах от них разговаривал со следователем Блиновым.

– Зачем же сразу к Бережному? – Ей показалось, что Федотов даже обиделся. – Я сам Никиту найду и вызову, у меня все телефоны есть. А зачем он вам? Вы что, его подозреваете?

– Да Бог с вами! – рассмеялась Настя. – Вы же сами сказали, что Колодный часто бывал в квартире Лесогорова, а нам нужно узнать, не пропало ли что-нибудь, и вообще все ли здесь после убийства так же, как было раньше. Понимаете?

Федотов деловито полез за телефоном, а Настя вернулась в квартиру, где эксперт упаковывал уже обработанное орудие убийства – каминные щипцы.

– Есть что-нибудь? – спросила она.

– Почти ничего, во всяком случае, голыми руками эту штуку за последний год никто не брал, – ответил эксперт. – Наверное, преступник был в перчатках, теперь же все умные стали. А там посмотрим.

К ним подошел Блинов, закончивший задавать вопросы директору.

– Как думаешь, кровь сильно брызгала? – обратился он к эксперту.

Тот задумчиво посмотрел на письменный стол с потеками крови, постоял возле офисного кресла, примерился.

– Не должно бы, – наконец вынес он свой вердикт. – Щипцы длинные, чтобы ими попасть по голове, надо стоять не очень близко к жертве. Но что-то могло остаться на одежде. Могло.

Блинов тяжело вздохнул и крикнул:

– Федотова позовите сюда!

Помреж нарисовался моментально, будто только и ждал, что его призовет следствие.

– Какой спектакль вчера шел?

– «Макбет».

Блинов поморщился.

– Я имею в виду, много актеров было занято в спектакле?

– Много, – кивнул Федотов. – Это людный спектакль, двадцать девять человек. Это с учетом того, что спектакль поставлен экономно, потому что у Шекспира очень много персонажей появляются один-два раза на несколько минут, и есть возможность одному актеру совмещать две, а то и три роли. В «Макбете», например, есть трое убийц, которые отлично переодеваются и играют потом других персонажей. Так что актеров получается девятнадцать плюс десять человек в массовке.

– А сколько работников театра было вечером?

– Ну, – призадумался помреж, – сейчас вспомню точно… Семьдесят два человека. Может, я ошибся на единицу в ту или другую сторону. Вообще-то, это не мой спектакль, но мы, помрежи, такие вещи всегда знаем точно.