Мужские игры

В десять минут девятого звякнул внутренний телефон.

– Юрий Викторович, – послышался голос Мельника, – зайдите ко мне.

Коротков с удивлением глянул на часы и отправился к начальнику. Владимир Борисович встретил его ледяным молчанием. Только швырнул на длинный стол для совещаний какую-то газету и встал у окна, повернувшись к Короткову спиной. Юра взял газету, недоуменно пробежал глазами по заголовкам и наткнулся на тот, который был выделен ядовито-зеленым маркером: «Трупы на свалке». Материал был приличным по объему, занимая целый «подвал» на второй полосе. И начинался довольно эффектно.

«– Он мне сказал: «Я знаю, что это ты убил. Может быть, я не сумею это доказать, но я все равно это точно знаю…»

Красивый оборот, не правда ли? Перед вами расшифровка диктофонной записи признания в убийстве, совершенном в девяносто пятом году. Молодой человек по имени Никита (фамилию мы пока не называем) сразу же попал в поле зрения уголовного розыска, был задержан и в течение почти месяца интенсивно допрашивался. Более того, как мы с вами теперь знаем, сотрудники милиции были уверены в том, что убийца – он. Знали это совершенно точно. Знали – и… отпустили Никиту.

«Как же так?» – спросите вы. Почему же отпустили, если точно знали, что он виновен? Разве Никита был крутым мафиози и сумел всех купить? Нет. Он был обыкновенным молодым человеком, связанным с криминальной группировкой, но далеко не самой мощной. Может быть, у него влиятельные родители, которые сумели организовать давление в духе хорошо известных традиций «телефонного права»? И снова я отвечу: нет. Мама у Никиты работает врачом в детской поликлинике, а отца нет уже много лет. Так в чем же дело? Почему он оказался на свободе?

Ответ прост. Никиту завербовали. Милиционеры сделали вид, что не могут найти доказательств его вины, скрыли эти доказательства от следствия и отпустили убийцу. А взамен получили информатора, осведомителя, который держал их в курсе дел той группировки, к которой принадлежал. Видите, как все просто?

Никита честно работал на милицию, трудился в поте лица. Постепенно группировка некоего Усоева (а принадлежал Никита именно к ней) начала распадаться. Некоторых членов очень удачно брали с поличным на всякой ерунде. В рядах преступников начались разброд и шатание, группировка ослабевала на глазах, и ее несколько месяцев назад прибрал к рукам другой авторитет, покруче и помощнее. Никите в новой «семье» места не нашлось. И именно поэтому он перестал быть нужным милиции. Не можешь давать информацию – катись на все четыре стороны, не путайся под ногами.

И ладно бы, если бы черная неблагодарность милиционеров ограничилась только этим. Так ведь нет. Они даже не позаботились о том, чтобы факт сотрудничества Никиты с уголовным розыском не стал достоянием гласности. И разумеется, слухи достигли заинтересованных ушей. В преступной среде измен не прощают, это вам, господа хорошие, не семейная жизнь. Никита забеспокоился, почувствовав, что вокруг него становится «горячо». И кинулся за помощью. К кому? Да к кому же еще ему бежать за защитой и советом, как не к тому оперативнику, на которого он работал и которому давал информацию! Мы располагаем записью и этого разговора, из которого вам кое-что станет понятным.

«– Алло, Юрия Викторовича можно?

– Слушаю.

– Моя фамилия Мамонтов. Никита Мамонтов. Вы меня помните?

Неуверенно:

– Нет, не припоминаю.

– Убийство на Павелецком вокзале. Ну как же, Юрий Викторович… Вы мне и телефоны свои оставили, чтобы я звонил, если что.

– А, да, вспомнил. И что вы хотите?

– Мне нужно с вами встретиться.

– Зачем?

– Это очень важно. Пожалуйста… Я не хочу по телефону. Это очень важно.

– Ладно, давайте в половине двенадцатого на «Чертановской». Сможете? Выход из последнего вагона, в тоннеле, возле лотерейного киоска. Знаете, где это?

– Да. Спасибо вам…»

Как видите, дорогой читатель, некий сотрудник уголовного розыска по имени Юрий Викторович вовсе не рвался встречаться со своим ставшим уже ненужным агентом. Более того, он довольно успешно делал вид, что вообще не помнит Никиту Мамонтова и не знает, кто это такой. Никита, чувствуя дышащую в затылок опасность, не просто просит о встрече – умоляет, чуть не плачет, а его милицейский шеф цедит слова сквозь зубы и милостиво соглашается.

Милая картинка, не правда ли? Только сейчас, господа хорошие, она перестанет быть милой. Потому что Никиту нашли мертвым. В собственной квартире. В этот же день. Кому-то очень не понравилось, что он хочет встретиться с сотрудником уголовного розыска. А может, это не понравилось самому Юрию Викторовичу? Вероятно, не случайно он первым оказался возле тела бывшего агента. Агента, который теперь стал ненужным, но слишком много знал…»

На этом фактологическая часть статьи заканчивалась, и дальше шли публицистические размышлизмы на тему о том, какая милиция плохая, не бережет агентов, которые жизнью рискуют, помогая раскрывать преступления. В тексте было великое множество намеков на то, что в устранении ставших ненужными агентов заинтересована и сама правоохранительная система, а не только преступный мир. Коротков снова нашел в тексте то место, где приводился его телефонный разговор с Мамонтовым. Да, все точно, слово в слово. Неужели он звонил ему по чьему-то приказу с телефонного аппарата, имеющего встроенный магнитофон?

– Я жду ваших объяснений.

Голос Мельника был холоден и скрипуч, как старый ржавый нож.

– У меня нет объяснений.

– Совсем нет? Вам нечего мне сказать?

– Я не понимаю, как это произошло. Но я могу рассказать то, что знаю.

– Вы не понимаете? – Мельник повысил голос. – Происходит расшифровка агентуры, вашей, Юрий Викторович, агентуры, а не чьей-нибудь, а вы не знаете, как это произошло? Позвольте спросить, кто же еще, кроме лично вас, мог знать имя агента?

– Вы ошибаетесь, – Юра старался говорить спокойно, но это ему плохо удавалось. – Никита Мамонтов никогда не состоял у меня на связи. Он не был моим агентом.

– Юрий Викторович, вы сами прекрасно понимаете, что это голословное утверждение. Я могу проверить все ваши документы по агентуре, и если я не найду там упоминания о Мамонтове, это все равно не будет означать, что он не сотрудничал с вами. Мы с вами не первый день на свете живем и отлично знаем, сколько у оперсостава не оформленной должным образом агентуры. Давайте пройдемся последовательно по тексту статьи. Вы работали с Мамонтовым в девяносто пятом году?

– Так точно.

– Вы действительно были уверены в его виновности?

– Да.

– Почему не нашли доказательств?

– Там все упиралось в свидетельские показания. Со свидетелями хорошо поработали люди Усоева, и мы ничего не смогли сделать. С точки зрения криминалистики убийство было совершено безупречно грамотно. Представьте: по перрону сплошной массой движется толпа людей, сошедших с поезда, а ей навстречу бежит другая толпа, потому что на соседний путь этой же платформы подали пригородную электричку. В таких условиях выявить следы, пригодные для идентификации, невозможно. Выстроить обвинение можно было только на показаниях свидетелей.

– Так, понятно. И вы Мамонтова отпустили?

– Не я, а следователь. Я-то тут при чем?

– При том, что вы не смогли найти способа доказать его вину. Вы действительно говорили Мамонтову, что уверены в его виновности, или это журналистский блеф, основанный на том, что сам Мамонтов теперь уже не сможет его опровергнуть?

– Да, товарищ полковник, я говорил это Никите. Он был очень неглупым парнем, но слабым. Запутать его в показаниях и поймать на лжи было трудно, поверьте мне, я пытался сделать это в течение почти месяца. Но оставалась надежда задавить его нашей уверенностью. К сожалению, расчет себя не оправдал, Мамонтов не поддался.

– Что было дальше? Вы его завербовали до того, как отпустить, или после?

– Владимир Борисович, я не вербовал Мамонтова. Даю вам честное слово.

– Да? А почему? Вы же сами сказали, что он был неглупым, но слабым. Такие обычно тяготятся своей принадлежностью к криминальным структурам и с удовольствием идут на сотрудничество с нами. Почему же вы упустили такую возможность?

Такого оборота Юра не ожидал. Почему он не попытался сделать из Никиты Мамонтова своего агента? Да потому что Мамонтов на эту роль совершенно не годился. Юре тогда даже и в голову не приходило попробовать обработать паренька. Трусливый, боящийся боли, он выложит все первому же встречному, который поднимет на него руку. Какой из него агент? Смех один.

– Мамонтов по психологическому складу не подходил для вербовки, – ответил Юра.

– Допустим, – кивнул Мельник. – И что было дальше?

– Не знаю, – пожал плечами Коротков. – Дело было приостановлено в связи с неустановлением лица, подлежащего привлечению к ответственности. Мамонтова отпустили. Больше я его не видел.

– Как же тогда объяснить тот факт, что три дня назад он вам позвонил?

– Не знаю.