– Нет. Никогда не слыхала. А кто это?
– По моим сведениям, эта женщина знала Галину, и, когда случилось несчастье, она сказала: «Я знала, что добром это не кончится». Как вы думаете, что могли означать эти слова?
– Нет, а вы как думаете? Конечно, ее набожность. Я уверена, что она на этой почве свихнулась, потому и детей покалечила.
– После несчастья вы с Галиной не виделись?
– Нет, а зачем? – ответила Боженок вопросом на вопрос.
– Вы же дружили, много лет жили в одном доме. Неужели вы даже не поинтересовались, что стало со старшей девочкой, с Ирой?
– Нет, ну интересно вы рассуждаете, – она снова повысила голос. – Мы что, должны были ее в семью взять? У нас своих двое.
– Речь не об этом. Иру забрали в интернат, но ведь после несчастья и смерти отца она осталась совсем одна. Вам не приходило в голову, что семья ваших друзей нуждается в помощи?
– Нет, ну вас послушать, так мы же еще и виноваты во всем этом. Мы, что ли, детей из окна выбрасывали?
Она была непробиваема, как бронетранспортер. Слова «чужое горе» для нее не существовали в принципе.
– Кроме вас, у семьи Терехиных были друзья или хорошие знакомые?
– Лидка Евтеева, тоже наша соседка бывшая. Больше никого не знаю.
Имя Лидии Евтеевой было в том списке, который составил Стасов со слов Иры Терехиной. Но беседа с ней тоже мало что дала, во всяком случае, о Екатерине Венедиктовне она не слышала. Правда, из рассказа Евтеевой стало понятно, что года через два после замужества Галина Терехина стала быстро отдаляться от своих подруг.
– Она не ссорилась с нами, нет, но знаете… Никогда сама не позвонит, никогда в гости не позовет. Если я приходила, она меня, конечно, не гнала, за стол сажала, угощала, разговаривала со мной, но я все время видела, что ей это не нужно. Тяготится она. Я ей не нужна. И Нина Боженок на нее обижалась за это. По-моему, ей и муж не был нужен.
– А дети? – спросила Настя.
– Дети – другое дело. Она была вся в них. Только о детях могла говорить, только они ей были интересны. Это можно вынести ну два раза, ну три, но когда каждый раз тебе дают понять, что есть в этой жизни то, что доступно только Галине, но никак не тебе, тупой и ограниченной, это уж, знаете… Желание общаться как-то пропадает.
– Лидия Васильевна, а можно об этом поподробнее? – попросила Настя. – Я, честно сказать, не совсем поняла ваши слова.
…Лидия Евтеева не могла бы сказать, что Галина чем-то обидела ее, сказала что-то неприятное или оскорбительное. Галина вообще была спокойной, тихой и мягкой, но после рождения Ирочки она словно ушла в себя, погрузилась в одной ей видимый и понятный мир, который приносил ей радость. И делиться этой радостью она ни с кем не собиралась. Однажды, когда Ире было пять лет, а второй дочери, Наташе, два годика, Лидия, придя в гости к Терехиным, принесла подарки детям: букварь с красивыми картинками для Иры и очаровательное платьице для малышки. Галина платьице взяла с благодарностью, а букварь сразу же отложила в сторону и даже дочери не показала.
– Смотри, что я тебе принесла, – сказала гостья девочке, пытаясь привлечь внимание к подарку, который она так любовно выбирала.
Но Галина буквально вырвала у нее книжку и спрятала подальше в шкаф.
– Ей это не нужно, – строго сказала она Евтеевой.
– Но почему? Пусть учится читать, она уже большая, – возразила Лидия.
– У нее другое предназначение, – ответила Галина.
И так было почти всегда. Она бросала непонятные, загадочные фразы, исполненные какого-то потайного смысла, и не считала нужным нормально объясняться с подругами. С годами это становилось все заметнее и все тягостнее для окружающих. Терехины растеряли всех знакомых, к ним в дом никто не хотел приходить. После Наташи родилась Оленька, потом Павлик. Все дети у Терехиных были не очень здоровыми, постоянно болели то одним, то другим, и у Галины, занятой детьми, наверное, просто не было ни сил, ни времени поддерживать отношения с подругами. Года за два до несчастья Лидия перестала звонить ей и приходить. Галина, казалось, этого даже не заметила.
Однажды Лида встретила на улице неподалеку от своего дома Леонида Терехина, мужа Галины, с десятилетней Ирой. Леонид почему-то ужасно смутился, а Ира, простая душа, громко заявила:
– Мы ходили папиного друга дядю Гришу навещать, он болеет. Только вы маме не говорите, что нас видели, ладно? А то она ругаться будет.
– Ругаться? – страшно удивилась Лида. – Почему мама должна ругаться? Вы же не сделали ничего плохого.
Терехин смутился еще больше, ласково погладил дочку по голове и бросил на Лиду затравленный взгляд.
– Ирочка, добеги до булочной, мы с тобой забыли Наташе шоколадку купить, вот возьми деньги.
Когда девочка отошла подальше, зажимая в кулачке деньги, Леонид сказал:
– Лид, ты правда Галке не говори про нас, хорошо?
– Да в чем дело-то? Что вы такого страшного натворили?
– Ничего мы не натворили, Гришу Самсонова навестили, болеет он.
– Ну и что?
– Галка терпеть его не может. Запрещает мне с ним встречаться. А уж если узнает, что я Иру с собой брал, вообще убьет.
– Господи, чем Гришка-то ей не угодил? Сколько вас знаю, вы с ним друзья закадычные, и Галя всегда к нему нормально относилась. Поссорились, что ли?
– Ну, вроде того. Уж не знаю, в чем там дело, только однажды она мне сказала: «Дай слово, что с Самсоновым больше общаться не будешь». И больше ничего не объяснила. Ты ведь Галку знаешь, она как скажет – так все, как отрезала. И никаких объяснений. Спрашивай – не спрашивай, а результат один. Ничего не добьешься. Смотрит с тихой улыбкой, укоризненно так, и сам начинаешь себя виноватым чувствовать. Но что-то у них с Гришей произошло, это точно. Я ведь и с ним пытался поговорить, выяснить, в чем дело, а он усмехнулся и говорит: «Ты, Леня, на меня зла не держи, я твою жену ничем не обидел. Но и на нее не сердись. Незачем нам с нашими женщинами ссориться. Не велит она тебе со мной общаться – ну и ради бога. Будем встречаться потихоньку, без шума и пыли».
– Так и не выяснил ничего?
– Нет, – покачал головой Леонид. – Но я думаю, дело все выеденного яйца не стоит. Галка религией увлеклась, так я-то нормально это воспринимаю, нравится ей – и пусть, а Гриша – он воинственный очень, ехидный, на язык злой. Наверное, ляпнул что-нибудь про бога или про церковь, она и обиделась.
– Тяжело тебе с ней? – сочувственно спросила Лида.
– Я ее люблю, – просто ответил Терехин. – Люблю такой, какая она есть. А вот другим, наверное, действительно с ней тяжело. Нина Боженок сильно обижается, да и ты, Лидуня, тоже, я же вижу. Галка всех подруг разогнала, никто ей не нужен. Так ты не скажешь ей, что мы к Грише ходили?
– Не скажу, не волнуйся. Но все-таки не по-людски это, – укоризненно сказала Лида. – Как можно друзей разлучать из-за ерунды?
Вернулась Ира, неся в руке большую шоколадку в яркой обертке…
Когда в семье Терехиных произошла непоправимая беда, Лидии Евтеевой в Москве не было. За несколько месяцев до этого она вышла замуж за военнослужащего из Риги и уехала к нему в Латвию. Вернулась год назад вместе с мужем, который стал в силу русского происхождения и незнания латышского языка нежелательным элементом и был уволен в запас. Узнала от Нины Боженок о том, что случилось в семье Терехиных, и сразу же помчалась к Ире, но та встретила ее неприветливо и даже нагрубила. В квартире было полно каких-то шумных мужчин, говорящих не по-русски, и Лидия поспешила ретироваться, решив, что Ира занялась «делом» и в помощи не особо нуждается.
Григорий Самсонов, певец музыкального театра, жил неподалеку от Евтеевой, и Настя решила заглянуть к нему наудачу. Ей повезло, Самсонов был дома и, по-видимому, скучал, так как к визиту сотрудника уголовного розыска отнесся с явным удовольствием. Ему хотелось поговорить. Стоял июнь, жена с детьми уехала на дачу, и певец рад был скоротать одиночество в обществе незнакомой женщины.
Ситуацию, о которой шла речь, он помнил очень хорошо.
– Да знаю я, почему Галка запретила Лене со мной общаться, – заявил он безапелляционно. – Боялась она.
– Чего боялась? – удивилась Настя.
– Я так думаю, что у нее был любовник. Может, и не был, но она тогда здорово перепугалась. Вся белая стала.
– Когда – тогда? Григорий Петрович, я ничего не понимаю из ваших слов. Давайте-ка все сначала и подробно.