Я умер вчера

– А… – начала было Настя, но Виктор Алексеевич не дал ей задать вопрос. Он слишком хорошо знал свою подчиненную.

– Не бойся, тебя в Думу не пошлю. Тебе там делать нечего. Слабовата ты для разговоров с нашими политиками. Думцами будет заниматься Коротков, его ничем не прошибешь. Сегодня поработаешь с Игорем, потом я переключу его на другую линию, а тебе оставлю мужа убитой, ее родственников и друзей.

– Спасибо, – благодарно кивнула Настя, в который уже раз возблагодарив судьбу за такого начальника.

Ну что ж, уже легче. Каждый раз, когда от руки преступников погибал кто-нибудь из видных деятелей и пресса поднимала по этому поводу страшный шум («Банкиров убивают!» «Министров отстреливают!» «Убирают неугодных журналистов!»), Насте ужасно хотелось, чтобы в результате оказалось, что преступление было совершено по сугубо личным мотивам. В конце концов, банкиры, министры и журналисты – точно такие же люди, как и все остальные, у них есть близкие, есть любимые, есть друзья, а стало быть, есть враги и есть те, кто ревнует. Есть какие-то денежные отношения, есть прошлое, из которого частенько выползают страшные полузабытые тени. Почему всех людей могут из-за этого убивать, а видных личностей – не могут. Никто и не покушается на прогрессивную деятельность честного министра, просто он садист и сволочь и довел любовницу до нервного срыва. Вот она и схватилась за нож…

Насте Каменской очень хотелось, чтобы убийство депутата Юлии Готовчиц оказалось именно таким, «бытовым». То есть самым обыкновенным.

* * *

За годы работы в уголовном розыске ей довелось видеть множество людей, у которых погибли близкие. Все вели себя по-разному. Кто-то был в ступоре, словно окаменел, кто-то бился в истерике, некоторые держали себя в руках, как умели. Но такие, как Борис Михайлович Готовчиц, попадались Насте крайне редко. Положа руку на сердце, можно сказать, что и вовсе не попадались.

Борис Готовчиц был напуган. Причем напуган так сильно и так явно, что, казалось, даже не чувствовал боли утраты. Он ни минуты не сидел спокойно, постоянно меняя позу, хрустел пальцами, все время что-то вертел в руках, а взгляд его был обращен внутрь себя. Похоже, он даже плохо слышал своих собеседников.

– Борис Михайлович, тело вашей жены было обнаружено на улице Островитянова. Вы не знаете, что она делала в этом районе?

– Нет. Я вообще не знаю, где это.

– Это на юге Москвы, рядом со станцией метро «Коньково». Там еще есть большой вещевой рынок.

– Не знаю. Может быть, что-то покупала на рынке…

– Среди ее вещей не было никаких покупок, только сумочка. На этой улице не живут ваши знакомые или родственники?

– Я же сказал, не знаю. Ну сколько можно, в самом-то деле!

– Столько, сколько нужно, – неожиданно жестко произнес Лесников.

Настя кинула на него укоризненный взгляд. Разве так можно? У человека жену убили, естественно, что у него реакция не вполне адекватная. Когда человек в таком состоянии, ему нужно прощать и хамство, и грубость, и глупость, и забывчивость. Однако Готовчиц даже не заметил резкости оперативника, настолько он был погружен в себя.

– Расскажите, пожалуйста, как можно подробнее, о вчерашнем дне. Где были, что делали вы и Юлия Николаевна? Куда ходили, кто вам звонил, о чем вы разговаривали?

– Все, как обычно. Встали в половине восьмого, как и каждый день. Завтракали. Разговаривали… О чем-то… Сейчас уже точно не помню. Ничего особенного. В десять я начал прием, а Юля в своей комнате работала, готовила материалы для выступления в Думе. Потом обедали, часа в два примерно. В четыре ко мне снова пришли на консультацию. Когда пациентка уходила, Юли уже не было дома. Больше я ее не видел. Вот…

Готовчиц снова захрустел пальцами и отвернулся.

– Во время утреннего приема вам кто-нибудь звонил? – спросила Настя.

– Не знаю. В моем кабинете есть телефон, но, когда я работаю с пациентом, я его обязательно отключаю. Вы должны это понимать.

– Да-да, конечно, – торопливо согласилась она. – А другой аппарат?

– В спальне и на кухне. Но, когда я веду прием, Юля устанавливает минимальную громкость звонка, чтобы в кабинет не доносилось ни звука. Она даже по квартире ходит на цыпочках. Во время беседы должны существовать только я и пациент. Двое во всем мире. Понимаете? Ощущение, что рядом есть кто-то третий, очень мешает. Никаких посторонних шумов быть не должно.

– Значит, вы не знаете, звонил ли кто-нибудь вам или вашей жене с десяти до двух?

– Мне кто-то звонил… Я уже не помню. Юля всегда записывала, что передать, и после приема мне все рассказывала.

– Значит, вчера во время обеда она вам доложила, кто вам звонил, – уточнил Игорь.

– Да, конечно.

– А о том, кто звонил лично ей, она не говорила?

– Я не помню. Может быть… Я не очень вслушивался.

– Почему?

Вопрос был самым обычным, но психоаналитик на него не ответил, только неопределенно пожал плечами.

– Во время обеда Юлия Николаевна делилась с вами своими планами на вторую половину дня?

– Нет… Кажется… Я не вслушивался.

– Вы были чем-то озабочены, встревожены?

– Я? Нет. С чего вы взяли?

– Значит, для вас является обычным, когда вы не слушаете, что говорит ваша жена?

Это было, конечно, хамством со стороны Лесникова, но прояснить ситуацию все-таки надо. Может быть, в этой семье не все ладно? И убийство депутата Госдумы является не политическим, а самым что ни есть бытовым?

Готовчиц перевел на Лесникова взгляд, который вдруг стал осмысленным и острым.

– Не хотел бы думать, что вы пытаетесь на что-то намекать. Мы с вами, Игорь Валентинович, уже встречались, когда воры взломали дверь в мою квартиру. Надеюсь, вы помните об этом. Естественно, что сам факт взлома не давал мне покоя, хотя ничего и не пропало. И я был этим весьма озабочен.

Сейчас перед Настей сидел совсем другой человек, собранный, серьезный. Надо же, он даже вспомнил, как Лесникова зовут, хотя Настя точно знала, что в этот раз Игорь своего имени-отчества ему не называл. Просто «капитан Лесников». А она – «майор Каменская».

– Скажите, а ваша жена тоже переживала по поводу взлома? – спросила Настя.

– Да.

Сказано это было твердо, но почему-то показалось неубедительным.

– В квартире есть бумаги или документы, принадлежащие Юлии Николаевне?

– Разумеется.

– Прошу вас их показать.

Готовчиц резко поднялся с кресла, в котором сидел. Только теперь Настя обратила внимание на его внешность: красивый рослый мужчина, слегка за сорок, густые, хорошо постриженные волосы, крупные черты лица. Но нервозность отчего-то делала его маленьким и суетливым. Более того, Насте приходилось делать над собой усилие, чтобы не видеть его плешивым. «Вот ведь чудеса, – усмехнулась она про себя. – Иной актер полжизни отдал бы за то, чтобы уметь собственным усилием создавать внешний образ, не имеющий ничего общего с реальной действительностью. Надо же, как внутреннее состояние может влиять на восприятие внешности! Никогда не поверила бы, если бы своими глазами не увидела».

– Принести сюда или вы посмотрите на месте?

– Посмотрим на месте, там, где они находятся, – ответил Игорь.

Бумаги покойной находились в гостиной, в секциях мебельной стенки. Готовчиц молча вытащил их и положил на диван.