Гибрид. Протокол «Наследник»

– Тогда начинай, – с тяжелым сердцем велел я, отпуская шар на свободу.

После чего развернулся и направился к холодильнику – надо было морально подготовиться. Заодно раздеться, потому что процедура подразумевала серьезное вмешательство. А еще поесть и заранее сходить в туалет, раз уж в ближайшие несколько недель мне такое счастье не светит.

Глава 4

О том, как я устраивался в проклятой капсуле, пожалуй, рассказывать не буду. Это стремно. О том, как прошли последующие несколько недель, тем более не скажу – я этого попросту не запомнил. О том, сколько мата из меня вылилось после пробуждения вместе с содержимым сразу двух трубок, вовсе не стоит упоминать. Достаточно того, что когда я пришел в себя и избавился от всех воткнутых и вставленных в мое тело медицинских атрибутов, то чуть не сдох. Потом еще, наверное, минут тридцать тупо лежал на мягком ложе, будучи не в силах пошевелиться. Ждал, когда включившаяся система очистки смоет с меня прозрачный гель, а вместе с ним и всю накопившуюся за месяц грязь.

Потом, конечно, я попытался подняться.

Дважды падал обратно из-за слабости в обессилевших за месяц конечностях.

Мысленно выругался на идиота-конструктора, не сумевшего предусмотреть в капсуле возможность миостимуляции, без которой я после месяца абсолютной неподвижности ощущал себя беспомощным младенцем.

Вдобавок ко всему у меня просто жутко, до крика и воя, разболелась голова, так что я, толком даже не придя в себя, в голос взмолился Эмме, чтобы та вколола какое-нибудь обезболивающее.

Капсула, услышав мой хриплый вопль, тихонько загудела, после чего мне в руку ткнулось что-то острое, и я моментально отрубился.

Через какое-то время, правда, снова проснулся, но, осознав, что боль, хоть и стала потише, никуда не ушла, во второй раз попросил меня усыпить.

И лишь третье пробуждение прошло более или менее успешно: когда я открыл глаза, голова еще болела, но уже терпимо. Тело тоже начало потихоньку слушаться. Мысли, правда, пока еще бродили в голове вялые, тупые и какие-то примитивные. Зато я наконец-то вспомнил, зачем вообще улегся в этот проклятый модуль. Вспомнил, кто я и откуда взялся. Затем с трудом приподнял чугунные руки. Кое-как оглядел свое временное пристанище. Но ни шара, ни его следов в капсуле не нашел и, разлепив спекшиеся губы, хрипло прошептал:

– Эмма?

«Процедура слияния завершена, – тихо, но вполне разборчиво прозвучал у меня в голове знакомый голос. – База данных загружена на сорок шесть процентов. Физическое состояние носителя крови удовлетворительное. Ментальная активность в норме. Количество прижившихся частиц найниита составляет два с половиной акриона…»

«Чего?» – хотел переспросить я, услышав незнакомое слово, но тут же понял, что система имела в виду триллионы. Два с половиной триллиона частиц… Мля-а! Это всего лишь четвертая часть от того количества найниита, которое у меня… то есть у нее… были изначально!

Это что же, остальное мы потеряли?! Система ошиблась в оценках, а сбой в работе управляющего поля оказался намного более выраженным, чем мы планировали?! И почему она смогла загрузить только половину базы?! Неужели что-то пошло не так?!

Я со стоном прикрыл глаза, успокаивая себя тем, что даже половина информационной базы – это отличный результат, особенно если мне при этом не поджарили мозги. Да и потери найниита отнюдь не безвозвратные. В конце концов информацию, которой мне не хватит для жизни, я потом найду и сам, а Эмму перед уходом попрошу собрать все выпавшие из поля частицы, чтобы у нее был расходный материал хотя бы на первое время…

Это оказалось странно – мыслить за себя самого и одновременно понимать, что помимо моих собственных знаний и воспоминаний где-то там, на задворках, имеется целая гора неосвоенных сведений, которая воспринималась мной как огромная куча беспорядочно наваленных вещей, при мысли о разборе которых волосы на затылке вставали дыбом.

Вот и про акрионы я, оказывается, теперь знаю. И цифры из отцовских отчетов сами по себе вдруг в памяти всплыли. Интересно, а еще что-нибудь путное мне удастся оттуда выудить?

Однако стоило мне прикоснуться к этой горе, как виски тут же немилосердно разнылись.

«Процесс адаптации не завершен, – тихо подсказала невидимая Эмма. – Сроки окончания процесса ориентировочно составляют от семи дней до двух с половиной недель».

– Твою ж мать… и оно все это время будет так болеть?!

«Высокая нагрузка на разум. Недостаточная пластичность. Неизвестная переменная. Процедура загрузки остановлена из-за высокого риска для носителя крови», – не слишком обнадеживающе ответила система.

Черт!

– Где ты? – прохрипел я. – Эмма, покажись. Я хочу тебя видеть.

Не знаю почему, но в этот момент мне вдруг некстати подумалось: а почему, если слепок ее личности изначально принадлежал мальчишке, тан дал ей женские имя и голос? Это вышло случайно? Умышленно? Просто потому, что аббревиатура такая вышла? Или он на эту тему вообще не заморачивался?

Хотя, возможно, дело заключалось лишь в том, что, когда слепок сняли, Адрэа был слишком маленьким, чтобы идентифицировать себя как полноценного мужчину. Да и личность, которая от него произошла, оказалась во всех смыслах неполноценной, поэтому ее пол, по сути, оказался неважен.

Ощутив легкое покалывание в правой руке, я поднес ее к глазам и с облегчением выдохнул, обнаружив, что мои пальцы наполовину покрыты тонким, слегка бликующим на свету слоем найниита, который, впрочем, быстро приобрел телесный оттенок и полностью слился с кожей.

Я его, правда, все еще ощущал. Как легкий налет, едва уловимое присутствие чего-то чужеродного. Потом ради интереса подвигал пальцами, коснулся бортика капсулы. Убедился, что, несмотря на найниит, чувствительность полностью сохранилась. Затем попытался мысленно сделать из найниита полноценную перчатку, однако даже небольшое мысленное усилие принесло с собой новую боль. Да еще и Эмма тихонько шепнула:

«Материала недостаточно. На данный момент размеры найниитового покрытия округлой формы не превышают двух райнов [2 - Один райн равен 2,6 см.] при толщине в одну вторую».

«Блин, мало!» – расстроился я, поневоле сравнив местную меру длины с дюймом.

Площадь покрытия пять с небольшим сантиметров! Даже меньше, чем у мужика на презентационном ролике! Понятно, что если уменьшить толщину хотя бы до семи-восьми миллиметров, как там, площадь станет больше, но этого все равно недостаточно – раз. И с уменьшением толщины эффективность защитных свойств найниита тоже будет прогрессивно снижаться.

«Какую минимальную толщину найниита ты сможешь сделать без потери целостности покрытия?» – спросил я, все еще морщась от боли.

«Минимально возможная толщина для цельного покрытия из найниита будет соответствовать размерам одной найниитовой частицы».

«Так. А насколько эффективна такая защита будет, к примеру, против той пули, что мы видели на демонстрационном ролике?»

«Эффективность низкая, – спокойно отозвалась Эмма. – Минимально допустимая толщина найниита для эффективного противостояния снаряду мелкого калибра составляет не менее одной пятой райна. Для снаряда среднего калибра – не менее одной третьей райна».

То есть для чего-то более серьезного толщину найниита надо делать от одного, а лучше от полутора сантиметров и выше?

Блин!

Я ради эксперимента попытался посмотреть, как это будет выглядеть на практике, но из-за резко усилившейся боли от этой идеи пришлось отказаться. Оставалось надеяться, что через несколько лет найниита во мне будет достаточно. А там, может, когда-нибудь удастся найти расходники, чтобы довести его количество до желаемого уровня.

Успокоив себя таким образом, я отрубился, словно получил приличную дозу обезболивающего и снотворного. И лишь в четвертый раз проснулся уже абсолютно нормальным. Без боли. Без тумана в голове. И даже руки-ноги после пробуждения функционировали вполне сносно.

«Программа реабилитации, – тут же откликнулась на мое мимолетное удивление Эмма. – Начальный курс окончен. Физические параметры в норме».

Хм. Спасибо за заботу, не ожидал…

Я достаточно легко выбрался из капсулы и внимательно оглядел свое новое тело.

По-прежнему худое, совсем детское, слабое. Судя по дряблым мышцам, горе-папаша не давал пацану времени даже на простые физические упражнения. Маленький Адрэа не бегал по улице, не играл с друзьями, не лазил по деревьям, как положено нормальному мальчишке. Похоже, последние годы своей жизни пацан почти безвылазно провел в лаборатории. Недаром тут и одежды для него имелось с запасом, да и медкапсула, о чем я только сейчас подумал, была рассчитана именно на ребенка.

Ладно. Это уже мелочи.

– Эмма, сколько прошло времени? Как долго я еще смогу пробыть в убежище?

«Запасов еды и воды хватит на восемь недель, – едва слышно прошелестела система. – Запасов воздуха – на двое с половиной суток. Угроза существования носителя. Протокол восстановления сокращен по объективным причинам».

А, так вот почему после пробуждения мне было так фигово…

В памяти, сопроводив это дело новой вспышкой боли, как по заказу всплыла информация о том, что во время работы медкапсулы человеческое тело не должно подвергаться дополнительной стимуляции. Мозг – это же биоэлектрический орган, а миостимуляция, как ни крути, тоже основана на принципе передачи потенциалов. Поскольку одно с другим мешать было нельзя, то за время загрузки информации мои мышцы никто не трогал. Миостимуляция и коррекция последствий должны были стать завершающим этапом моего пребывания в медицинской капсуле. Однако, похоже, я провалялся в этом гробу несколько дольше ожидаемого, плюс из-за каких-то осложнений процесс загрузки пришлось остановить раньше времени, а в довершение всего Эмма была вынуждена урезать программу реабилитации, чтобы успеть в срок и чтобы я случайно не задохся в ставшем опасном бункере.

– Покажи мне план эвакуации, – велел я и только по болезненному спазму понял, что разговариваю уже не на русском, а на нирари.

Ну хоть в чем-то слияние прошло как надо.