– Какому начальству? – вдруг услышал Косарев и поднял голову.
Перед ним стоял Берия.
Обыскивали несколько часов под руководством самого наркома. Цеплялись к каждой бумажке, нюхали, смотрели на свет, даже подносили свечу – искали шифровки, тайнопись. В результате ничего, кроме книг классиков марксизма, рабочих тетрадей Косарева и журнальных подшивок, не нашли.
В результате дома, действительно, образовался разгром. Вещи валялись на полу вперемешку – одежда, посуда, граммофонные пластинки, газеты, обувь.
Незаметно в окнах стало светлеть, наступал рассвет.
Военные зевали. Им хотелось спать. По всему было видно, что они мечтают поскорее покончить с делом и отправиться по домам.
Наконец, Косареву официально объявили об аресте и велели собираться.
Косарев посмотрел на жену. На ее лице не дрогнул ни один мускул, из глаз не пролилось ни слезинки.
– В таком случае, – сказал Косарев, – позвольте хотя бы проститься с ребенком!
Майор в носках кивнул, и они отправились в детскую.
Лена спала.
Косарев стоял и смотрел на нее, не проронив ни звука, откуда-то зная, что видит дочку последний раз в жизни.
Наверное, он так долго стоял у кровати, что майору в носках надоело ждать. Он почти нежно коснулся плеча арестованного и тихо сказал:
– Товарищ Косарев, простите, нас ждут…
– Саша, я тебя больше не увижу? – спросила Маша мужа, когда его вели мимо, по коридору, к двери, подбежала, обвила руками…
Моя бабушка вела себя как грузинка и большевичка. Как умная женщина, которая и без Косарева находилась в гуще политических событий. А бывая с мужем на вечеринках сталинских вассалов, слушая их разговоры, изучив их нрав, – отлично понимала, что эти люди ради своей шкуры готовы на все.
Например, вдруг начать называть черное белым и наоборот.
Отвернуться от самых старых боевых друзей, от товарищей по оружию, с которыми прошли и революцию, и Гражданку, проклясть их имена, если Хозяин назвал их врагами.
Уметь улыбаться, когда хочется рыдать.
Говорить с трибуны совсем не те слова, о которых думалось, которые сверлили мозг.
Обжираться на банкетах до заворота кишок и не угостить конфеткой сироту в своем подъезде.
Молчать – до помрачения рассудка, до обморока, – но молчать, когда твою жену усылают в лагерь, а ты член Политбюро и хочешь выжить. Как молчал Калинин, когда арестовали, схватили его жену Екатерину Лорберг Калинину… Или театрально, по-рабски заливаться смехом, как заливался Бухарин, когда Сталин публично называл жену его, юную Ларину, шлюшкой. Петь или танцевать, если просит вождь. Даже если не умеешь или не в настроении. Пускаться, например, в гопака, даже если мешают короткие ноги и брюхо, как у Хрущева.
Но в Волынском перед фактом ареста своего мужа, генсека комсомола Александра Косарева, моя бабушка считала, что все-таки имеет право задать вопрос майору в носках. Рубануть напрямую, чтобы узнать, какая судьба ее ждет, что ей-то делать дальше.
И она спросила:
– Меня вы тоже арестуете?
– Нет, Мария Викторовна, – убежденно отвечал майор в носках. – Мы этого не планировали.
Но когда Мария вышла в коридор проститься с Косаревым, вдруг, как черт из табакерки, в дверном проеме нарисовался Берия, который увидел, как Мария преданно обнимает мужа, и, махнув рукой в сторону моей бабушки, сказал:
– Эту тоже прихватите!
– Лаврентий Павлович, – сказал Косарев, – вам не придется об этом жалеть? Вы уверены, что берете именно того человека?
– На месте разберемся, – холодно ответил Берия. – Поехали!
Вполне вероятно, что Берия не планировал брать Марию Викторовну в тот же день. Имея в виду, что это не дальновидно. Никому не выгодно, чтобы она сидела на Лубянке. Выгоднее – чтобы на свободе, потому что ничто с такой силой не действует на узника, как неизвестность о родных. И тут открываются такие просторы для шантажа! Пригрози врагу народа арестовать жену, пустить ее голую по кругу пьяных надзирателей – что угодно подпишет.
Однако кавказская горячность и лютая ненависть к Косареву, очевидно, вынудили Берию потерять самообладание. А также чересчур смелое поведение бабушки, которая показала Берии своим поведением при аресте Косарева, что ни капли не верит в вину своего мужа.
Машу увезли прямо с порога, даже не дав переодеться, в чем была – в халате, в домашних туфлях, безо всякого приказа или ордера на арест. Ей был 31 год.
Хмурым выдалось утро.
Несколько машин двигались по Староволынской улице в сторону Можайского шоссе, то есть старой Смоленской дороги, что назовут потом Кутузовским проспектом.
В передней легковушке ехал сам нарком с телохранителями, во второй везли Косарева, в третьей – его жену Марию. А позади – качалась на ухабах полуторка, куда набились солдаты из взвода оцепления, сонные опера и все те, кому по чину не положено в эмки.
Чекистам больше некуда было спешить. Добыча в кармане.
А Косарев глядел через окно на ветки деревьев с тонким слоем снега, отчего их очертания казались строгими и четкими, как графика на ватмане; на подмосковные поля и дальние огни деревень вдоль Можайки.
Ничего неожиданного, никакого сюрприза не произошло. Все в обычном, рутинном сталинском стиле. Который был и жесток, и скучен.
А Косарев пытался сообразить: где и когда он совершил ошибку? Ту саму, главную, из-за которой судьба его семьи покатилась под откос. Но пока мысли его путались в голове и никак не складывались в логическую цепочку.
Глава третья
Что такое комсомол?
Я смею только предполагать, отчего сложилось именно так, а не иначе. Но глядя в прошлое из XXI века, могу сказать: у старшего поколения Косаревых, то есть у моего деда, бабушки, их друзей, комсомол вызывал оптимизм, желание трудиться, строить и развивать страну, потому что это зиждилось на вере в лучшую судьбу для народов России. На вере именно в коммунистическое устройство будущего, в самое справедливое общество на земле.
Они спорили, но в главном оставались единомышленниками.
У второго поколения Косаревых – моей матери Елены, которая вышла замуж в норильской ссылке… У людей, которых преследовали годами, сажали, высылали в такие места, где человеку выжить трудно, не то что жить; не давали учиться, жить там, где они хотят… У людей, которым сломали здоровье, отняли самые продуктивные годы жизни, даже само слово «комсомол» уже энтузиазма не вызывало.
Я принадлежу к третьему поколению.
Меня зовут Александра Петровна Косарева, и я дочь той самой Елены, Леночки, дочери моего деда, комсомольского вождя, и внучка своей бабушки, жены Косарева, Марии Викторовны Нанейшвили.
Годы ссылок, мучений, полярного холода, голодухи у мамы с бабушкой уничтожили иллюзии насчет величия Сталина. По крайней мере, после реабилитации не отбили желание верить в «светлое будущее». Они всё еще думали, что дело не совсем в Сталине, не в советской модели социализма. А вот что идея его построения оказалась под тотальным контролем Сталина. И вот этот Сталин, хоть и клялся публично у гроба Ленина, будто продолжит его дело, на самом деле все извратил, повернул на свой изуверский лад.
Хотя если говорить о Сталине, то, по правде, более точного и последовательного продолжателя «дела» Ульянова-Ильича, теоретика-утописта и террориста номер один, было не отыскать. Сталин был фанатом Ленина до самой смерти.
И в таком духе мама с бабушкой воспитывали меня.