у дверей узеньких
взопревшего ожидания зала,
осталась масса довольных тел.
Потирают зенки,
пожимают ручки:
«Неужели сплавили дурочку?»
Мог бы вместить миллионный город
этот поезд с табличкою «Горный Род».
Но толпящийся на платформе
народ,
вороном,
исхудавшим в коме,
автоматом прочёл: «Голод», —
судорожно схватился за животы,
отодвинулся в сторону
от открывшейся двери-лопасти
(не попасть бы!):
«Этой пасти
нужна ты.
Этот Смерч – твой!»
И слёту —
стаей —
затолкал в двери – «Входи, крайняя!»
Зашвырнул следом
последнюю
малость —
израненный
блокнотик с мечтой,
запрятанной под переплётом:
«Листай,
свой забытый рай!
Чтоб нам – твоего – не осталось!»
И, озираясь,
уже тактично:
«Зачем отправляться сегодняшним днём всем?
Дождёмся
утречком транспорта поприличнее,
и отлично
доберёмся к месту на электричке».
Двери, лязгнув свистящим жестом,
сомкнули слоистый свет!
– Но я без билета!
И без багажа!
И пусто в карманах платьишка!
И охваченный ветром вокзал,
пятясь от поезда прочь, заржал
всей мощью заржавленной жести:
«По дороге – собой заплатишь!»
3
Тамбуром воздух зажат
в пяльцы. —
Стоит стеной.
Впиваюсь в него пальцами,
тесто воздуха перемешиваю,
нащупывая проход, но
холодно
и темень кромешная.
От страха обливаясь морозным по`том,
пытаюсь расшевелить Светило заплечное,
вливаю заздравную речь в него:
– Солнышко моё, Аленькое! —
Выгляни, хоть фонариком!
Очень нужно!
А оно в поездах не ездило целую вечность! —
Путешествуя лишь на крылах неболёта,
отражалось в глазах человечьих:
океанах-озёрах-лужах.
Оно испугалось конечности,
свернулось в малёхонький
звёздный шарик,
насупилось важно,
и запряталось мне в затылок,
охраняя тыл…
– Солнце! – от страха уже тихонько, —
Не бойся…
Ведь я с тобой…
Я сегодня отважная…
Выгляни краешком над головой…
…
Поезд – явно – живой.
Не робот.
Искусно
свою работу
делает.
Не вводя меня в курс,
летит в запредельное.
…