Повести и рассказы для детей

– Здравствуйте-с, дяденька-с! – за что был награжден благосклонной улыбкой Григория Матвеевича.

После этой церемонии детям приказано было вернуться в детскую. Левы там не было, и никто не заботился о том, куда девался мальчик, выгнанный из комнаты отцом. Володя и Любочка с любопытством разглядывали своих незнакомых родственников.

– Вы те папины племянники, у которых мать была больна и к которым ездил папа? – спросил Володя.

– Да, те, – отвечала Маша.

– Что же, вы навсегда у нас будете жить?

– Должно быть, навсегда.

– А, ну, я этому рад! Будем вместе играть, а то мне не с кем. Люба маленькая, а Левка такой злой, все дерется!

– Ты сам злой, – серьезным голосом произнесла Маша. – Зачем ты пожаловался отцу на младшего брата? Ведь ты же и сам бил его! Я не буду играть с тобой!

Володя с удивлением посмотрел на свою двоюродную сестру. Он, видимо, вовсе не ожидал с ее стороны такого ответа.

– А ты также не будешь играть со мной? – обратился он к Феде.

– Нет, отчего же? Я буду! – отвечал Федя, боявшийся всех и всего в этом доме.

– Ну, вот и отлично! – обрадовался Володя. – А ты и сиди одна, коли ты такая дура, – обратился он к Маше.

Девочка, не обращая внимания на его дерзость, подошла к Любочке и начала расспрашивать ее об ее игрушках. Любочка тотчас же показала ей все свои сокровища, состоявшие из тряпичной куклы, безногой лошадки, двух баночек из-под помады и маленькой красненькой коробочки. Маша попробовала было устроить игру и с этими скудными игрушками, но Володе досадно было, что сестры не обращают на него внимания, он подбежал к их уголку и ногами раскидал в разные стороны все их вещи. Любочка горько заплакала.

– Вот теперь я тебя считаю еще больше злым! – вскричала Маша, и краска гнева разлилась по лицу ее. – Ты можешь обижать маленькую девочку, которая не сделала тебе никакого зла!.. Не плачь. Любочка, милая, – обратилась она к бедной малютке, – сядем сюда на кровать, я тебе расскажу сказочку.

Обе девочки уселись на кровать, и Маша принялась шепотом рассказывать какую-то длинную, смешную сказку, слышанную ею от матери. Володя не трогал их, но он старался как можно больше шуметь, чтобы мешать им. Феде очень хотелось послушать, что рассказывает сестра и отчего так весело смеется Любочка, но он не смел отойти от двоюродного брата, который, радуясь, что нашел себе покорного товарища, повелительно покрикивал на него и даже иногда довольно неделикатно дергал его за руку.

В комнату вошла Глафира Петровна.

– Маша, Федя! Придите-ка ко мне на минутку! – позвала она детей голосом, который удивил их своею ласковостью.

Они вошли за ней в ее комнату.

– Что вы, я думаю, голодны? – обратилась она к ним. – Анна-то Михайловна не больно угостила, а? Ну, садитесь сюда на диванчик, кушайте! – И она подала им по большому куску хлеба с маслом и сыром.

Дети с жадностью накинулись на эту неожиданную закуску и принялись быстро ее уничтожать.

Глафира Петровна смотрела на них с полусострадательной, полунасмешливой улыбкой.

– Что, я сытее кормлю, чем Анна Михайловна? – снова заговорила она, когда куски их уже подходили к концу. – То-то, помните это, детки: будете меня уважать да слушаться, так у вас все будет, что нужно, а станете лезть к Анне Михайловне, так насидитесь голодными.

– Да разве не Анна Михайловна наша тетя? – несколько робким голосом спросила Маша.

– Ты глупа, как я вижу, – отвечала Глафира Петровна. – Конечно, она вам тетка, потому что она жена вашего дяди, да ведь и я вам не чужая, я двоюродная сестра вашего отца и Григория Матвеевича, значит, также вам тетка. Смотрите, помните это: забудете, вам же хуже будет! Я не люблю дерзких, непослушных детей, да и Григорий Матвеевич им спуску не дает: видели сегодня, что было Леве, хорошо?

Дети стояли молча, опустив голову.

– Ну, что же вы молчите? – продолжала Глафира Петровна. – Скажи, Феденька, – обратилась она к мальчику, – будешь ты меня любить и уважать?

– Буду-с, тетенька! – почтительным голосом проговорил Федя.

– А ты, Маша?

– Я буду вас слушаться, – вздохнула Маша.

Эти уверения успокоили Глафиру Петровну.

– Ну, хорошо, будьте умники, и вам хорошо будет, – сказала она, поглаживая детей по головке. – Идите теперь в детскую и не ссорьтесь с Володинькой. Смотрите, никому не пересказывайте, о чем мы тут говорили!

Дети с облегченным сердцем вышли из комнаты Глафиры Петровны, но прежде, чем вернуться в детскую, зашли в темный коридорчик, где никто не мог видеть их, и уселись в уголок на полу поговорить о своих делах.

– Как здесь гадко, Федя! Правда ведь? – шепотом произнесла Маша.

– Да, ужасно гадко, – согласился и Федя, – все здесь злые.

– Только Анна Михайловна не злая, – заметила Маша. – А ты, Федя, зачем сказал, что будешь любить Глафиру Петровну, когда она гадкая?

– Нельзя, Маша, – рассудительным голосом отвечал Федя. – Ведь ты слышала, она сказала, что если мы не будем ее любить, так нам худо будет! Ее надо любить, а то она нам не даст есть. Разве тебе приятно сидеть голодной?

– Ну, уж, я все-таки буду больше любить Анну Михайловну, чем ее, – решила Маша.

В эту минуту раздался голос Володи:

– Федя, Федя, где же ты? Тетя, куда вы девали Федю? Федя, иди же играть!

– Я пойду к нему, а то он, пожалуй, прибьет меня! – испуганным голосом произнес мальчик и бросился навстречу своему двоюродному брату.

Маша осталась одна в темном уголку. У бедной девочки было так тяжело на сердце, что ей не хотелось никому показываться. Она закрыла лицо руками и долго плакала горькими, безутешными слезами.

За обедом все семейство опять соединилось в столовой. Один только Лева не являлся, и опять никому не пришло в голову поинтересоваться, где скрывается бедный мальчик.

Все кушанья ставились перед Григорием Матвеевичем, и он выбирал для себя самые лучшие куски, вовсе не заботясь о том, что остается другим. Детям накладывала Глафира Петровна, причем порции Володи были обильнее и лучше всех прочих. Анна Михайловна ела мало и неохотно: видно было, что она нездорова, хотя ничего не говорит о своей болезни. Вообще обед шел молча; одна только Глафира Петровна прерывала молчание, то делая строгое внушение Любочке о том, как надо держать ножик и вилку, то уговаривая «братца» скушать еще кусочек, то ядовито замечая Анне Михайловне: «Что вы ничего не кушаете? Вам, верно, не нравятся простые кушанья? А я нарочно заказала по вкусу братца…»

После обеда должен был прийти учитель, который каждый день два часа занимался с Володей и Левой русским и латинским языком, арифметикой и грамматикой.

– А мы будем учиться, дядя? – спросила Маша.

Григорий Матвеевич задумался.

– Да, ведь вот и учить их еще надо! – проговорил он недовольно. – Ну, нечего делать. Федя пусть учится вместе с нашими мальчиками, учителю все равно что двух, что трех учить! А с девочкой хоть ты займись? – обратился он к жене.

– Чем же я займусь, я сама ничего не знаю! – печальным голосом проговорила Анна Михайловна.

– Ну, вот еще! Что знаешь, тому и научишь, невелика мудрость ей нужна! Французскому же учишь мальчишек!

– Да я только по-французски и помню немножко!