Прощание

Она приложила указательный палец к криво выведенным буквам «М.П.» и стала смотреть, как бумага впитывает её кровь. Уставшая и грязная, скоро эта женщина войдёт в дом, где её тщательно осмотрят и запишут информацию обо всех полученных за день повреждениях и отметинах. Её вымоют и уложат в постель. Утром – подстригут ногти, расчешут волосы и выдадут новое, чистое бельё. Таков порядок.

Зелёный цвет индикатора. Чисто. Она выдохнула и достала из-за уха сигарету. По узкому коридору быстро расползся едкий и горький запах дешёвого табака.

– Доброго вечера, жердь.

– Люблю тебя. Спокойной ночи.

Она наклонилась к консьержке, просовывая в небольшое окошко пачку сигарет.

Дверь в пустоту открылась, и женщина шагнула к полумраку улицы, ничего не страшась.

Водитель поприветствовал её кивком головы. Женщина ненавидела и эту машину, и этот город – уродливое нагромождение бетонных блоков. Улицы, не имеющие названий. Эту ночь – тошнотворно-сладкую, душную, искрящуюся неоновыми воспалениями закусочных, баров и игорных домов.

– Как только тебя не тошнит от этого. Как только вас всех не тошнит.

Он молча ждал, когда она докурит.

– Сначала отъедем или сразу домой?

– Я должен сопроводить тебя на встречу на Вилле, здесь часа два пути. Лучше тебе выглядеть чуть менее грязной, чем обычно. – Он достал из багажника синий пластиковый контейнер. – Возьми полотенца. Оботрись как следует. Я включу свет – дорисуешь всё, чего на твоём лице не хватает, и поедем.

– Ты не спросил про цвет индикатора.

Женщина опустилась на заднее сиденье, резким движением закрыла дверь и открыла контейнер. Три тёплых влажных полотенца пахли лавандой. Тот же запах, та же машина, что и два года назад. Она осторожно запустила пальцы в ткань и закрыла глаза.

– Твоим богам, кажется, плевать, чем ты там занимаешься. Я в тебе не сомневался.

***

– Бог. – Она захрипела и подняла голову, всё ещё щурясь от яркого света неоновых ламп, гнездившихся по периметру длинной, обескровленно-белой комнаты. Кожей чувствуя через тонкий полиэтилен холод, женщина раскачивалась, сидя на железной кушетке для осмотра. – Ты, видимо, равняешь себя с ним в такие моменты. Правда же?

Мужчина улыбался. Его улыбка – мягкая, покровительственная, спокойная – над стройкой уже слегка посерела и поистрепалась, в то время как у казино она всё ещё пахла краской: сияющая, не смытая временем, не стёртая недовольством проигравших.

– Как это, наверное, здорово, дорогой мой. Как приятно делать такие большие деньги из таких простых вещей, верно? – Женщина закурила, едва врач закончил осмотр и согнулся над столом с записями. – Сестра, опустившаяся на самое дно. Брат, который пытается всё изменить. Достаточно ли это трагично для твоих избирателей в этом году?

Она сжала сигарету в зубах и принялась растирать свои ноги. Белые, оплетённые паутиной вен, тонкие и слабые. От инъекции двухлетней давности следа, различимого глазом, уже будто бы не осталось.

– Я прошу тебя только об одном. Не вкалывай мне это. Ты не должен. Я хочу вернуться и работать как все.

– Законы крови не позволяют мне так поступить, дорогая. Законы маркетинга не позволяют вернуть тебя домой. Так мы и застряли с тобой в этом неприятном положении, что ж…

Он заговорил с сестрой впервые за два года. Заговорил без посредников: без адвокатов, ассистентов, секретарей, врачей. Женщина почувствовала себя так, словно холодная металлическая рука сжала её шею. Она ощутила слабость, замёрзшие ноги начали неметь, свет ламп дрожал, повисая в воздухе.

– Ты. Ты каждый день даёшь приют и тепло незнакомым мужчинам? Ты смотришь, как друзья умирают, как сменяются декорации обшарпанных простаивающих заводов? Ты – смешное, заформалиненное чучело…

Её гогот рябью прошёл по стенам. Мир замерцал, закачался, железный стол задрожал под ней, норовя сбросить и растоптать женщину своими острыми блестящими ногами. Она сползла на пол, сжалась и затихла, сосредоточившись на том тепле, что ещё оставалось в её жилах.

Мужчина поддёрнул брюки и опустился рядом. Его пальцы осторожно коснулись лодыжки редкой гостьи, скользнули выше по икре и остановились у крошечной, едва заметной синей точки под коленом.

– Здесь. Ровно сюда. Посмотрите, доктор. В этот раз, будьте добры, сделайте аккуратнее. Люди говорили разное, а теперь… Теперь они должны знать только то, что мою сестру бережёт сам Бог.

Он извлёк из нагрудного кармана платок, вытер руки, бросил его к отходам класса «В» и вышел, не оглянувшись.

Врач запер дверь, снял латексные перчатки и опустился на стул. Он осторожно ввёл иглу между фалангами указательного и среднего пальцев, стараясь дышать размеренно и спокойно. Сделав инъекцию, мужчина отложил шприц и извлёк из потёртого кошелька почерневшую серебряную монетку. Она сверкнула в воздухе и приземлилась точно в центре его раскрытой ладони.

Его пациентка по-прежнему лежала без движения. Четыре рыхлые тени взяли её фигуру в кольцо, и врачу казалось, что он видит мёртвую, низвергнутую богиню улицы, изувеченному телу которой пришли поклониться горюющие, лишь случайно увиденные им ночные создания.

– Сказал я милой: «Что за дом? Танцуют мёртвые кругом, и прах кружит в объятьях праха» …[2 - Здесь и далее цитируется стихотворение О. Уайльда «Дом шлюхи» в переводе Александра Лукьянова.]

Врач поднял женщину, ожидая, что с минуты на минуту тени набросятся и разорвут его тело, но они исчезли. Её глаза были открыты, волосы прилипли ко влажному лбу, губы едва шевелились, и внезапно мужчина понял, что женщина поёт. Поёт почти беззвучно:

– Но, слыша скрипки визг, она со мной простилась и одна вошла в дом похоти без страха.

Он осторожно опустил хрупкое тело на стол. Неловко улыбнувшись, достал из кармана халата старую серебряную монетку и вложил её в ладонь пациентки.

Она приложила указательный палец к криво выведенным буквам «М.П.» и стала смотреть, как бумага впитывает её кровь. Уставшая и грязная, эта женщина, по обыкновению, готовилась покинуть свой завод, чтобы врачи тщательно осмотрели её кожу и, сгорбившись над большими приходскими книгами, составили отчёт обо всех полученных ею за день повреждениях и отметинах. Утром, как всегда, ей подстригут ногти, её тело омоют, волосы расчешут и, разумеется, выдадут новое, чистое бельё. Таков порядок.

Красный. Цвет индикатора красный. Консьержка схватилась за телефонную трубку. Их глаза встретились. Очередь возмущённо загудела. Красный. Цвет индикатора действительно красный. Женщина усмехнулась и достала из-за уха сигарету. По узкому, кишащему людьми коридору быстро расползся удушающе – едкий запах дешёвого табака.

Глава V

Я часто беззвучно шепчу слова, увлекаясь чтением. В детстве мне казалось, что привкус от них остаётся на языке и губах – в тех местах, которые обгрызаешь, когда кожа обветрится и огрубеет. От того, что сейчас мой рот залило мазутом, захотелось сплюнуть.

Вместо этого я прокашлялся и протянул листы обратно, желая избавиться от них, будто пропитанная ядом бумага жгла мне руки.

– Это правда то, о чём я думаю?

– Правда.

– Это Тень врача?

Карл кивнул. Его взгляд поднялся по желобку у двери и замер над моей головой.

– Он был замечательным человеком. Светлым. Мы разделили обед в общежитии молодых специалистов и стали друзьями. Это было честью для меня.

– Но Вы не любите докторов.

– Этот – особенный.

– Но то, что он сделал… Что это было? Она умерла? Чем он её? Для чего?

– Вы читаете или витаете в облаках? Он влюбился в неё.

Карл слегка повысил голос. Он захрипел, прокашлялся, утёрся платком и посмотрел на меня влажными глазами.

– Полюбил. Он ходил к ней, я помню. Приносил продукты, книги. Она сворачивалась у него на коленях, и он читал вслух. Она его пережила. Когда его не стало, нас объединило наше горе, но мы никогда больше не говорили о нём.

– Но сбежать? Накопить денег, найти другую работу в другом городе, с другим именем…