Стальной лабиринт

Война для России проиграна. Ваш флот разбит, ваши дивизии истекают кровью.

Эта листовка – пропуск в счастье.

Сдавайтесь победоносным войскам Великой Конкордии!

Мы гарантируем жизнь, питание и возвращение домой после окончательной победы Благой Веры».

– Товарищ капитан, языка поймал, – сказал Николаевский, устав дожидаться, когда Растов обратит на него внимание.

Капитан оторвался от листовки и поглядел на сержанта и его добычу. Только тогда Николаевский эффектным жестом фокусника сорвал с головы пленного мешок.

Вот так, на расстоянии вытянутой руки, Растов видел военнослужащего Великой Конкордии первый раз в жизни. И не мог не признать, что враг производит в целом благоприятное впечатление. Статный, седой, с ясным прямым взглядом. Униформа в образцовом порядке, ремни плотно пригнаны, сапоги – тщательно вычищены. (Точнее сказать, видно, что они были тщательно вычищены – до того как боец попытался спрятаться в шелкокрасочном цеху.)

И это при том, что перед ним сейчас стоял явно не пехлеван (то есть не кадровый офицер), а со всей определенностью резервист. То ли высококлассный токарь из касты демов, то ли городской интеллигент из касты энтли.

Оказалось – второе.

– Капрал Павир, – представился конкордианец. – Школьный учитель истории, город Севашта, планета Вэртрагна.

Но Растову, сжимающему в руках мерзкую глумливую листовку, все это было безынтересно. Его волновал один, лишь один вопрос.

– Кто такой Мастер Наг?

– Простите?

Растов сделал шаг и буквально ткнул носом Павира в листовку.

– Кто. Такой. Мастер. Наг, – повторил он.

– А! Знаю! Знаю! – Павир радостно закивал. Чувствовалось, что он больше всего боится чем-то не угодить страшному русскому танкисту. – Это танкист. Наш, благоверный… то есть, я хочу сказать, конкордианский. Большой геро… то есть знаток своего дела… Его полное имя – Нахогаран Льюис Тентакл.

– …Льюис Тентакл?

– Да-да, он откуда-то с Земли! Семь лет назад сам пришел к Благой Вере! Перебрался к нам! А имя Нахогаран взял в честь великого полководца Сасанидской Персии. Который в шестом веке по вашему летоисчислению нанес ряд тяжелых поражений ромейской армии…

– Он учитель истории, – словно бы извиняясь перед Растовым за эрудицию своего пленника, пояснил сержант Николаевский.

– Это я уже слышал, – отмахнулся Растов.

«Нахогаран… Родом с Земли… Какой-то, б. дь, Тентакл. Ну и бред!.. С другой стороны, нарочно такое не придумаешь. Так что придется поверить».

В любом случае продолжать допрос было некогда, срочно требовалось навести порядок в танковых войсках.

– Этого грузите вместе с нашими, – распорядился Растов, указав на Павира. – И, старлей, – он обернулся к Таничу, – не спускайте с него глаз.

– Можете на меня рассчитывать.

– Ну а что с листовками? – спросил Загорянин. – Их там полный кузов!

С этими словами комвзвода указал на маленький полутонный грузовичок, который столь разительно отличался от своих соседей по стоянке, огромных фургонов телевизионщиков.

– Сжечь, – отрезал Растов.

– Демаскируемся, однако.

– Разумно. Тогда… утопить.

– Где?

– Ну подыщи там чаны подходящие. В цехах. Должны же быть. Только быстро.

Тем временем из чанного цеха выходили самые сонные засони.

Последними показались две молодые девушки: высокая брюнетка с длинными, ниже ягодиц, распущенными волосами, и коренастая пышечка с толстыми, как канаты, рыжими косами, которые она, по-видимому, не расплетала даже на ночь.

Одеты девушки были с простительной для времени суток небрежностью. На ногах у обеих болталась просторная обувь работниц горячего цеха, что-то вроде валенок.

– А где третья ваша подружка, красотка… кудрявая такая… Нина? – приосанившись, спросил Танич у девушек, которые с трогательной подслеповатостью недоспавших жались друг к дружке.

– Так увез же ее ирод этот… как его… – Брюнетка замялась.

– Кави-усан, – подсказала вторая, рыжая.

– Какой еще «усан»? – не понял Танич.

– Да заотар этот… блаженный… Кави-усан его зовут… Вначале два дня тут на фабрике за Нинкой нашей шпионил, проходу бедняжке не давал. Служебным своим, заотарским, положением вовсю злоупотреблял! А потом предложение ей сделал. Замуж, значит, выходить. На третий-то день, это нормальный человек или что? – По уничижительной гримаске на лице рыжей было ясно, что она лично такого человека нормальным не считает. – А вечером, прямо перед отбоем, вообще учудил. Пришел в нашу коморку, силой уволок Нину и сказал, мол, нравится ей или нет, но она его женой станет, потому как они предназначены друг другу самим небом. Небом! Так и сказал! И что он повезет ее к священному огню, который в Молибденовых горах, и там, в передвижном храме, с нею… так сказать, обвенчается, или что у них там по религии.

– Прямо ночью обвенчается? – уточнил Танич не без цинизма.

– А кто их разберет? Может, ночью. А может, и на заре. Я по визору видела, они любят утром всякие церемонии затевать… По холодку.

Все это Растов слушал безучастно. Но все же слушал. Словно бы какая-то таинственная сила внутри его заставляла эти вещи в сознании складировать.

И, вероятно, именно эта сила подтолкнула капитана задать девушкам вопрос.

– Погодите, барышни… А как фамилия этой вашей Нины?

– Фамилия? – Рыженькая поглядела на брюнетку, словно та обязана была знать точный ответ.

Брюнетка приложила два пальца к виску, в задумчивости опустила взгляд и наконец выдала:

– Чудная такая фамилия… Беленькая? Или Белочкина?

В душе Растова оборвалось струна.

– Белкина? Нина Белкина? – Еле слышно спросил он, с трудом сохраняя самообладание.

– Ой, а вы ее знаете даже? – Рыженькая просияла с видом счастливой сплетницы, надолго обеспеченной «материалом». – Надо же, какие совпадения интересные!