Похороны крокодила

Похороны крокодила
Александр Зорич

В этом рассказе нет ни гномов с волшебными топорами, ни инопланетян с бластерами, здесь всё «взаправду» (если не считать того, что всё выдумано). Отдел рыбы и морепродуктов рядового супермаркета, ничем не выдающиеся герои – разнорабочий Саша, менеджер этажа Арина, а также дохлый вьетнамский крокодил, баловень сердобольных продавщиц, которого надобно непременно похоронить… Каждый раз, когда я, обегая супермаркет с хромированной тележкой, останавливаюсь возле стены аквариумов, во мне просыпается скрытый буддист: глядя на сонные движения стаи карпов, я вспоминаю о смерти, о безысходности сансары и о предвечном свете нирваны, об истинном бытии, которое, конечно, и есть Бог. Зрелище, надо признать, к тому склоняет – ведь нет символа красноречивей красивейшины-сома, беспечно ожидающего своей очереди быть выловленным, взвешенным и съеденным… В общем, перед вами рассказ о сокровенном смысле обреченности – рыбы, крокодила, любовного чувства и нас, небогатых и неудачливых узников современного города.

Александр Зорич

Похороны крокодила

рассказ

Было утро. Марина Сергеевна, уборщица, явилась на работу с опозданием – подвел троллейбус, сел, голуба, на ледовую мель.

С жестяным упорством покорителей восьмитысячников брела она через сугробы к родному супермаркету. Ночной снег только начали кое-как чистить. Шаркали об асфальт сонные еще дворничьи лопаты.

Опасливо поглядывая на часы, она выкатила телегу с инвентарем на середину секции рыбы и морепродуктов и принялась оглядывать витрины, стойки, холодильники – все ли в порядке.

Вообще-то, ее сменщица Нона по вечерам убирала на совесть. Но все может статься – тут на стекле сверкнет беглая чешуйка, там жирная полоса перечеркнет хромированный прилавок…

Старший менеджер Богдан будет с инспекцией ровно через три минуты. К моменту его появления все должно быть идеально. Марина Сергеевна беспокойно вертела седой головой. Что за день!? Сначала этот снег, потом ревматизм разыгрался, тут оказалось, из подсобки исчезли ее персональные совок и веник… С тяжелым вздохом она сняла с тележки химически синюю бутыль распылителя со средством для мытья стекол, вынула чистую сухую тряпку – с ними она чувствовала себя увереннее.

Сладенькая музыка полилась, потекла из динамика – до открытия «Сытый-сити» осталось десять минут.

Хлопотливый взгляд Марины Сергеевны скользнул по длинному стеклянному саркофагу с рыбой горячего копчения, он плавно перетекал в холодильник, загруженный филе и нарезками. Поднялся к стене с аквариумами. В самом большом из них серела грозовой тучей обреченная община зеркальных карпов. Едва ли сыщется более унылое и в плохом смысле слова более экзистенциальное зрелище, нежели это.

Невольничий рынок уже проснулся и шамкал ртами, а вот черные угри по соседству еще видели речные сны, свернувшись кольцами на мутно-желтом донном стекле своей выгородки, в то время как длинномордый крокодил… А вот крокодила не было.

«Неужто вчера-таки купили?»

Но сердце Марины Сергеевны подсказывало ей: что-то неладное произошло, неправильное.

Она принюхалась, вдумчиво втягивая воздух, как делают в фильмах следопыты.

В секции пахло тоской, скандалом, горем – как в домах престарелых или гримерных некоторых, сто лет не ремонтировавшихся, театров.

Нервно сжав губы, она пшикнула распылителем в пространство перед собой. Зачем – не понятно.

– Ну-с, что тут у нас? – мягкой поступью к Марине Сергеевне приближался Богдан, в респектабельном пиджаке, дивной с широким воротом итальянской рубашке и дешевом галстуке-приблуде. Его красивые голубые глаза глядели хищно, но как бы через силу, хотелось даже сказать «торчали» – перед выходом из дома он выпил слишком много кофе, силясь сменить ночную рифму «пабы-клубы-бабы» на какую-нибудь к слову «порядок».

– Чистота, Богданчик. Только вот крокодил… Куда подевался-то?

На лбу менеджера образовались две озабоченные складки.

Он достал из кармана мобильный, набрал номер. Долго не отвечали. Богдан чертыхнулся и набрал еще раз. Наконец повезло.

– Ариша? Спишь? Чего? Ах, простудилась… Плохо… Лечись там… Слушай, у меня тут вопросик один. Куда зеленого девали? Ну, крокодила. Что? А-а… Ты это серьезно? Ну ничего себе! Жжёте! А я подумал, что сбежал… – Богдан гаденько хохотнул.

Он спрятал трубку в карман и растерянно уставился в пол – мысль нехотя распихивала добытые сведения по дырявым карманам мозга.

– Что там сказали? – поинтересовалась Марина Сергеевна, подобострастно заглядывая в кое-как выбритое лицо начальника. – Продали голубу?

– Умер. Представляете?

Труп обнаружили вечером.

Зеленые глисты цифр электронных часов акробатически изгибались, показывая начало двенадцатого – «Сытый-сити» был пятнадцать минут как закрыт.

По-гусиному вытянувшись к складному зеркальцу, поставленному на витрину – там, в морозных глубинах, зернилась разновсяческая икра – прехорошенькая Галинька, она была уже в дубленке, возила по верхней губе восковым пальцем гигиенической помады.

Она дожидалась Женю, которая сдавала отчетность, чтобы вместе с ней идти к автобусу.

Не то чтобы идти в одиночку было опасно – микрорайон слыл приличным, хорошо освещался, да и улица производила впечатление людной, но такова была традиция. Галинька и Женя считались подругами.

Увлажненные губы призывно заблестели и Галинька удовлетворенно сложила помаду в косметичку.

Женя все не шла.

«Опять опоздала, копуша. Небось, теперь там очередь на сдаче. А может Богдан решил проповедь прочесть, чтобы потом ему в кабаке веселей гулялось…» – вздохнула Галинька, извлекая из косметички голубой карандаш.

Раз есть время, можно и глаза накрасить.

Зачем прихорашиваться на ночь глядя (Галинька незаконно жила в женском общежитии Текстильного техникума, сразу по возвращении с работы она смывала косметику и, даже не поужинав, ложилась спать) было непонятно. Но Галинька привыкла доверять своей интуиции, а она, голосом старшей сестры – та еще в начале девяностых перебралась в Москву и теперь служила в салоне красоты – говорила: так правильно.

«Вероятно, она красится, чтобы осимволить Великое Освобождение, с которым у нее ассоциируется всякий конец рабочего дня. Это как пострижение новобранцев или молодых монахов, только наоборот…» – подумал проходящий мимо разнорабочий Саша. Он медленно грохотал тележкой, полной мороженых минтайных обрубков.

Смугленькое веко Галиньки послушно замерло, голубой карандаш прочертил длинную жирную стрелку.

Теперь левое.

Галинька примерилась… Как вдруг в карманном зеркальце, двустворчатая раковина которого как будто затаилась, чтобы вот-вот цапнуть девицу за нос, мелькнул желтый аквариум, точнее, акватеррариум, с единственным в экспозиции крокодилом. Одну третью часть составляла сухая пластиковая площадка, куда крокодил кое-как выбирался по ночам, чтобы порычать, поскрести когтями. Привычным взглядом Галинька окинула датчики – фильтр работает, температура воды 24, воздух – 35 градусов… Как во Вьетнаме.

Хозяин вольеры, молодой вьетнамский крокодил, лежал на дне, как обычно.

Нет, не как обычно.

Брюхом вверх!

Галинька громко вскрикнула, вскочила со своего вертящегося стула.

– Ты чего, Галка? – встревожено поинтересовалась Женя, трогая ее за плечо.

– Посмотри же! Там, вон! Что ли, сдох?

Женя повернулась к аквариуму.

– Ну… да. Ужас какой…

– И что теперь?

– Наверное, похороны, – пожал плечами Саша, его крупной лепки ироничное лицо, обросшее двухдневной щетиной, блестело от трудового пота.