Под небом цивилизации

Под небом цивилизации
Александр Яковлев

Для счастья нужно немного, но той самой малости всегда не хватает.

Приятного чтения!

Александр Яковлев

Под небом цивилизации

Миа

Часть 1

Взгляд извне

Миа жила на Крикет Лэйн, неподалёку от шумной, никогда не спящей и не замирающей ни на секунду транспортной артерии Нью Джерси Тернпайк. Эта шумная кровь, протекающая по этой магистрали, раздражала её только поначалу. Примерно спустя месяц, она даже полюбила этот шум. Он напоминал ей, что она не одинока, и что рядом проезжают живые люди, несясь домой, на работу, учёбу, неся параллельно с автомобильным потоком поток своих мыслей, а, возможно, и воспоминания о ней…

Квартира находилась в доме, построенном в 30-х годах прошлого века. Многоквартирный оплот семейных очагов.

Дом устал, его покрывала испарина. Стены, истыканные пластиком современных окон, снаружи были частично покрыты мхом, прорастающим между крошащимися красными кирпичами. Перегородки защищали лишь от нежелательных взглядов извне, а вот слышимость… Топот, смех, истерики, свист чайника, скрип кроватей, телевизионный фон и хлопанье дверей. Как тут не покрыться испариной? В коридорах стоял затхлый запах: запах старой древесины перекрытий, пыльных, никому не нужных, ковровых дорожек и ветхих обоев, из последних сил цепляющихся за неровности стен.

Но, несмотря на потрёпанность дома, Мие повезло. Квартиру, расположенную в мансарде, ей сдавал весёлый пенсионер, прошедший Вьетнам – мистер Уоллес, любивший отпускать шутки в стиле «только работу домой не бери».

Приятным дополнением к такой квартире была возможность выхода на крышу, обрамлённую коваными перилами. Туда в садоводческом магазине она купила небольшой столик и два стула, один из которых использовался крайне редко. Она не любила сидеть там в жаркую погоду, больше по душе ей была сухая прохлада, от которой она защищала себя красным флисовым пледом и бутылкой креплёного вина. И вот в такой обстановке, она чаще всего погружалась в мысли о смене работы и о нём.

Квартира навязывала ей свой интерьерный вкус. Миа не только привыкла, но и полюбила всем сердцем весь антиквариат и винтаж убранства, любезно предоставленного мистером Уоллесом. Она всё чаще становилась завсегдатаем недорогого антикварного магазина, расположенным через один квартал. Входя, она на несколько секунд останавливалась, глубоко втягивая воздух с запахом дерева, защитных масел и мебельного лака, и тогда мурашки бежали по её гладкой коже…

Коже она уделяла особое внимание. Работа диктует условия. Но эта забота её не обременяла, наоборот, она была ей в радость. К тому же косметологом был Кевин – 32-х летний парень с приятной утонченной внешностью и невероятно трепетными и чувственными руками. Миа просто растворялась под воздействием отточенных профессиональных и магических манипуляций этих рук. Все процедуры проходили в полной тишине, они не обменивались ни единым словом. Он отдавался своему делу, а она не смела, да и не хотела, включая только осязание, отвлекать его и себя. Она очень ценила эти минуты нежной заботы. В жизни, на работе такая трепетность – это редкость. Зато, когда процедуры заканчивались, они с удовольствием болтали за чашкой облепихового чая.

Познакомились они, когда принимали участие в поиске пропавшего подростка, оба были в волонтёрской группе. У Мии это была уже далеко не первая экспедиция. А вот у Кевина было боевое крещение. Она заметила его одиночество новобранца и завязала разговор. Они быстро подружились, при этом у них обоюдно не было сексуального влечения.

Парк Уильяма Уоррена. Территория среди урбанистического строя с зелёными коридорами, утыканными пиками уличных фонарей, с растрескавшимися рейками узорными скамейками для лентяев, влюблённых и любителей перекусить или подымить на свежем воздухе, озвученная пением местных пернатых и разрезанная водным потоком Спа Спринг-Крик. Место, где Миа поддерживает свою спортивную форму. Здесь, в лучах утреннего солнца и прохладе, она выбрасывала в воздух клубы разгоряченного дыхания, совершенствуя совершенное. Она не щадила себя. Тренировка была длительной и интенсивной, до ломоты в каждой мышце, до тяжёлых и гулких ударов крови в висках, до серьёзного обезвоживания организма. Это даже больше походило на самоистязание. Ей казалось, что в каждом пробегающем навстречу взгляде была насмешка. И только боль и изнеможение давало иллюзию исцеления.

После утренней тренировки контрастный душ, дающий дополнительную закалку. Полезный завтрак и сборы на работу.

Дорогу до Нью-Йорка приходилось преодолевать с пересадкой. Сначала под лязг железа электрички, звенящего среди запахов парфюма, пота и перегара, ёжась среди заспанных, молчаливых, зевающих вялых тел, уткнувшихся в светящиеся дисплеи. Затем на городском автобусе, гордо плывущем по своей выделенной полосе, соревнуясь с наглыми и дорогими жёлтыми шашечниками. Ещё немного и Миа обязательно подкопит и купит первоклассный автомобиль, а потом и квартиру. Но хватит ли терпения…

Часть 2

Я, Миа

Вот и студия, заточённая в железобетонной небоскрёбной колбе. Широкие коридоры, освещённые LED лампами с гранитными отполированными уборщиками полами. Высокие растения в больших чёрных глиняных горшках чередуются с абстрактными металлическими образами извивающихся тел.

Гримёрка, не менее светлая. Большое зеркало с подсветкой выглядит как портал. Портал, в котором я пытаюсь увидеть параллельную вселенную. Вселенную, в которой всё пошло бы по другому сценарию, в которой повороты с большим обзором и более плавные, в которой ты точно знаешь, кого можно, а кого нельзя любить. И эти процессы контролируемы сознанием, а не сердцем. Вселенная, где ты ощущаешь свою значимость для людей. Где родные всегда живы и здоровы, а тебя сопровождает вдохновение и умиротворение.

Ну хватит, пора оторвать взгляд от этого манящего света надежды. Пора ощутить эту реальность…

Еще несколько метров до съёмочной площадки, приветствие коллег, короткие беседы под утренний кофе, улыбки, смех и…

– Так, начинаем с пятой сцены, эпизод три, – голос режиссёра.

Хлопушка, и я надеваю маску. Удобно, маска одна. Маска голодной, похотливой и всегда довольной женщины. Шлепок по бедру, открытый рот, дубль два, ещё раз, на этот раз он проходит в горло, сбивая дыхание и извлекая приличный сгусток слюны, лёд, щепок, свет камер, грубая сухая мужская рука, женская, нежная и чувственная, о да, стоны постановочные или нет – не разобрать, язык, как компенсация за предстоящую грубость, плевок, грубый рывок за волосы, теперь их трое, как хорошо, как плохо… И в этом вихре плоти и пота, наигранности и искренности, вожделения и отвращения, нежности и грубости ОН. И как его любить? Как он будет любить?

Руки

Сегодня Виктор Вениаминович вышел из дома, как обычно, в 7:15 утра. Он ёжился от осеннего колючего и влажного холода в своё тёплое итальянское пальто, поверх которого была накидка, похожая на мексиканское пончо, только монотонно-чёрного цвета. Она скрывала его неестественно большие, огромные плечи и полностью скрывала руки.

С безукоризненной точностью подъехал его Майбах с красивым сочетанием букв и цифр на госномере и личным шофёром. Лакей открыл мягкую и податливую дверь роскошного автомобиля, поприветствовав своего хозяина. Лишь еле заметным молчаливым кивком удостоил он своего слугу в ответ.

Кроме как на работе, Виктор Вениаминович был очень молчалив. Лощёное лицо редко выражало эмоции. Фигура была грузной и бочкообразной, а иксообразные ноги походили на одинокую ножку фужера. Последствия лёгкой и праздной жизни. Конечно, отец пытался в детстве занять его. Сначала отвёл в теннисную секцию, которая ему быстро надоела. А затем в кружок моделирования, где он услышал от мальчишек порцию критики относительно его корявых и неумелых рук. Это была последняя капля, и так в небольшой чаше, терпения молодого человека. Полный холодильник деликатесов, американские джинсы, японский магнитофон… И зачем с таким арсеналом что-то делать самому? А завистливые и голодные взгляды сверстников, в вещах, доставшихся от старших братьев и сестёр, только способствовали самоутверждению.

В распахнутые кованые ворота, автомобиль помчал его из жизнерадостного фешенебельного района, усеянного уличными фонарями и диковинными высоченными заборами, по пригородной трассе к бетонным серым лабиринтам хрущевок, в городскую промзону. Сзади, не отставая ни на секунду, следовал затонированный в ноль небольшой чёрный фургон.

Остановившись, он долго сидел и смотрел через искажённое каплями дождя окно авто на сутулые натруженные силуэты работяг, которые спешили на работу, дабы не отхватить штраф. Он смотрел и не понимал, как можно за такие копейки ещё и стремиться не опоздать на грязную тяжёлую работу. «Да, кстати, а за какие копейки??? О, Господи, зачем мне это знать», – поскорее стал он отгонять от себя эти мысли. Запах промзоны перебивал другой, более яркий запах, который он чувствовал даже через стекло – запах нищеты и беззащитности. Этот аромат очень противоречив, он вызывает рвотный рефлекс и в то же время жажду, жажду власти.

Наконец он кивнул головой и его человек, стоящий в ожидании около машины, открыл ему дверь. Выйдя, он ещё раз мотнул головой, указывая на цель. Из фургона вышли ещё два здоровенных мужика и направились в одну точку. Схватив рабочего своими руками-клещами, они поволокли его в фургон. Народ старался не смотреть на эту сцену, пряча и отводя стыдливый взгляд. Испытывая радость, за то, что это происходит не с ними. Под хлопанье автомобильных дверей и визг пробуксовывающих шин, рабочие, стряхивая вместе с каплями дождя свои эмоции, забегали в проходную.

В прохладной, отделанной кафелем операционной, уже ожидала бригада хирургов и помощников. Все были высококвалифицированными дипломированными специалистами, приехавшими из Европы. Пойманного рабочего затолкали в операционную и стали готовить к операции, приковав его к столу, обривая и обрабатывая только руки. Перед бедолагой на стене висел огромный телевизор, от которого он не мог оторвать взгляд. Светящееся полотно передавало какие-то приятные и убаюкивающие новости, от которых веки становились неимоверно тяжёлыми, а мозг переставал чувствовать тело. Но взгляд успел выцепить его…

Он вошёл в операционную, скидывая пижаму-накидку с плеч. Из плеч росли не просто руки. Это были ветви: из каждой руки росла ещё одна или её фрагмент, кисти, пальцы! И нет, они не росли! Они были пришиты, разные руки, натруженные руки, каждая из которых держала смятые комья денежных купюр!

Она

Треск звонка выдернул Саймона из будничных раздумий.

– Саймон, полная боевая готовность! – торопливый поставленный голос раздался из трубки.

– Есть, сэр!

****

Сирена спецмашины разрезала настроенные ряды городского трафика автомобилей и будоражила монотонно идущие вереницы спешащих людей. Саймона начинало уже укачивать от постоянно болтающегося автомобиля, с визгом входившего в повороты. Но это помогало, в какой-то степени, отвлечься. Ещё он начинал вспоминать анекдоты или шутки из телевизионных передач, а иногда даже напевал какую-нибудь песню.

Наконец они прибыли. Пересечение Бродвея и Уолл-стрит. Последние приготовления, короткий бриф. Он шёл тяжёлыми шагами по промерзшему асфальту, ремни на амуниции скрипели от тяжести брони, а пот начинал увлажнять хлопковую ткань униформы на спине. Под взглядами коллег и зевак-репортёров он ощущал себя супер героем, но при этом понимал, что у большинства из них лишь одна мысль: «Как можно было выбрать такую профессию?!».

Чёрный грязный универсал, потрёпанный дорогами и временем. Видно было, что на передних сидениях нет ничего подозрительного. Ручки на задних дверях были оторваны, а через грязные окна невозможно было рассмотреть заднее сидение. Саймон опять подошёл к переднему и через него разглядел, что сзади сидения и вовсе нет, а обе задние двери скручены между собой проволокой. Что это? Задумка автора? Или техническое решение предыдущего владельца авто?

Через передние сидения ему не пробраться, броня не позволит. Остаётся только один вариант. Он начал осторожно открывать багажник. Щёлк!!! Господи, Боже мой!!! Никогда бы не подумал, что замок может быть таким громким, – пронеслась мысль, и он максимально выдохнул воздух из груди. Нервная работёнка!

Взрывной механизм находился на месте, где должны были быть задние сидения. Поставив колени на край багажника, он стал аккуратно пробираться к цели. Несмотря на промозглый холод, пот начинал подбираться к глазам, тем самым затрудняя работу. Перед ним был механизм, подобных которому он не видел даже в учебниках. Неимоверное количество проводов с непонятным функционалом, зачем-то сделанный корпус из кусков пластика и скотча, торчащие во все стороны обрывки проволоки. А украшал этот смертельный арт-объект будильник тридцатилетней давности, который громко тикал и придавал дополнительной нервозности. Провода, подходящие к будильнику-детонатору, тоже были прикрыты пластиком. Саймон начал осторожно отрывать скотч, предательски расходившийся на узкие полоски.

Придерживая пластину, Саймон ощущал, что на неё что-то давит изнутри, не сильно, но всё же… Тело начало затекать и трястись под тяжестью брони и нервного напряжения. И тут предательски ослабли пальцы… Шелест! Треск! Он зажмурился, вжав голову в плечи.

Саймон открыл глаза и увидел на полу россыпь конфет. Чёрт! Чёрт!!! Остроумно, ничего не скажешь! Сделал несколько глубоких вдохов.

Голова начала проясняться. И теперь перед глазами была понятная картина, что делать дальше. Детонатор найден, запал найден, всё как по учебнику… ну, кроме конфет.

Будильник был заведён на 14:00. В запасе ещё больше полутора часов. Саймон расслабился, она перестала его смущать. Он даже начал напевать себе под нос: «… детка – ты просто бомба…» и немного крутить бёдрами. Саймон ловко достал кусачки. Раздался щелчок перекусываемого провода, и в это же мгновение проскочила мысль-искра. Та мысль, в которой содержится неимоверная концентрация рациональных взвешенных и обдуманных решений и идей, прошла рядом по всему телу и зажгла вопрос: «А так ли хорошо я её изучил?».