Бездна и Ланселот

Собравшееся общество имело внушительный вид. Огни люстр искрились на лацканах черных смокингов и мехе дамских горжеток, по паркету тихо шуршали туфли из дорогой тонкой кожи. Золотые позументы на парадной вечерней форме морских пехотинцев, накладки на наконечниках ножен и крестообразных гардах их традиционных «мамлюкских» сабель составляли мужественный фон для изящного, усыпанного изумрудами и бриллиантами золота дамских колье. Под стать этой раззолоченной публике был и блестящий медными духовыми биг-бенд, который неторопливо наигрывал модные свинги Гленна Миллера и как раз начал исполнять очередной популярный мотив из «Серенады солнечной долины», когда в зал в окружении нескольких человек стремительным шагом вошел губернатор и, обмениваясь короткими приветствиями, рукопожатиями и улыбками со своими знакомыми из собравшейся публики, направился к возвышению, устроенному в глубине зала. Он уже давно разменял шестой десяток, но выглядел весьма моложаво. Высокий и стройный, в безукоризненном смокинге, с тщательно уложенной копной обильно покрытых сединой густых волос, которые нередко встречаются у коренных американцев на западе континента, Лоуренс М. Джадд мог разом сойти и за голливудскую кинозвезду, и за главу клана мормонов, и за отпрыска старинной аристократической фамилии. Молодцевато взбежав на подиум, он подошел к установленному там микрофону, музыка сразу же стихла.

– Дамы и господа, Алоха Оэ! – воздев руки, что давало ему возможность продемонстрировать великолепные бриллиантовые запонки, произнес он традиционное гавайское приветствие. Раздались аплодисменты. – Я благодарю вас всех за то, что согласились почтить своим вниманием этот скромный прием, который мы организовали, чтобы лучше познакомить вас с тем, что мы делаем и что намерены сделать в будущем. Вы, наверное, в курсе, что я представляю Гавайи – самоуправляемую территорию Соединенных Штатов Америки, этот благословенный Господом мир, раскинувшийся посреди Великого океана. От Америки и Азии его отделяют тысячи миль, и некоторые называют нас краем света. Можно сказать и так, но можно и иначе: Гавайи – это то, что соединяет Америку, Азию и, конечно же, всю Океанию! Для Америки эти острова – дальний Восток, для Востока – крайний Запад! В некотором смысле мы – аванпост цивилизации, несущий культуру, просвещение и прогресс другим народам, которые были обделены в своем развитии. Рассказывают, что когда белый человек впервые пришел на острова, он увидел там голого туземца, который безмятежно лежал на песочке под пальмой, покуривая трубку. «И долго ты так бездельничаешь? – спросил его белый человек. – Почему бы тебе не встать, взять снасти, наловить рыбы, продать ее, вместо маленького каноэ купить себе большую лодку, чтобы поймать еще больше рыбы, снова продать, а потом разбогатеть!» «А зачем мне богатеть?» – удивился абориген. «Ну, чтобы, когда ты состаришься, иметь возможность не работать и наслаждаться жизнью». «Но я ведь и так ничего не делаю и уже теперь наслаждаюсь жизнью, зачем же мне ждать старости?» – рассмеялся тот. Вот так считал этот глупый туземец! Мы же видим нашу миссию в том, чтобы дать коренному населению островов даже не рыбу, а хорошую удочку, то есть возможность проявить себя всем тем, кто в этом не преуспел, но кто в этом нуждается. Я не расист, и мы все любим наших канака. Когда-нибудь на Оаху или Мауи мы создадим заповедник нетронутой полинезийской культуры, собрав в нем представителей всех островов: от Новой Зеландии до Гавайев. Пусть они там поют и танцуют, радуя себя и туристов со всего света. Но в то же время мы верим, что человек пришел в этот мир не затем, чтобы пассивно его созерцать, бездельничая, так сказать, под благостной сенью. Нет! Ему предначертано, проявив неустанную энергию и предприимчивость, своим каждодневным упорным трудом овладевать силами природы, поставить их себе на службу, заставив дать ему все, что он пожелает, и крутить, крутить все сильнее маховик прогресса. Мы верим, что именно в этом состоит божественное предназначение человека. У нас говорят, что бывает два типа гавайцев – тот, в ком течет гавайская кровь, и тот, в груди которого бьется сердце гавайца. Мое гавайское сердце сегодня стучит как мотор. Господь создал Гавайи так, что они – единственный транспортный узел на востоке Тихого океана, через который идут пути, соединяющие США и Канаду с Японией, Китаем, Филиппинами, Австралией и Новой Зеландией. Уже сегодня у нас есть Перл-Харбор – крупнейшая гавань, которую мы расширили и углубили и которая уже теперь способна принять одновременно десятки торговых и военных кораблей. А скоро рядом с ней появятся новые верфи, торговые биржи, супермаркеты, роскошные отели и рестораны. Я верю, недалек тот день, когда Гавайи станут полноценным американским штатом, и, возможно, когда-нибудь здесь родится новый президент США! Мы ждем в гости к нам всех, начиная с Австралии и кончая Японией! Естественно, только с мирными намерениями. Алоха Оэ, друзья! А теперь прошу вас, не стесняйтесь, танцуйте, угощайтесь, в общем, наслаждайтесь жизнью, ибо она хоть и прекрасна, но коротка. Да пребудет с нами Бог!

Тут же на подиуме появились две улыбчивые молодые гавайки в ярких саронгах, возложившие на плечи мистера Джадда красочные цветочные леи, и под бурные аплодисменты публики он стал спускаться вниз и почти уже сделал это, когда слегка споткнулся на последней ступени, но тут же постарался сгладить неприятный эффект, сделав рукой неопределенный, как бы извиняющийся жест и подарив публике белозубую американскую улыбку.

– Не очень-то хороший знак, – произнес солидный господин в золотом пенсне, обращаясь к своему спутнику – молодому лейтенанту морской пехоты. – Вообще, – продолжил он, любуясь на просвет рубиновым цветом вина в своем бокале, – политик на корабле еще хуже, чем женщина, хотя и женщин здесь тоже предостаточно.

– Позвольте с вами не согласиться, мистер Томпсон, по крайней мере в отношении женщин, – слегка улыбнулся в ответ офицер. – Они представляют опасность лишь на военном судне, здесь же мы вполне защищены от их чар Женевскими конвенциями.

Эти двое познакомились на судне за партией в преферанс. Мистер Персиваль Томпсон оказался преуспевающим финансистом из Сан-Франциско, куда возвращался из Австралии, где решал какие-то важные денежные вопросы. Он относился к тому редкому типу людей без возраста, которым одинаково можно дать и тридцать пять, и пятьдесят лет – в зависимости от обстоятельств. Сразу было видно, что наблюдение за своей внешностью занимало в его жизни немалое место. Гладкая, розоватого цвета кожа округлого лица, черные, аккуратно постриженные темные волосы и небольшие усы, на славу ухоженные, словно вырезанные из слоновой кости ногти – все это делало его если не красавцем, то вполне экстравагантным и приятным господином. Немного портила первое впечатление некоторая полнота, однако лишний вес вовсе не мешал ему двигаться уверенно и ловко, а отлично сшитый, идеально сидевший на фигуре костюм делал его даже элегантным. Во всяком случае, старым или пожилым назвать мистера Томпсона было нельзя. Судя по тому, что за картами он быстро сделал каждого из своих партнеров беднее на двести долларов, с финансами он управлялся довольно непринужденно. Несмотря на свою внушительную комплекцию и серьезные деловые интересы, Томпсон был подвижен, весел и вообще производил впечатление истинного бонвивана. Напротив, молодой лейтенант, которому на вид можно было дать лет двадцать пять, выглядел более серьезным. Было заметно, что он не привык к такому блестящему обществу и потому чувствовал себя несколько скованно. Положение отчасти спасал его синий мундир и театральная сабля на боку, на рукоять которой он красиво положил руку в белой шелковой перчатке. Картину дополняли густые, слегка вьющиеся темные волосы и большие синие глаза на приятном, мужественном лице, так что успех у дам был ему обеспечен.

– Спасибо, что наша доблестная армия может встать на защиту слабого пола, – вдруг произнес рядом чуть хрипловатый женский голос, принадлежавший, как оказалось, зрелой и значительной даме в колье из крупного черного жемчуга. – А то я уж думала, что мистер Джадд всех совсем заболтает, потчуя нас бородатыми анекдотами. Не знаю, уговорил ли он кого-нибудь поехать на его расчудесный остров, но половина джентльменов после блестящей губернаторской речи сразу же побежала в курительную комнату, – с усмешкой сказала она, слегка махнув рукой, в которой был зажат стильный эбонитовый мундштук, снаряженный тонкой дымящейся сигаретой, потерявшей от ее движения накопившийся на кончике пепел и обнажившей свой маленький огненный глаз.

Надо сказать, что на корабле имелась роскошная курительная комната, оформленная в истинных английских традициях, – своего рода мужской клуб, посещать который не воспрещалось и дамам, но это было, конечно, не принято. Тем более что тем немногочисленным представительницам прекрасного пола, которые решили предаться модному благодаря феминистскому влиянию занятию, дозволялось курить прямо в салоне. Но чтобы как можно меньше переносить в салон запах табака из неприступного бастиона мужских амбиций, входящие туда джентльмены, в угоду дамам, надевали специальные жилеты, которые снимали лишь перед выходом. Пепельницы в таком уважаемом месте не предусмотрены, ибо при курении сигар считается верхом неприличия стряхивать пепел с сигары; его плотный столбик должен выбирать подходящий момент для падения по своему собственному усмотрению. Поэтому он часто оказывается на костюме. Но с атласных лацканов смокинга пепел слетает легко, не оставляя следов.

– Бог с вами, дорогая миссис Андерсон, – игриво ответил толстяк, обнаруживая знакомство с ироничной дамой, – все бы вам злословить! Позвольте представить лейтенанта Ланселота. Мистер Ланселот, это миссис Андерсон – моя старинная знакомая из Сан-Франциско, страшно богатая дама и самый острый язычок от Фриско до самого Нью-Йорка. Так что будьте начеку!

– Ланселот? – немного удивленно переспросила миссис Андерсон. – Это характеристика ваших рыцарских качеств, юноша, или имя?

– Имя, с вашего позволения, мэм, – ответил Ланселот. – Так меня все зовут, видимо, мое первое имя воспринимается и как последнее.

– Хм, ну что же, имя хотя и редкое, зато известное и красивое, и я с удовольствием буду вас так называть.

– Кстати, заметьте, миссис Андерсон, – пришел на выручку лейтенанту Томпсон, – что мы с моим воинственным спутником храбро остались здесь, предпочитая аромату сигар хорошее вино и замечательное дамское общество. А потому, леди, не посыпайте нам раньше времени голову пеплом, а лучше цельтесь в смокинг, он все стерпит. Что же касается нашего гавайского губернатора, то я с ним полностью согласен. Честно говоря, мне импонируют его свежие панполинезийские идеи, хотя он мудро и выдает себя за прогрессора, а не неоколониалиста, каковым, без сомнения, и является. Ведь тот, у кого в кармане острова Микронезии, Полинезии и Меланезии, владеет и всем Тихим океаном, а у кого океан, тот заказывает и музыку, не правда ли, лейтенант? – не слишком ловко сострил он, обращаясь к морскому пехотинцу.

– Я не силен в музыке, сэр, – сказал лейтенант, – но я твердо знаю, что без суши вода так же бесполезна, как в бутылке бурбона, по крайней мере в военных целях.

– Браво, лейтенант, – воскликнула миссис Андерсон. – Приятно, когда наши офицеры блещут не только храбростью, но и остроумием!

– Но только мы, американцы, не единственные, кто понимает всю будущую цену Полинезии, – заметил мистер Томпсон. – Кое-кто ревниво наблюдает за продвижением Штатов на Запад, и я подозреваю, что весьма скоро нас ожидает сюрприз на этом театре в виде каких-нибудь восточных сладостей. Кстати, кто-нибудь знает, что делают здесь эти сыны восходящего солнца? – добавил он, указывая глазами на японских офицеров, которые, стоя у окна, беспрестанно изображали традиционные улыбки и делали поклоны каждому, кто проходил рядом с ними. Оба они были одеты в белую летнюю форму с золотыми полосками и серебряными цветками сакуры на погонах, указывающими на воинское звание. На боку у каждого красовался кай-гунто – изогнутый морской меч в лаковых деревянных ножнах, с рукоятью, покрытой кожей черного ската.

– Боже мой, да они же вооружены до зубов, – воскликнула миссис Андерсон.

– По-видимому, это дипломатический корпус, – предположил Томпсон. – Им разрешено носить оружие.

– Мистер Ланселот, вы умеете владеть вашей золоченой саблей? – кокетливо спросила женщина, сделав притворно-испуганное лицо. – Если Япония объявит нам войну, я надеюсь укрыться за вашей надежной спиной.

– Не беспокойтесь, мэм, Япония никогда не осмелится напасть на страну, в которой есть такие бесстрашные дамы.

– Не разделяю вашего оптимизма, лейтенант, – не согласился Томпсон. Я слышал, что японцы полным ходом строят чертову дюжину авианосцев и множество первоклассных подводных лодок. Вряд ли они нужны им для охоты за китами.

– Но у императора Хирохито давние счеты с Россией. Он спит и видит навсегда завладеть Сахалином и Курилами, в Китае они уже ведут войну, а в Маньчжурии стоит мощная армия, надо полагать нацеленная против русских. К тому же, мистер Томпсон, Гитлер все еще под Москвой, и если большевики дадут слабину, поверьте, Япония не упустит своего шанса закрепиться на Дальнем Востоке.

– Вот именно! Аппетит приходит во время еды. Японские амбиции распространяются не только на Китай и Маньчжурию, но и на всю Юго-Восточную Азию, включая Филиппины, Индонезию, Меланезию и Микронезию, которые они, видите ли, тоже считают своим жизненным пространством. Японцы, как и англосаксы, народ морской, а не сухопутный. Держу пари, что через год или два они устроят нам на море какую-нибудь заваруху. Кстати, я слышал от капитана, что совсем недавно мы встретили здесь голландский крейсер, который патрулирует эти воды. Он запрашивал по радио, не попадалась ли нам на пути подводная лодка, вероятно, японская? Слава богу, мы еще не имели такого удовольствия. Сегодня в полдень я видел на верхней палубе, как эти японцы пялились на солнце в какой-то прибор. Как он там у вас называется, Ланселот, кажется, секстант? Интересно, зачем им это понадобилось?

– Ну, судя по форме, они военные моряки. Вероятно, тренируют навыки определения координат.

– Вот они, мужчины, – воскликнула миссис Андерсон. – На уме у вас только война. Посмотрите лучше вокруг, сколько здесь прелестных женщин. Особенно вон та, в белой тунике и изумрудной диадеме. Правда, настоящая богиня?

– Это миссис Дженифер Броссар, или, скорее, мадам Броссар, поскольку она замужем за бароном Броссаром – французским консулом на Гавайях, – пояснил всезнающий Томпсон. – Вон тот сухопарый аристократ во фраке, что стоит рядом с ней. Он зовет ее Женевьевой, на французский манер.

Особа, на которую обратила внимание миссис Андерсон, была и в самом деле весьма примечательна. Она вовсе не походила на уроженку Франции. Высокая стройная блондинка с холодными нордическими чертами лица и глазами, голубой цвет которых напоминал скорее об антарктических льдах, чем о фиалках Монмартра, она производила впечатление случайно оказавшейся в тропиках Снежной королевы. Ее величество была, как и подобает всякой уважающей себя монаршей персоне, одновременно проста и неприступна, что сразу же заставляло собеседника чувствовать себя приглашенным к ней как бы на аудиенцию.

Впрочем, это не мешало королеве Женевьеве милостиво внимать с высоты своего ледяного трона хозяину вечера, мистеру Джадду, подошедшему поприветствовать представителя дружественной державы, правда переживавшей сейчас нелучшие времена, а потому нуждавшейся в поддержке, ввиду чего политик сменил веселое и беззаботное выражение лица, которое демонстрировал только что, на участливо-благожелательное.

– Хотите, я вас ей представлю, Ланс, – продолжил Томпсон. – И, конечно, мистеру Броссару, куда ж его денешь, старого сатира? Мы немного знакомы: как-то барон с баронессой составили мне знатную партию в преферанс. Но думаю, что к представителю армии США он должен проявить особое внимание.

– Ну, мистер Томпсон, из меня при моем скромном звании выйдет не слишком-то важный представитель.

– Не скромничайте, Ланс, при вашей внешности, сабле и золоченых галунах вы вскружите голову любой дамочке, тем более что молодых женщин хотя в определенном смысле и интересуют генералы, но нравятся-то им в основном лейтенанты.

– Фу, мистер Томпсон, – усмехнулась миссис Андерсон, – вы циник. К тому же, думаю, что на сей раз чутье вас подвело. Насколько мне известно, Джейн как раз ценит именно генералов.

– Откуда вы знаете?

– Ну, чтобы выпорхнуть с подмостков Бродвея и стать баронессой, в поклонниках надо иметь сильных мира сего.

– В самом деле? Я знал, что она американка, но о своем прошлом миссис Броссар особенно не распространяется.

– И правильно делает! Хотя певичкой она была неплохой – я года три назад видела ее в Нью-Йорке в одном мюзикле, где она даже исполняла главную роль. Не Мэри Пикфорд, конечно, но все же. Боюсь, правда, что для признания парижским бомондом этого будет недостаточно.

– Да, особенно учитывая, что весь парижский бомонд сейчас, вероятно, сидит у Гитлера за печкой, в Виши.

– Как бы там ни было, мистер Томпсон, но своего она точно не упустит!

– Пойдемте-ка, лейтенант, – сказал Томпсон, – славный губернатор наконец закончил со своими гавайскими церемониями и удалился. Миссис Андерсон так разожгла своим рассказом мое любопытство, что я просто горю желанием вновь приобщиться к миру искусства в лице нашей веселой баронессы.

С этими словами Томпсон, приветливо улыбаясь как старым знакомым и даже немного смущенно разведя руки, будто для дружеских объятий после долгой разлуки, направился к чете Броссаров, не забывая при этом проследить за тем, чтобы за ним последовал и Ланселот.

– Bonsoir, – приветствовал он их по-французски, галантно наклонившись к руке дамы. – Любезный барон, миледи, чрезвычайно рад снова вас видеть! Как поживаете? Я слышал, вы проводили отпуск в Австралии? Прекрасная страна! Кстати, позвольте представить моего друга, мистера Ланселота – надежду наших вооруженных сил и будущего бригадного генерала, – шутливо добавил Томпсон.

Консул, приветливо улыбаясь, крепко пожал и потряс руку сначала Томпсону, затем Ланселоту.

– Как удачно, что вы оказались на этом корабле, мистер Томпсон! Я частенько вспоминаю, как мы с вами весело провели время в ЛосАнджелесе. И хотя мое фамильное состояние после этой встречи немного похудело, я жажду взять у вас реванш за покерным столом.

– Непременно, месье Броссар, непременно, – широко улыбаясь ответил тот. – Я почему-то почти уверен, что теперь повезет именно вам. В крайнем случае поставите на кон ваше фамильное кольцо, с которым вы никогда не расстаетесь.

– Рад с вами познакомиться, – сказал Броссар, обращаясь к офицеру. – Как оказалось, моя страна была не слишком-то готова к войне, и вот печальный итог! Хорошо, что волны этого несчастья еще не докатились до здешних благословенных берегов. Надеюсь, что американские военные не будут столь беспечны и рано или поздно дадут достойный отпор Гитлеру и его прихвостням.

– Лучше уж рано, чем поздно, мой дорогой, – раздался голос миссис Броссар. Он оказался глубоким и звучным, под стать самой прекрасной Дженифер-Женевьеве.

– Многие наши офицеры уже сражаются в Британии, – ответил Ланселот. – И я надеюсь, что немцы не смогут долго воевать на два фронта. Так или иначе, они скоро запросят мира.

– Но вы-то пока тут, – с усмешкой глядя ему прямо в глаза, произнесла мадам Броссар. – Когда вся Европа гибнет в огне, Америка спокойно за этим наблюдает, а ее доблестное воинство проявляет прямо-таки чудеса героизма, браво отплясывая с дамами на балах, подальше от опасностей. О, я думаю, Гитлер будет вам крайне признателен, если вся американская армия окончательно переселится в тропики.

– Мадам, не волнуйтесь, – вмешался Томпсон, – армии у нас хватит и на тропики, и на субтропики, и на все остальное. Тем более что наибольшая опасность Америке угрожает вовсе не от Гитлера, а именно отсюда.

– Какая опасность? Обгореть на пляже?