Затяжной конфликт. Роман

– Ничуть не бывало. Над галлами поставлена Дева.

Максим изумился:

– Дева Мария?

– Ты чего, ума решился?! Дева Жанна.

– А-а-а, Жанна Д’Арк?

– Ну да. А Наполеон твой, Буонапарте, как про это прознал, так напялил треугольную шляпу, поднабрал кой-кого из солдатиков своих – тех, коих в России положил, – и подался к Антихристу. Говорит: «Невместно мне подвизаться под началом у девки». Больно кичливый. А супротив меня он щен неприязненный. До Белокаменной допер, спалил ее к чертям свинячьим, прости Господи, да и драпанул, аки петух обезглавленный, кровию блюющий. Per aspera, да не ad astra[3 - Per aspera ad astra – через тернии к звездам (лат.).]. А я царем на Москве сидел. За то обо мне пиесу написали и поют ее на разные голоса.

Он начал мурлыкать какой-то мотив, дирижируя сам себе обеими руками. Максим усмехнулся, и Отрепьев посмотрел на него неодобрительно. Реплика «Пьеса-то не о тебе, а о Борисе Годунове» окончательно вывела его из себя.

– Коли ты успокоился на том, что заглавие прочел, так о Бориске. А как целиком зачтешь, то прознаешь, что обо мне.

– Да читал я, читал, – засмеялся Максим. – Помню: «Изловить того вора Гришку и повесить».

Григорий возмущенно закричал:

– Не было такого! Наврал последыш Гаврилы Пушкина. Сам-то Гаврила, хотя и лукавый был боярин, да разумный. А этот – балабол без разумения. Сроду я в ту корчму не захаживал, и грамоты царской не зачитывал, и на Варлаама не наговаривал.

Он бы еще долго хаял Александра Сергеевича, но тут прибежал Толстый Вася и напомнил, что пора изгонять бесов.

По закону войны людям надлежало сражаться с людьми, а демонам – с ангелами. Однако будут ли посланцы ада соблюдать закон? На всякий случай следовало научиться отражать их нападение. Начальство организовало тренинг: дружинники по очереди сотворяли крестное знамение, и херувим, изображающий демона, в комическом ужасе отлетал прочь. Кто-то вместо троеперстия сложил кукиш – тоже сошло. Отец Николай благоговейно приговаривал: «Вот что крест животворящий делает!». Инаковерующие в демоноборчестве не участвовали, поглядывали на церемонию подозрительно.

Увлекшись наблюдениями, Максим прозевал приближение Виктора Блинова, бывшего командира своей сотни. Уклониться от встречи уже было невозможно. Блинов – неприятный субъект с харей истощенного хряка, – нехорошо улыбаясь, процедил:

– Давно к тебе подбираюсь, да ты всё ускользаешь. Теперь не увернешься.

– И не пытаюсь, – ответил Максим не вполне искренне. Он и раньше не раз ловил на себе недобрые взгляды Виктора, но счастливо избегал столкновений.

– Что, снюхались с Гришкой, выперли меня, мерзавцы? Тебя – в командиры, меня – за борт? Ну-ну. Думаете, вам теперь счастье выпадет? Не надейтесь. Еще наплачетесь, вспомните Блинова, только поздно будет. – Он оценивающе оглядел Максима и добавил: – Надо бы тебе рожу набить, да не стану.

Плюнул, повернулся и, слегка прихрамывая, пошел прочь. Благородство Блинова объяснялось просто: хоть он и был высок ростом, но не отличался крепким сложением. Спортивная фигура противника подействовала на него отрезвляюще.

Максим разозлился не столько на Виктора, сколько на Самозванца, по чьей вине возникла вся эта галиматья. Но что теперь обсуждать?!

* * *

Воевода, хоть иногда и напускал на себя строгость, а поболтать любил. Рассказывал про мерзостную натуру адептов Черного Рыцаря. Вроде, такая в них была ярость, что сдержать ее они не могли. При отсутствии врага дрались между собой, так что иногда даже убивали друг друга до смерти. А еще приносили в жертву младенцев, умерщвляя их с особой жестокостью.

Обычно же Самозванец делился диковинными историями из древних времен или беззастенчиво хвастался. Как-то раз сообщил:

– Настоящее наше имя – не Отрепьевы, а Нелидовы, и по роду мы Гедиминовичи. Восходим к старшей ветви Рюриковой, а царь Иван и прочие князья русские – к младшей. Потому на престоле мне быть более всех положено.

Максим не стал обсуждать генеалогические изыскания Самозванца. Вопросы престолонаследия четырехсотлетней давности его не волновали. Ему всё хотелось разобраться с полководцами. Почему не назначен воеводой Суворов? Или Дмитрий Донской? Или, на худой конец, Жуков? Но Григорий его оборвал:

– Не изрядно найдеше военачальников, кои решимость имеют во главе вашего войска стать. В бою не побывали, меч не за тот конец держите, щитом токмо от дождя покрываетесь.

– А тебе мы годимся?

– Я не привередливый, – засмеялся Самозванец. – Особо причудничать-то не приходится. Охотников воевать не вельми много.

– А что, Небесная Рать сама не справится?

Самозванец гордо ответил:

– Нет, без нас им никак. С демонами они славно борются, а с людью – шиш: они ж бестелесные. А у Черного Рыцаря полчища первоживущих да воскрешенных. Коли мы Архистратигу не подсобим, то они всеми градами и весями овладеют и на земле царствие свое учинят.

Были у Максима и другие вопросы. Интереснее всего было бы послушать об устройстве загробного мира, но на эти темы Григорий предпочитал не распространяться. Лишь однажды он в подпитии приоткрыл завесу над потусторонними тайнами. Они с Максимом сидели в баре «Царь-кружка» после инспекции, учиненной Самозванцем в спортцентре «Богатырь». Воевода подвел неутешительный итог:

– Не больно твои воины уклюжи. Не приведи Господь сойтись кому из вас в схватке с умелым бойцом.

– А что, в других сотнях лучше? – ревниво спросил Максим.

– То и худо, что не лучше, – посетовал Отрепьев. – Ох, беда бедища мне с вашим ополчением. Вам с вашими многими талантами из первого ж боя одна дорога – в мир иной.

– И что нас там ждет? – полюбопытствовал Максим.

– Это вроде спишь и сны видишь. А что те приснится – то по грехам твоим дается и по вере твоей.

– По вере? Здорово! – обрадовался Максим. – Я тогда, пожалуй, поверю в мусульманский рай с большеглазыми гуриями.

– Веруй себе на здравие. Но коли неправедно жил, то твои гурии во снах твоих такое с тобой сотворят, что и помыслить страшно.

– А православному лучшие сны снятся?

– По делам его. Веруешь во Христа и пресвятую Богородицу – привидятся те Христос и Богородица. А примут они тя али извергнут – это уж смотря как ты жизнь свою прожил.

– А тем, кто ни во что не верит, и сниться ничего не будет? И грешить можно при жизни, сколько душе угодно?

– Коли много грешил, то кошмары тя будут мучить ужасные. Такая жуть, что наяву не придумаешь. И будет те сниться, что Бог, коего нету, над тобой глумится, а ты и оправдаться не можешь, поелику Его нету и оправдываться не перед кем.

– Выходит, рай и ад – это всего лишь разные сны?

– Почитай так, коли по-простому объяснять. А во всей глуби те не понять, доколе время не пришло. Вот преставишься – тады познаешь. Как сказано: memento mori[4 - Помни о смерти (лат.).].

Очень хотелось спросить, что снилось самому Григорию, но Максим не решился. Уже и без того собеседник держался напряженно. Видимо, воспоминания о потусторонних снах были не слишком приятны. А может, говорить об этом не полагалось. Мало ли, какие табу существуют в высших сферах! И то сказать, далековато ушли от разбора спортивной тренировки.

* * *

Ох уж, эти занятия в спортзале! Короткие команды инструктора: «вперед!», «назад!», «батман!», «держи дистанцию!». Укоряющее: «не чувствуешь оружия!», «не владеешь соединением!». На полевых учениях было веселее. Броски в атаку с нестройными воплями и беспорядочным размахиванием мечами. Внезапные перестроения, организация круговой обороны. Короткая передышка, снова атака.

Воскрешенных, помимо Отрепьева, Максим покамест не видел и мало что о них знал. Как-то раз спросил:

– Скажи, в нашем войске только те, кто как бы из рая?

– Это с чего? Кто блаженны сны видит, просыпаться не станет. Воскрешенные – они из тех, кому всякое снится: то хорошее, то непотребное, то вовсе вздорное. Коли по-вашему называть, так это чистилище.