Донор (сборник)

– Хватит этих соплей. Вытяни руки, – приказал Золотарев. Его уже начала утомлять эта ситуация.

Она непонимающе глядела на него, и тогда Евгений наклонился, стальной хваткой вцепившись в локоть Шаниты. Рука была теплой и слегка дрожала.

– Это будет очень быстро, – улыбаясь, пообещал Евгений. Блеснувшее в сумерках лезвие скальпеля мягко вошло в плоть. Хирургический нож медленно двинулся вниз к запястью, оставляя за собой страшную расползающуюся рану. Кровь запузырилась, стремительно вытекая из рассеченных вен, влажно заблестели оголенные мышцы, связки и сухожилия. Запахло металлическими стружками.

– Я мог бы сделать все быстро, – пыхтя, заговорил Золотарев. – Но тогда бы все закончилось в считаные минуты. А я этого не хочу.

Шанита не издала и звука. Она сидела, выпрямив спину с покорно вытянутой рукой, которая постепенно окрашивалась кровью.

– Давай вторую.

Шанита повиновалась и, заглянув в ее уставшие глаза, Евгений почему-то подумал о зомби. Сделав точно такой же разрез на правой руке, он вытащил из слабеющих пальцев женщины замусоленное фото.

– Все это дерьмо, – обронил он, порвав фотографию на части. Обрывки карточки опустились на Шаниту, как осенние листья.

Евгений поднялся на ноги.

– Интересно, как поступила бы на моем месте ты, детка, – сказал он, споласкивая скальпель в ручье. – Не сомневаюсь, что ради своего ребенка ты, не задумываясь, вырвала бы у кого-нибудь сердце.

С ничего не выражающим лицом Шанита разглядывала руки. Казалось, она слабо понимала суть происходящего, пребывая в наркотическом дурмане. Края кошмарных ран разошлись, обнажая сырую плоть, сочащуюся кровью.

– Это просто инстинкт выживания, – продолжал Евгений. – Я не мог позволить погибнуть своей дочери. Так что все закономерно. Твой парень дал жизнь моему ребенку. Значит, так было предначертано свыше. Так тебе будет легче? А, детка?

– Зачем ты раздел меня? – приглушенно спросила Шанита. – Впрочем… какой смысл задавать такой вопрос садисту и извращенцу.

– Ты права, – подмигнул Золотарев. – Я люблю смотреть на голых баб, из которых капля за каплей вытекает сок, то есть жизнь.

Дрожащими руками Шанита пыталась подобрать с земли обрывки фотографии. Они мгновенно покраснели от крови, но она все равно с ожесточенным упрямством пыталась сложить измятые пазлы в единую картинку.

– Я буду делать все, чтобы я и мои близкие прожили как можно дольше, – разглагольствовал Евгений. – Надеюсь, через несколько лет медицина и трансплантология шагнет намного дальше, и человек сможет менять износившиеся органы, как детали на машине. Лично я рассчитываю прожить порядка ста тридцати лет. При правильном питании и здоровом образе жизни это вполне осуществимо.

– Сядь со мной, – тихо проговорила Шанита.

– Это еще зачем? – удивился он. – Увольте, мадмуазель. Наше свидание подходит к завершению. И вообще, вы не в моем вкусе.

Шанита глубоко вздохнула.

– Садись. И перережь свои вены, – прошептала она. – Тогда ты умрешь чистым. Мы уйдем вместе.

Евгений расхохотался, запрокинув голову. Он стоял на дне затхло-холодного оврага со скальпелем в руке, рядом с разбитым мотоциклом стоимостью два миллиона, рядом с истекающей кровью цыганкой и смеялся, и этот смех больше всего смахивал на злобное карканье.

– Я сейчас выйду на трассу, поймаю машину и через пару часов буду дома, под теплым душем, – заговорил он. – А ты останешься в этой вонючей яме кормить червей.

Он плотоядно облизнулся, затем принялся расстегивать ширинку.

– Чуть не забыл. Надеюсь, ты не против? – спросил Золотарев, улыбаясь. Вывалив наружу эрегированный член, он начал остервенело мастурбировать, хрипло и отрывисто дыша. При этом его затуманенный взгляд не отрывался от окровавленных рук Шаниты.

– Мразь, – разлепила она губы, отворачиваясь.

Дыхание Евгения участилось, наконец по телу пошла крупная дрожь, глаза закатились, и он тихо застонал, чуть согнув ноги в коленях. Пенис выстрелил жемчужно-серой струей спермы, заляпав кожаные штаны байкера и руку, которой он онанировал.

– Мразь, – с ненавистью повторила Шанита.

– В твоих глазах – да, – запыхавшимся голосом проговорил Золотарев. С его лица не сходила блаженная улыбка. Он вытер липкую от спермы руку о штаны, а капли на земле растер ботинком. – А для моей жены и дочки – я самый лучший на свете муж… и папуля. Как ты себя чувствуешь, детка?

– Лучше всех.

Евгений покачал головой.

– Глядя на тебя, этого не скажешь. Думаю, тебе осталось минут пять. Так что если тебе действительно есть что сказать, валяй. Последняя воля и прочее дерьмо.

– Не обольщайся. Я выносливая. И буду умирать долго.

Паузы между предложениями Шаниты стали длиннее, голос слабел, как догорающий огарок свечи.

– А еще я буду сниться тебе. Каждую ночь. Прежде чем ты умрешь.

Улыбка сползла с лица Евгения.

– Ты сумасшедшая.

Шанита раздвинула в ухмылке пепельно-сизые губы. Ей все же удалось сложить обрывки фотографии в целую картинку. Правда, из-за натекшей крови разобрать, что именно было на карточке, было уже невозможно.

– «Ты сумасшедшая», – повторила она за Евгением, – сказал мне выродок, который насилует и издевается над людьми.

– Смени пластинку, детка, – скорчил физиономию Золотарев. – Меня начинает подташнивать от твоего голоса.

Он застегнул молнию на штанах.

– Если честно, мне даже немного жаль тебя. Чего ты в итоге добилась?

С огромным трудом Шанита положила кровоточащие руки на колени. Попыталась пошевелить пальцами, но они отказывались повиноваться командам мозга. Ей было до слез жаль свои пальцы, которые напоминали сейчас бледные щупальца-обрубки. Сквозь багрово-кровяные разводы просвечивала бледная кожа.

– Поцелуй меня, – хрипло попросила она.

Евгений уставился на нее, как если бы с ним неожиданно заговорил покореженный «Индиан».

– Эка ты даешь, – наконец произнес он с изумлением. – Точно, шизанулась окончательно. Знаешь, детка, если там в баре у меня такие мысли и возникали, то сейчас я лучше поцелую сам себя в жопу.

– Ты не знаешь, как умеют целоваться цыганки, – едва слышно сказала она. Ее обескровленные губы вновь изогнулись в отталкивающей усмешке. – Целуй, пока я теплая.

Евгений упер кулаки в бока.

– Для меня и мертвую бабу трахнуть не вопрос, я это делал неоднократно. Но сейчас ты выглядишь хуже обоссанной бомжихи. Может, я тебя и отшпилю, когда ты окочуришься. А может, и нет.

От обильной кровопотери мутило, сильно кружилась голова, перед глазами все расплывалось, и Шанита, вздохнув, легла. Изуродованные руки безвольно лежали вдоль тела, словно освежеванные тушки зверьков, под ее телом медленно расползалась багряная лужа.

Золотарев быстро потерял интерес к ней. В очередной раз осмотрев разбитый мотоцикл, он плотно сжал губы.