Кто-то должен быть лохом

И я ушел. Ушел как побитая собака, сопровождаемая брезгливыми и отверженными взглядами. Я сел на байк и уехал в темноту ночи…

* * *

Я не мог уехать из города, так как был под подпиской. Зато я смог проследить за этой неуловимой четверкой. Но толку от моей слежки не было никакого. Они ничем себя не выдавали. Дядя Коля большую часть времени сидел дома или ковырялся во дворе. Иногда к нему приходила Аврора. Я не мог наблюдать за двумя квартирами одновременно, но один раз пронаблюдал, как Лера с Вадимом поехали в Воронеж и зашли в ресторан. Дальше смотреть за ними было бессмысленно, и я вернулся в Комли. Два раза меня вызывали на допрос, но ничего нового, я сказать им не мог и до суда, они про меня забыли. Я долго проворачивал различные варианты, как выкрутится и заставить их сознаться, но во всем выходило, что виноватым, окажусь больше я сам. Проработав до конца месяца, я уволился из ЧОПа и переехав в Комли, поселился у Пашки. Он предлагал мне поработать у отца, но я не согласился. Зато, я подарил ему дедовский тоннель со складом под гаражом. Чтобы перевезти все запасы к Пашке, нам потребовалось сделать три рейса на его «фольксвагене». Радости Пашки не было предела.

– Да это же раритет. – Восторженно орал он. – Мы на этом кучу бобла сделаем.

Мне было хорошо от того что друг доволен. Хотя бы кто-то доволен от того, что я есть на этом свете.

Съездил в Глуховку, что бы попробовать как-то договорится с Кнутом и Шмелём и тут меня ждал облом. Оба сказали мне, чтобы я не впрягал их в свои дела. Посидеть, выпить, пожалуйста. Но без ментов. Один раз навестил дедовский дом. А на обратном пути, меня остановила бабка Раиса. Прижимая сухие, морщинистые ладони к щекам, посетовала на алкаша Вову. Сказала, что приезжали к нему полицейские и что-то спрашивали обо мне.

– Только что он скажет, пьянь подзаборная. – Скрипела она. – Вылупил свои моргала и башкой кивает. Я им справку показала, что он не в себе, они и уехали. А что случилось то?

– Да все нормально. В дом к деду кто-то залез, перевернул там все. Ну я заявление в полицию написал. – Врал я, прямо смотря в честные и выцветшие от прожитых лет, глаза старухи. В тот момент, я возненавидел Леру. Но ещё больше я ненавидел дядю Колю. Почему, чтобы создать себе благополучие, за это должен кто-то расплачиваться?

В конце августа, меня вызвали на учебу и получив разрешение от следователя, я на байке выехал в Липецк. По прибытии, встал на учет в местном отделении полиции с запретом покидать город до суда. Поселили меня в общаге при училище. Территория огорожена, что меня полностью устраивало и я не переживал за свой мотоцикл. Я учился. Спокойно прошла осень и тихо проскользнула зима. Я знал, что у Леры, как у свидетеля, тоже подписка о невыезде и все они ждут, когда можно будет свалить. Потом была повестка и меня отпустили в Воронеж. По приезду я целый день провалялся на Пашкином диване, отгоняя от себя мысли о суде. Представлял, что у меня будут спрашивать и что я буду отвечать. Я гнал от себя эти мысли, но они возвращались вновь, настойчиво долбя в одну и туже точку. Не помню, как я уснул.

* * *

А вчера был суд. Самый поганый день в моей жизни. Сначала мы с Лерой сидели в комнате свидетелей. Мы не разговаривали и вообще, я старался не смотреть в её сторону. Потом первой, вызвали почему-то её. И я не знал, что она там говорила. Минут через пятнадцать, вызвали меня. Я стоял и смотрел только на судью. В зале сидело довольно много людей. Я бегло оглядел их, но Леры не увидел. Скорее всего, отпизделась и свалила. В переднем ряду, рядом с пожилым, усатым мужчиной, сидела заплаканная женщина. Мама Олеси. – Определил я. Слева, на скамейках, сидели присяжные, а Олеся с какой-то теткой, была в клетке справа от меня и боковым зрением, я видел рыжую копну волос на её голове. Очки у неё отобрали, и она щурилась, пытаясь поймать мой взгляд. Он ждала, что бы я повернул к ней голову. Её пальцы вцепились в крашенную арматуру решетки, а губы полуоткрытого рта, как будто что-то шептали. Она ждала от меня спасения. Только я был её спасением, и она это знала. И знала, что я тоже это знаю. Я прикусил нижнюю губу и давил её зубами, ожидая боль. Но её не было. Была только кровь. Я проглатывал её и давил снова.

Я дал показания против неё. Я все так же смотрел на судью, но увидел, как Олеся закрыла лицо ладонями и завалилась на пол. Заседание прервали и оглашение приговора перенесли на следующий день.

Утром следующего дня, я дежурил напротив дома дяди Коли. Я видел, как они загружали чемоданы в такси. Я ехал сзади машины до самого аэропорта и следил за ними до того момента, когда они скрылись в зоне отправки. Я посмотрел на табло. Самолет улетал в Софию. В этот же день с меня полностью сняли подписку о невыезде и в тот же день я собрался в Липецк. Я не знаю сколько лет дали Олесе? Но я думал, что буду как-нибудь помогать ей. Не знаю, как, но думаю я решу эту проблему. Я постараюсь помочь ей встать на ноги, когда она освободится. Я давал себе слово, даже не зная, как у меня все сложится впереди.

А сейчас, сплошная белая разметка убегала под переднее колесо моего красивого байка, и я ловил ртом соленые слезы, стекавшие по моим щекам.

    31 мая 2020
    Атырау.

notes

Примечания

1

Разведывательная Диверсионная Школа.