Цзи

Но Вовка, сидевший за рулем, был человек бывалый, и не боялся. А Огневскому было все равно.

– Красиво… – проговорил Андрей, очнувшись от полудремы, когда половина пути по ледовому полю была позади.

Рассвет у них за спиной разгорался, лед стал розоватым от его холодных лучей. Андрей обернулся: Владивосток таял в рассветной дымке. В серых прямоугольниках домов, разбросанных по невысоким хребтам, гасли последние утренние огоньки.

– Гонять по льду – мое любимое зимнее развлечение! – рассмеялся Вовка. – Жаль, что ты уезжаешь. Мы бы еще на острова прокатились… Надолго покидаешь нас?

– Не знаю… – отмахнулся Огневский. – На границе китайцы ставят визу вроде на месяц. А там видно будет. Поеду дальше, в Индию или еще куда… Боюсь, что назад в нашу ледяную отчизну дороги мне не будет. Прокуратура позаботилась.

Рассвет вошел в полную силу, лед под колесами стал багровым, в небе горели ало-оранжевые облака.

«Прямо прощальный салют…» – усмехнулся про себя Огневский.

Последний привет от Родины неприкаянному сыну – то ли герою, то ли преступнику, а на самом деле просто раненому, потерянному, очень усталому человеку двадцати четырех лет.

После ранения в голову Огневский долго болел. А когда более-менее оправился, наконец выписался из госпиталя и комиссовался, решил уехать из Москвы туда, где вырос, на Дальний Восток. Но домой на Сахалин возвращаться не хотелось – там лишь отец с мачехой, которых Андрей избегает, да могила матери. В нынешнем тоскливо-потерянном состоянии на родной остров лучше не соваться, станет только хуже.

И Огневский взял билет до Владивостока, о котором у него сохранилась пара добрых воспоминаний из юности. Позвонил Вовке Брагину, старому другу, тоже сахалинцу, но недавно перебравшемуся в столицу Дальнего Востока.

Когда им с Огневским было по шестнадцать лет, они, бунтуя против цивилизации в целом и родителей в частности, неделями вместе ходили в походы по диким углам родного острова. Пару раз едва остались живы после ночевок посреди тайфуна и встреч с медведями, что только укрепило дружбу.

С тех пор Вовка перебрался в крупный город, где работал в каком-то институте, занимался непонятными и никому особо не нужными исследованиями. Но все свободное время по старой привычке скитался по дикой природе.

Он очень обрадовался звонку давнего приятеля:

– Приезжай конечно! Вспомним молодость.

В итоге на четыре месяца, с сентября по конец декабря, Огневский стал спутником Вовки в его скитаниях по Приморью. Потерял счет горам и пещерам, которые они покорили вместе, разбитым дорогам, которые прошли и проехали, скалам, с которых поначалу, когда было еще относительно тепло, прыгали в студеное море.

И первое время бродяжничанье вдоль океана помогало погасить боль и тоску. Но увы, срок действия у этой анестезии оказался недолгий.

Постепенно Андрей начал скучать, а больные воспоминания вернулись, едва ли не с большей силой. Впрочем, деваться было все равно некуда. Старая жизнь погибла, а устраивать новую нет ни сил, ни желания. Он продолжал путешествовать по краю, иногда и без Вовки, которому, в отличие от Андрея, временами нужно было ходить на работу.

Но вот однажды в декабре Огневский, завершив очередной одинокий маршрут, выбрался из заснеженного распадка к таежному поселку. Впервые за три дня он оказался в зоне действия мобильной связи, и на телефон пришло оповещение о том, что звонил отец. Настойчиво, уже четыре раза.

Андрей удивился. Отношения с родителем у него были специфические: после нескольких лет скандалов отец и сын сошлись на «вооруженном нейтралитете», постепенно перешедшем во взаимное игнорирование.

Если Огневский-старший пытается выйти на связь – явно случилось что-то из ряда вон.

– Привет, – сказал отец, когда Андрей перезвонил, стоя на перроне в ожидании электрички в город.

Голос был как всегда: уверенный, прямой, слегка угрюмый и, конечно, с приказной ноткой. Сразу слышно, что говорит потомственный военный и командующий ракетной частью. – Как ты?

– Никак, – честно ответил Огневский, глядя, как лохматые снежинки, предвестники грядущего бурана, медленно ложатся на рельсы.

Полгода назад, узнав о ранении отпрыска, отец приехал навестить его в московском госпитале. Но проявлять сочувствие у него получалось плохо, даже когда старался, – не тот характер. Андрей же был в полной апатии и даже особо не запомнил того короткого визита. Отношения быстро вернулись к статус-кво.

– Что случилось? – теперь спросил сын.

– Случились серьезные проблемы. У тебя, – ответил отец. – Ты где сейчас вообще?

– Деревня Кузнецово, Лазовский район Приморского края…

Огневский-старший сердито хмыкнул.

– Пока ты шляешься по гребеням, военная прокуратура готовит на тебя дело. Что-то о хищении… Рассказывай, чего там натворил?

Андрей вздохнул.

– Ничего. Честно. Поссорился с кем не надо.

Отец тихо выругался.

– В общем, – сказал он, – тебя скоро объявят в розыск по подозрению. Мы с Колей, конечно, постараемся тебя прикрыть, – Колей звали дядю Андрея, крупного военного дипломата, – но если не хочешь сидеть в СИЗО, тебе надо уехать из страны. Есть три дня, не больше. Ты в Приморье? Тогда дуй в Китай, это оттуда недалеко. Или в Таиланд, там, говорят, тепло. Деньги нужны?

– Нет, – ответил Андрей.

За время службы он и правда кое-что скопил, а потеряв аппетит ко всему на свете, тратил теперь очень мало.

– Я переведу на твой счет, – отрезал отец. – Собирай манатки – и мотай за бугор, понятно? Мне еще сына-зека не хватало!

– А я думал, ты за меня переживаешь, – угрюмо пошутил Андрей. – Ладно, я понял. Три дня так три дня.

И вот они катили по белому льду в сторону китайской границы. Два дня миновало, начинался третий – завтра, наверно, начнут искать. Но Огневскому было все равно, терять в любом случае нечего. Но раз обещал отцу «дуть за бугор», придется дуть.

Мерный шелест резины по льду сменился рычащим хрустом – машина пересекла залив и снова выбралась на сушу. По галечному берегу въехали в пустынного вида поселок. Пара лодок, вытащенных на сушу, пара бетонных строений да низкие деревянные дома, темные от морской сырости.

«Что ж, ледяной Стикс пересекли», – иронически подумал Огневский.

– Полуостров Песчаный, – объявил Вовка, показывая рукой на зимний пейзаж. У Брагина было добродушное обветренное лицо и веселые карие глаза. – Формально эта территория считается одним из районов Владивостока и слывет глухоманью. Но на самом деле мы въезжаем в сказочные места! Отсюда и до самой границы уникальный природный регион. И флора, и фауна, каких больше нигде нет на свете… Да ведь здесь водятся одновременно амурский тигр и дальневосточный леопард! Я москвичам рассказываю, что у нас здесь леопарды есть, – не верят, болваны! А его ареал именно здесь, на юге Приморья, среди сопок и деревень вот этих. Самый крупный из леопардов в мире, голубоглазый, пушистый, такое чудо! Мы вообще живем тут в стране чудес!

– Бог слишком плотно нашпиговал Россию чудесами, – философски заметил Огневский, – оттого и мучаемся. Передоз.

Вовка рассмеялся.

Остановились у автовокзала в поселке Славянка. Через полчаса отсюда должен отходить автобус в городок Хуньчунь китайской провинции Гирин. Огневский выскочил из машины на мороз, добежал до кассы, купил у хмурой толстой тетки билет.

Вовка отказался сразу уезжать:

– Чего ты будешь мерзнуть в этом вагончике? – Он кивнул на неприметное здание автостанции. – На улице минус двадцать с ветром… Посидим, чай в термосе есть.

Они ждали в машине, пили сладкий чай, вспоминая свои путешествия. Андрей смотрел через запотевшие стекла наружу. Яркий рассвет догорел, наползли вечные приморские облака. Славянка, популярный летний курорт, была зимой пуста, холодна и уродлива.

Прибыл китайский автобус с большими красными иероглифами на бортах. Огневский вышел из машины, закинул на спину рюкзак, на прощание пожал другу руку.

Вовкин джип покатил обратно, а Огневский стоял и ждал перед закрытыми дверьми автобуса – водитель запер машину и куда-то исчез.

– Мать вашу, – прошипел сквозь зубы худощавый парень чуть постарше Огневского, единственный, кроме Андрея, пассажир. Из-под серой шерстяной шапки выбивались тонкие рыжие локоны. – Совсем с ними околеешь! Уже время отправляться, куда этот козел делся?!