Но именем твоим…

– Ну так сказку я вам и излагаю, а верить в неё, или нет – справа ваша….

Межевой комиссар кивнул.

– Согласен с вами, пан Славомир. Так что вам рассказала старуха из Гусятина?

Шляхтич не спеша разделал гусиный полоток, с видимым удовольствием его съел, запил добрым глотком сбитня – и лишь после этого, оборотясь к своему собеседнику, ответил:

– Старуху ту, как она рассказала мне в подклети дома подстаросты гусятинского, звали Янина Лисовская, она родилась в семье Анджея Лисовского, шляхтича герба Еж, павшего при штурме Мариенвердера в Прусскую войну; мать отдала дочь в услужение в семью Острожских, и до рождения Эльжбеты она жила в палатах князя Константина Ивановича в Турове, прислуживая вдовой княгине. Когда же в семье старшего сына князя, только что перенесшей тяжкую утрату, появился младенец женского пола – Янина была отправлена в Острог и сделалась нянькой маленькой Эльжбеты, потому что мать её не могла должным образом ухаживать за ребёнком – все силы Беаты уходили на тяжбы с опекуном брата её покойного мужа. В год смерти Ильи его брату, Василию, исполнилось всего тринадцать, и у Беаты были возможности стать наследницей всего имущества рода – тем более, что сама вдовая княгиня делами мирскими себя не утруждала. Но князь Юрий Семёнович, её брат, ставший опекуном Василия – не только сумел пресечь поползновения Беаты на волынские владения семьи Острожских, но и всерьез вознамерился расследовать таинственную смерть Ильи Константиновича. Посему Беата все силы тратила на противоборство с родней деверя… – После этих слов пан Славомир грустно улыбнулся.

– Так эта Янина была маленькой Гальшке вместо матери? – спросил пан Станислав.

– И даже больше. Вы же знаете, иногда дети не могут рассказать родной матери всего, о чем думают – а няне могут, няня всегда знает о ребенке больше, чем мама…. Вот и Янина стала для маленькой Эльжбеты и мамой, и няней, и старшей сестрой – всем вместе…

Как я уже говорил, Эльжбета с рождения обрела права на владение несметными богатствами – по завещанию Ильи ей отошло всё его имущество, оставшееся старшему сыну великого гетмана литовского от его отца: половина Острожского княжества с Дубно, Острогом, Чудновым, Полонным, Кропиловым, Любартовым, Дерманью, Межеричем, Литовежем, ещё тремя с половиной десятками городов и замков и шестистами сорока тремя сёлами, деревнями, хуторами, застенками и выселками – всего шестьдесят с лишним тысяч тяглых. Ей же принадлежали права на получение пошлины на вывоз зерна и леса, ловы в Кременецкой пуще, мыта с купцов, торговавших с Крымом… Эльжбета – вернее, её мать – получала доходы с поместий, пашен, лугов, пастбищ, садов, огородов, лесов, рощ, пасек, от охот, шинков, заводов конных, ярмарок, мыт, перевозов, мостовых, с озёр, прудов, рек, рыбной ловли, мельниц, от стад и от труда рабов и рабынь. В год всё это приносило по тем временам не менее ста пятидесяти тысяч коп грошей литовских!

Межевой комиссар тяжело вздохнул.

– Казна о таких доходах нынче и мечтать не может….

Пан Славомир развёл руками.

– Пане Стасю, да ведь нельзя и сравнивать – доходы великокняжеского скарба или Короны и Острожскую ординацию! Князь Януш, внук его милости Константина Ивановича, пятнадцать лет назад добился в Сейме привилея о дальнейшей неделимости земель Острожских – так после всех поделов и изъятий этот майорат, как называют её нынче на немецкий манер, всё равно состоит из трех дюжин городов и замков и шести сотен деревень и застенков! А во времена Его милости князя Василия, когда он владел мало что не всей Волынью и Подолией – ежегодный доход дома Острожских выходил в шестьсот тысяч коп грошей литовских! Богатства рода были неисчислимыми….

– Но, как я помню, Беата тоже претендовала на эту маёмость? Хоть по завещанию князя Ильи ей ничего не досталось? – спросил комиссар.

Пан Славомир кивнул:

– Конечно! Зачем бы она тогда попервоначалу окрутила старшего сына великого гетмана, а затем довела его до смерти? Но, на свою беду, она оказалась излишне алчной – восхотев обладать не только всем наследием своего почившего в бозе супруга, но также землями вдовой княгини и князя Василия. Тем развязав междоусобицу и внеся в семью свою зёрна взаимной ненависти… Вздорная и алчная хищница, лишенная ума, не ведавшая о чести и достоинстве – вот кем была Беата Костелецкая, и это не только мнение Янины Лисовской, но и всех тех людей, которые знали вдову князя Ильи. Алчность погубила и её, и её дом, упокой, Господи, её несчастную душу…

Пан Станислав вздохнул.

– История древняя, как мир…. Но что же Гальшка? Вы обещали открыть тайну, связанную с её судьбой?

– Обещал – открою. Вернее сказать, расскажу то, о чем поведала мне Янина Лисовская в ноябре восемьдесят четвертого года в Гусятине.

Так вот, маленькая Эльжбета росла, не зная родительской ласки – отец, как я уже говорил, отдал Богу душу за три месяца до её рождения, мать всем своим естеством пребывала во вражде с младшей ветвью Острожских, почти забыв о дочери – пока в сорок втором году великий князь не велел своей властью прекратить острожские тяжбы, ябеды и кляузы, к тому времени изрядно опостылевшие и ему, и великому подскарбию литовскому, какой обязан был эту усобицу гасить. Отправленная Жигимонтом Старым на Волынь комиссия разделила наследие его милости князя Ильи – отписав Острог и окрестные деревни вдове, Полонное же, Чуднов, Межерич, Лютовеж и Кропилов с окрестными замками, местечками, деревнями, хуторами и застенками – отдав дочери. Но по малолетству Гальшки Беата все равно взяла на себя бразды правления всей вотчиной – прекратив, однако, тяжбы с опекуном князя Василия за заприпятские земли и Волочиск с местечками… Казалось бы, всё устроилось, Беата получила тот доход, о котором мечтала девицей – но увы, вместо того, чтобы заняться воспитанием дочери, она окунулась в праздную суету и соперничество в тщеславии при краковском дворе, бывая в Остроге лишь наездами…. Зато дядя Эльжбеты, молодой князь Василий, все чаще и чаще стал навещать отцовский замок – и с каждым разом его визиты становились все дольше… Дочь Ильи видела в дяде своего отца – которого она, увы, живым не обрела счастья повидать.

Когда юной Эльжбете исполнилось двенадцать лет – сейм в Вильно на специально созванном заседании принял постановление о судьбе молодой княжны Острожской. Она не могла без дозволу опекунов выйти замуж – опекунами же её были дядя, князь Василий Острожский, король Жигимонт Август и старый князь Сангушко, староста винницкий и брацлавский, маршалок Волынской земли. Князь Василий крепко дружил с сыном старого Сангушки, Дмитрием. Молодой Сангушко, будучи старостой житомирским, а с пятьдесят второго года – каневским и черкасским – хоть и юн был годами, но уже досыта познал к тому времени на своей шкуре горького хлеба войны, ибо каждый год ему приходилось отражать татарские набеги…

Межевой комиссар оживился.

– Да, помню! Это тот Сангушко, который захватил княжну Полубинскую и держал её в полоне, намереваясь женится на ней против воли родни, а потом увёз молодую княжну Острожскую в Богемию, где и сгинул?

– Именно он, пане Стасю, прошу прощения…. А вы изрядно знаете историю прошлого века!

Пан Станислав вздохнул.

– Золотые времена, пане Славомир, золотые времена….

– Позволю себе не согласится с вами, пане Станислав. Да, больших войн, сродни Ливонской, не было, и Корона с Княжеством жили не в пример спокойней и зажиточней – но и тогда трагедии случались….

Межевой комиссар кивнул.

– Да, история князя Дмитрия Сангушки – истинно трагедия греческого строя….

Пан Славомир только махнул рукой.

– Э-э-э, пане Стасю, по сравнению с нашей историей – куда там Эсхилу, Софоклу иль Еврипиду! – Помолчав, продолжил: – Так вот, о молодом Сангушке. Впервые он приехал в Острог в пятьдесят третьем году, аккурат на Крещение – и за ним, несмотря на его юный век, уже тянулся изрядный хвост всяких слухов и враков. Которые совсем не всегда были таковыми….

Межевой комиссар покачал головой.

– Но ведь княжну Марину Львовну Полубинскую он увозом увёз, прямо из отчего дома?

– Увёз. Сорвиголова, что поделаешь! Но надо иметь к нему снисхождение, дед княжны, князь Василий Андреевич, староста мстиславский, перед смертью обещал молодому Сангушке руку внучки – и Дмитрий Фёдорович лишь восхотел избежать превратностей судьбы….

– Так что ж он тогда не женился на княжне Марине? Полубинские – Гедиминовичи, род знатный, от Ольгерда…

Пан Славомир иронично глянул на своего собеседника. И ответил:

– А княжне Марине в тот год дорогу перешла Анна Ягеллонка…

Земский комиссар от изумления даже привстал.

– Как?

– А вот так. – Довольный произведённым эффектом, старый шляхтич ухмыльнулся в усы. – Юный Сангушко мало того, что был отчаянная голова и боец, каких мало было на Литве – так ещё и сам собой был хорош, как ангелочек… Ну, это по словам Янины Лисовской, впервые увидевшей его на Крещенье пятьдесят третьего года. А о сердечной связи молодого Сангушки и сестры его милости короля Жигимонта Августа рассказала ей камеристка его матери, Анны Ивановны, тоже гостившей в Остроге.

– Всё любопытнее и любопытнее. Пан Славомир, ваш рассказ – просто новелла Бокаччо!

– Скорее уж сонет Петрарки – ведь у молодого Сангушки и королевны Анны лишь начало возникать душевное влечение, кое в самом зарождении пресекла королева-мать. К тому же дочь Жигимонта Старого была на семь лет старше князя Дмитрия…

– Я об этом не то, что не слышал – но даже и не думал, что такое было возможно!

– Э-э-э, пане Стасю, как писал Шекспир, «есть много, друг Горацио, на свете, что и не снилось нашим мудрецам» …. Молодой Сангушко и Анна Ягеллонка встретились на королевском балу накануне Филиппова поста, в ноябре пятьдесят второго года. Королевна лишь увидала князя Дмитрия – как немедля воспылала к нему самой отчаянной страстью. В этот же вечер молодой Сангушко получил от Анны Ягеллонки письмо – не оставлявшее никаких сомнений относительно намерений королевны; князь Дмитрий, пребывая в смущении и раздумьях, не решился ответить – и через три дня получил второе письмо, на которое уже составил ответ. Но Анна Ягеллонка его не получила – челядинец, несший послание, был остановлен Боной Сфорцой. Королева-мать была на том же балу, видела, какими глазами её дочь смотрит на юного литвина – и всё прекрасным образом поняла. Через своих слуг она узнала о начале их эпистолярного романа – и решила пресечь его самым решительным образом. И ответ Дмитрия Сангушко попал не королевне Анне, а её матери… На следующее утро молодому князю был оглашен указ великого князя литовского немедля ехать в Брацлав, готовить воеводство к грядущему набегу татар – а устно добавлено, чтобы более он носа на Вавеле не казал, во избежание горших бед и напастей… Молодой Сангушко, будучи подданным великого князя Жигимонта Августа, не посмел пренебречь его указом – но жажда отомстить за такое унижение сжигала всё его естество…. Он немедля покинул Краков – но ни в Ковель, в свой родовой замок, ни в Брацлав, куда велено ему было отправится – он не явился, а все последующие два месяца метался по Литовской Руси, не зная, чем потушить свой гнев и горечь от унижения… Не забывайте, Сангушки – Гедиминовичи, род свой ведут от Любарта, Ягеллоны им ровня. От терзавшего его душу негодования молодой князь и думать забыл о молодой княжне Полубинской, оставленной им на попечение тётки, Федии Андреевны, его снедала невозможность отомстить за обиду – не забывайте, Жигимонт Август все же был король и великий князь…. И от неизбывной печали князь Дмитрий заехал в Острог – надеясь в компании с его милостью младшим Острожским забыться за бражным столом… И не в Анне Ягеллонке тут дело, хотя внимание королевны польстило юному князю – его душила ярость от обиды, которую нельзя искупить. Во всяком случае, так Янине Лисовской поведала камеристка Анны Ивановны, матери молодого князя. А женскую душу в таком деле обмануть нельзя – женщина чует это не разумом, но сердцем…

Так вот, о первом приезде Дмитрия Сангушко в Острог. Прибыл он туда, пылая праведной жаждой мщения – кою, увы, никаким образом не мог удовлетворить. И вдруг за обедом, накрытым по случаю прибытия знатных гостей – он встречает юную Эльжбету!

Янина Лисовская подробно поведала об этом событии – ведь именно оно стало началом трагического исхода жизни молодого князя. Дмитрий Сангушко вошел в каминный зал княжеских палат; за старшим столом сидели уже его мать, вдовая княгиня Анна Ивановна, князь Василий, а также будущий тесть молодого Острожского, великий гетман коронный Ян Тарновский, за гостевым же столом – старый князь Четвертинский, остановившийся в Остроге по пути в Вильну, коронный постельничий Конецпольский, приглашенный князем Василием обсудить какие-то дела – и Беата, приехавшая за час до этого. Одновременно с молодым князем в залу вошла юная Эльжбета в сопровождении няни – девочке только что исполнилось тринадцать лет, она только начала познавать свою женственность, была свежа, юна, трепетно пуглива, очаровательна своей непосредственностью…, впрочем, слова Янины в этом случае мы подвергнем некоему сомнению, ведь Эльжбета была ей почти что дочерью. Но в любом случае, для молодого князя вошедшая вместе с ним в залу девочка стала лучшим лекарством против мучавшей его жажды мщения и горестного осознания её невозможности – я человек старый, и прекрасно понимаю те чувства, что возникли у Дмитрия Сангушки при встрече с юной Эльжбетой… Юность всегда очаровательна! – заключил шляхтич и крепко приложился к кубу с мёдом.

– Князю Дмитрию тогда сколько исполнилось? – живо спросил комиссар.

– Двадцать два года.

– А княжне Острожской тринадцать, вы говорите?

– Именно так. И нет ничего удивительного, что меж ними вспыхнула искра – это молодость, тут ничего нельзя поделать…

Впрочем, пани Янина Богом клялась, что попервоначалу меж князем Дмитрием и княжной Эльжбетой не было даже случайно обронённого слова – они сидели по разные стороны стола, юная княжна принужденно отвечала на какие-то вопросы своей матери, Дмитрий пытался поддерживать беседу с князем Василием – также без успеха. И лишь тогда, когда их глаза встречались – на лицах обоих вдруг вспыхивал пунцовый румянец… Янина Лисовская не одна заметила это – по завершению обеда княгиня Сангушко попросила своего сына уделить ей немного внимания. Как вы знаете, пан Станислав, женщины умеют хранить секреты – но лишь все вместе, сообща…. К вечеру подробности разговора Анны Ивановны с князем Дмитрием были известны всем обитателям острожского палаца женского пола. – Старый шляхтич вздохнул, пряча в усах ироничную улыбку.