Она взяла его руку и приложила к своему животу.
– Чувствуешь, а? Чувствуешь, как горит?
Виктор Сергеевич сосредоточился, пытаясь прочувствовать всё, коль уж представилась такая возможность. Он то холодел, то обливался жарким потом, его даже слегка знобило от внезапно подступившего возбуждения.
– Чувствую, – выдавил он из себя. – Тёплый вроде бы… живот-то.
При этом, вторая его половина в постели блаженно улыбалась во сне.
– Давай допьём и спустимся ко мне. Попросим Феоктиста, чтоб спел нам что-нибудь под настроение.
– Прямо так? – Самсонов показал на свой внешний вид.
– Прямо так. Чего здесь такого, на пляже их вон сколько голышом ходят, а нас только двое, ты да я. И к тому же, мы дома, – убедила его Морозова.
– На брудершафт больше не будем, – разливая оставшуюся настойку в стаканы и опуская глаза, предупредил он. – Я целоваться не умею. —
Выпили без брудершафта, как обычно.
– Ну, пошли, писатель. Гаси лампу.
– Я сигареты возьму?
– Обязательно, и колбасу для Феоктиста прихвати.
Они вышли в прохладную ночь, а вторая его половина в постели, съёжившись, подтягивала к подбородку одеяло.
– А совсем не холодно, – прошептал Самсонов, нащупывая босыми ногами ступеньки лестницы.
– Это потому, что ты во сне, – объяснила Снежана.
– А разве ты не во сне? – удивился он.
– Конечно, нет. У меня нет никакой второй половины, как у тебя. Сейчас сам убедишься. Я не раздваиваюсь.
– Странно, ведь ты не была вчера такой красивой, как сейчас.
– Я же тебе говорила, он просто не мог меня увидеть и понять, что свойственно для близорукого мужичка. И запомни, ты – это не он, а он – это не ты.
– Но разве можно во сне встречаться с настоящими людьми? Я же ведь сплю…
– Иметь контакты с реальными людьми куда интереснее, нежели с нереальными. Что ж это за сон, когда в нём всё нереально. Сон надо проживать так же, как и жизнь. Зачем терять драгоценное время. Порою, жить во сне куда интереснее. Можно делать всё, что твоей душе угодно, и никто твои поступки не осудит. Вот ты идёшь со мной в трусах и майке, думаешь, твоя Клавдия тебя осудит за это? Нет. Не осудит, потому, что ты во сне, а не наяву. Смотри, не оступись, здесь ступенька прогнила.
Они вошли в её комнату и включили свет. Виктор Сергеевич поразился большому количеству фотографий на всех стенах.
– Много фотографий? Объясняю. Это люди, которых я, можно сказать, спасла, вернула им чувство Реальности, – заметив его удивление, объяснила Морозова.
То, что в комнате было уютно, он заметил сразу. Она усадила гостя на диван и угостила его большим румяным яблоком. Самсонов с хрустом откусил и энергично задвигал челюстями.
– Вкусно? – спросила она.
– Как мёд. – С полным ртом, жуя, ответил тот.
– Теперь смотри, видишь, нигде моей второй половины нет, а это значит, что я не во сне.
Самсонов, на всякий случай, осмотрелся по сторонам, и соглашаясь, кивнул головой.
– Как же он тебя вчера не разглядел? Вот болван…
– Разглядеть человека нелегко, – стала его успокаивать Снежана. – Человек открывается в порыве откровения или вот как ты, – во сне. Запомни, что истинная половина – это ты, а не та, которая сейчас спит наверху. Она должна подчиняться тебе во всём. Ты есть – настоящий, а не он. Ты – одухотворенная сторона. – Снежана демонстративно подняла вверх указательный палец. – Твоя вторая сторона, вымуштрованная жизнью, тебя долго обманывала. Она заключила твое «я» в тюрьму, в темную бездну собственной души и томила там твою реальную духовную сущность до сегодняшней ночи. Скажи спасибо, но не против ветра, что мы с тобой как бы случайно встретились. Но иначе б, ты духовно погиб, не ощутив таинств Жизни, исполнения волшебных желаний и мятного леденца свободы. Не забывай об этом никогда. Впрочем, свой день рождения помнят все.
Феоктист спал, держась одной лапкой за решётку.
– Феоктист, спой нам что-нибудь задушевное, – ласково попросила Снежана. Попугай в недоумении посмотрел на полуночников одним глазом.
– Рррехнулись? – и клювом показал на стенные часы, которые показывали половину второго.
– А ливерной хошь дам? – подразнила Морозова.
– Спрррашиваешь, – Феоктист открыл второй глаз.
– А песни будешь петь?
– Спрррашиваешь.
– Только так, – поставила условия хозяйка, – одна песня – получаешь порцию колбасы, другая песня – порция колбасы. Договорились?
– Спрррашиваешь, – вздохнул попугай. – Какую петь – то?
Хозяйка очень долго выбирала песню для исполнения, а тем временем Феоктист готовился к выступлению. Он важно прохаживался по клетке, заложив крылья за спину, иногда прокашливался, как профессиональные вокалисты перед выступлением. Снежана спросила у Самсонова какая у него любимая песня.
– «Степь да степь кругом…», – подумав, ответил тот.
– Заказ понятен, это, где ямщик замерзал? Сделам. – сказал Феоктист. – Как Зыкина или как?
– Давай, как Омский Народный хор.
Попугай выдержал профессиональную паузу и запел, как Омский:
«Степь, да степь кругом…»
Потише можно? – попросил Виктор Сергеевич, – а то спящего Самсонова разбудим, – и показал пальцем на потолок. Феоктист недовольно посмотрел на него, но громкость уменьшил.
«…путь далёк лежит
в той степи глухой
замерзал ямщик…»