Гюнтер Шидловски

Пфлюгер. – Отвечай! Да или нет? (Тоже бьет лежачего Штаубе ногой.)

Диц. – Не молчи!

Пфлюгер. – Не молчи!

Пинают лежачего. Устают. Отдышались. Штаубе продолжает лежать, как и лежал, спокойно глядя в зал, как будто бы его и не били.

Пфлюгер. – Может ли быть такое, что мы переборщили с тобой, Диц? Мы забыли священное правило, что лежачего не бьют.

Диц. – Да, но это же кладбище. Это особое место. Здесь можно. Оно обладает как бы особой аурой. Деликатность, которая приличествует такому месту, нет-нет, да и должна хотя бы изредка компенсироваться грязной дракой. С одной стороны, оно как бы да… К покойнику надо относиться с уважением. То же самое к родственникам и участникам деликатных процедур. С уважением… Но на нас, на могильщиках, иногда отыгрываются. И это в порядке вещей. Помнишь, Пфлюгер, как полтора года назад мы не слишком глубоко вырыли яму, но потребовали благодарности.

Пфлюгер. – Да, помню. Я слегка был пьян. Мерзлый грунт. Я потребовал благодарности и тут же получил удар в живот коленом.

Диц. – Да. А я, помню, получил кулаком в ухо.

Пфлюгер. – А потом нас повалили на землю и стали пинать.

Диц. – Но в одном, но в одном я глубоко уверен, Пфлюгер, что если бы они нас запинали вконец и лишили жизней, то тут же отношение к нам в корне бы изменилось. Сразу море уважения.

Пфлюгер. – Рассказы о наших благодеяниях.

Диц. – Красивые эпитафии и лучшие цветы. Видишь, какая тонкая категория кладбище! Резкая грань. С черного на белое и обратно. (Обращаясь к Штаубе.) Вот. То, что мы попинали тебя, Штаубе, это в порядке вещей. А раз жив, то обойдёмся без комплиментов.

Пфлюгер (обращаясь к Штаубе). – Не принимай близко к сердцу, коллега. Ну, чего ты молчишь? Молчит. По-прежнему молчит. Как будто нас нет. Как будто мы для него лишние.

Диц. – Знаешь, Пфлюгер, мне кажется, будет разумно, если мы отнесем его вглубь пустыря. Чтобы он не отвлекал Мастера, когда будем вести переговоры.

Пфлюгер. – Резонно.

Берут Штаубе под руки. Тащат вглубь пустыря.

Диц. – А ну давай-ка, дружище. Руки, как плети.

Пфлюгер – Тряпка какая-то. Мешок с мякиной.

Диц. – Просто удивительно, как эти руки превращаются в железные, когда это безмолвное существо начинает работать. И вот еще: давай-ка закидаем его веточками, раз ему все равно. Так, на всякий случай, чтобы не напоминал о себе.

Забрасывают Штаубе веточками, возвращаются на авансцену.

Диц. – Ну вот, полдела сделано. А теперь давай подумаем, что скажем Мастеру, когда на нашу просьбу выплатить восемьдесят пять гульденов он ответит отказом. Думаем! Думаем!

Пфлюгер. – Думаем!

Оба молчат. Думают.

Диц. – Ничего не придумал, Пфлюгер?

Пфлюгер. – Нет, пока ничего.

Диц. – Я тоже. Ладно, сейчас придумаем. Сейчас мы прорепетируем, сейчас мы кое-что изобразим. Представь, что я – Мастер, а ты тот, кто и есть – Пфлюгер. И вот, я приближаюсь… (Отходит в глубь сцены, оставив Пфлюгера на авансцене. Начинает приближаться. У него неплохо получается изображать Мастера. Пфлюгер теряется.)

Я чувствую, Пфлюгер, у вас накопились ко мне вопросы?

Пфлюгер. – Да, Мастер.

Диц. – Ну что ж, спрашивайте, я весь внимание, мой друг.

Пфлюгер. – Мастер, а когда… а когда… (теряется.)

Диц. – Что когда? Зачем нужно это «когда»? Мы с вами здесь и сию минуту.

Пфлюгер. – Не могу. Боюсь. Так похоже.

Диц(прекращая изображать Мастера). – Ну чего растерялся, дурак, чего раскис? Ну-ка давай еще разок (Опять отходит вглубь сцены, опять приближается, демонстрируя и взгляд, и пластику Мастера.)

Диц. – Я чувствую, Пфлюгер, что у вас накопились ко мне вопросы?

Пфлюгер. – Да, Мастер. А когда вы нам вернете восемьдесят пять гульденов?

Диц. – Восемьдесят пять? А может быть, шестьдесят пять?

Пфлюгер (опять теряется.) – Может быть, шестьдесят пять…

Диц. – Хм, шестьдесят пять… А тридцать пять? По-моему, тридцать пять тоже интересная цифра, вы не находите?

Пфлюгер. – Да, интересная.

Диц. – Новопреставленный Баумштайн весьма удивился бы, если бы знал, что мы ведем речь о каких-то цифрах. А может, он и слышит? Кто знает? До чего загадочен этот непознанный мир! (Прекращая изображать Мастера.) Ну что раскис?! Мы же договорились, что стоим на своем, дурак!

Вновь уходит вглубь сцены. Возвращается, демонстрируя походку Мастера. Опять начинает говорить с его интонациями.

Пфлюгер, я чувствую, у вас накопились ко мне вопросы?

Пфлюгер. – Да, Мастер. Я хочу спросить, когда вы нам вернете восемьдесят пять гульденов?

Диц(своим голосом). – Молодец, Пфлюгер! Бери его за горло, а то это хитрая лиса улизнет. (Голосом Мастера.) Обязательно верну, обязательно верну, Пфлюгер. Вот только выполним свои обязательства, и я все до гульдена вам верну. (Своим голосом.) Стоим, стоим на своем, Пфлюгер.

Пфлюгер(дрожа от страха). – Я… я на этот раз отказываюсь приступать к работе до тех пор, пока не получу свои предыдущие деньги!

Диц(своим голосом). – Молодец. Молодец, друг! Стоять на своем! (Голосом Мастера.) Вы поймите, Пфлюгер, сейчас отказываться ни в коем случае нельзя. Представляете, сколько приедет родственников уважаемого Баумштайна и сопричастных. У людей горе… А вы в такую минуту и вдруг о деньгах…

Пфлюгер. – В таком случае… В таком случае… Я отказываюсь копать!

Диц(своим голосом). – Молодец! Молодец, Пфлюгер. Держи и не выпускай этого хитреца. (Голосом Мастера.) Ну что ж, как скажете, Пфлюгер… Тогда я сам возьму лопату. (Берет лопату. Притворно начинает делать копательные движения. Пфлюгер тоже хочет было броситься к лопате, но Диц останавливает его.) Куда?! Куда?! Мы же договорились стоять на своем!

Пфлюгер(бросает лопату). – Я… Я отказываюсь копать!

Диц. – Молодец! (Обнимает друга.) Вот так! Только так мы заставим его раскошелиться, дружище! Все. Эта хитрая лиса ничего более изощренного не придумает.