…В понедельник мы с супругой собирались ехать в мастерскую скульптора в Переславль-Залесский, принимать работу в глине. В субботу мы были на богослужении в тарусском Петропавловском соборе. После Божественной литургии настоятель храма, отец Леонид Гвоздев, как обычно, служил панихиду. Мы подали записки за наших умерших уже родителей… И вдруг я совершенно спонтанно сказал жене: «Впиши Михаила тоже». Михаил – это Ефремов. У меня возникла вдруг мысль: что же мы делаем – заказываем ему памятник, ищем на этот памятник деньги… а сами притом даже и не молимся за него!
В это же воскресенье нам позвонил взволнованный Казачок и отменил показ портрета.
Как выяснилось впоследствии, Александр Дмитриевич, которому, кстати, уже за 80, работал всю ночь с субботы на воскресенье. Под утро уснул… и во сне увидел Михаила Григорьевича Ефремова. Такого, каков он на той, последней фотографии. Каким был в окружении. Обречённый командир обречённой армии. Человек, готовый к смерти, и в определённом смысле, может быть, уже умерший. Умереть для мира – это выражение применяют к монахам, но оно применимо, наверное, и в подобных случаях тоже. Никаких данных о религиозности Ефремова у нас не было; по всем нашим сведениям, он был вполне советский военачальник, член партии, конечно, и депутат Верховного Совета СССР. Но то, что мы видели на этом снимке, в его глазах, – это было абсолютно религиозное состояние души.
Спасавшая Москву, освобождавшая Наро-Фоминск, Боровск и Верею, 33?я армия, которой командовал Ефремов, попала в окружение в результате трагической Ржевско-Вяземской операции. Очень долго – с сентября 41?го по апрель 42?го года – связывала силы гитлеровцев, и они никак не могли её одолеть. Армия перешла, по сути, на партизанскую тактику. Всё местное население знало ефремовцев. Однажды ночью они прорвали оборону немцев и вынудили их бежать из Свято-Троицкого Герасимо-Болдинского монастыря. Этот разорённый монастырь оккупанты использовали как сборный пункт – для русской рабочей силы, предназначенной к отправке в Германию. Накануне трое деревенских ребят пытались из монастыря бежать. Немцы поймали их и наутро должны были показательно расстрелять на глазах у прочих. Ефремовский прорыв спас мальчишкам жизнь. Один из этих спасённых – отец моей жены Любы. Так что наша семья обязана Ефремову самим своим существованием.
В апреле 42?го года немецкое командование сбрасывает на позиции 33?й армии листовки с ультиматумом: немцы заверяют командарма и его непосредственных подчинённых в своём уважении «к мужеству окружённой армии», которая «храбро сражается», и предлагают почётную капитуляцию с гарантией сохранения жизней всех сдавшихся добровольно. Ефремов докладывает о листовках в штаб Западного фронта. Он не собирается сдаваться. Сталин, понимавший, что 33?я армия обречена, выслал самолет за Ефремовым – такая была практика во время войны, генералов вывозили, не давали им погибать. Ефремов отправил с этим самолетом знамёна и тяжелораненых. Сам улетать отказался. Не выполнил приказа главнокомандующего. Не бросил своих солдат. Не предал. Такой поступок невозможно совершить без какого-то религиозного чувства.
Скульптор Казачок оставил прежний вариант памятника генералу и сделал другого Ефремова – того, который на снимке и который был в его сне. От увеличения гонорара – за лишнюю работу – он при этом отказался.
Что касается денег на установку памятника – своих сбережений нам хватало только на четвертую часть всего проекта. Но первое время казалось, что найти их не составит большого труда: уж на боевого-то генерала, героя Великой Отечественной – дадут! Был я и у бизнесменов, и у деятелей искусства. Но увы: большинство потенциальных благотворителей энтузиазма не проявило.
Тогда я пошёл за советом к Сергею Миронову. Это было 20 мая 2011 года, спустя всего два дня после его знаменитой речи в Законодательном собрании Санкт-Петербурга. Для Миронова это было очень трудное время. Он только-только покинул пост председателя Совета Федерации, и, как это часто бывает, многие, скажем мягко, оставили его. Он слушал меня молча и с какой-то печалью. Имя и судьбу командарма Ефремова он прекрасно знал. Спросил только: «Что планируешь написать на пьедестале»? Я ответил: «Генерал Ефремов. Не предавшему Родину и солдат». На следующий день я уже приступил к постройке памятника. Памятник Михаилу Ефремову стоит сегодня в самом сердце старинной Тарусы, на площади перед Петропавловским собором.
Нужно сказать о том, почему мы, имея очень мало возможностей, взялись за это дело.
Весной 2011 года, вскоре после 9 мая, мы с женой чаёвничали в мастерской наших близких друзей-художников. За окном дымила Москва. Зашла речь о нашей Тарусе, о Цветаевых, Поленовых, о Заболоцком, об Ахмадулиной, о Паустовском и других покойных тарусянах. «Вот это имена! – восклицали наши друзья, – вот это бренды! Крошечная Таруса должна ими гордиться, воспевать и ставить им монументы». Неожиданно моя Люба сказала: а ещё надо бы в Тарусе поставить памятник генералу Михаилу Ефремову. Реакция была неожиданной – зачем?
Это «зачем» потрясло нас. Он же красный! Он не уехал в эмиграцию, он ещё в 1918?м году вступил в один из рабочих отрядов, из которых формировалась Красная армия! Он устанавливал советскую власть в Закавказье! В 37?м году его не расстреляли, как других, а всего лишь два месяца держали под арестом, допрашивали о связях с Блюхером и Тухачевским, и освободили, в конце концов, по желанию Сталина… И ему ещё памятник?!
Выйдя из гостей, мы переглянулись и поняли – мы построим памятник Ефремову, чего бы это ни стоило. Мы потратили последние деньги, лишились отпуска и всё лето провели в творческих муках, поисках средств, в борьбе за место под памятник и открыли его в последний день лета 31 августа 2011 года.
Судьба этого генерала, его поступок чрезвычайно важны для наших современников. На наших глазах в обществе, в стране происходит глубокая нравственная аберрация: утверждается нравственный релятивизм, относительность ценностей, относительность добра и зла. Вспомним фразу, знакомую многим, очень часто звучащую с экранов: «Ничего личного, старик, это бизнес». Прибыль важнее, чем человек и человеческие взаимоотношения. И это становится нормой! Нормой становится предательство.
В обстановке нравственного релятивизма воспитано уже поколение, и, может быть, даже не одно. Один из симптомов этого состояния – постоянные попытки оправдать генерала Власова, судьба которого до определённого момента была схожа с судьбой Ефремова. Ефремов – это, по сути, антипод Власова, 2?я ударная армия которого точно так же, как и 33?я, оказалась в окружении, но Власов предпочёл другой путь. И вот, о Власове сегодня пишут научные работы, снимают фильмы, рассуждают о тонкостях его душевных переживаний, рассказывают о том, каким он был талантливым человеком и военачальником. И все эти рассуждения исподволь подводят к его оправданию. Такое положение губительно для общества и унизительно для армии.
Родившийся до революции, Михаил Григорьевич был крещён в Петропавловском тарусском соборе, и, по нашему убеждению, он должен был быть отпет в том же соборе. Мы подали прошение об этом на имя Святейшего Патриарха Кирилла. Проблема состояла в том, что Ефремов покончил с собой, он застрелился, будучи окружён врагами и не имея шансов спастись. Генералу нельзя было попасть в плен. Следует, кстати, добавить, что тело командарма немцы похоронили с воинскими почестями – в селе Слободка Смоленской области, за алтарём деревенского храма. После войны Михаил Григорьевич был перезахоронен на Екатерининском кладбище в Вязьме.
Такое самоубийство нельзя уравнивать с суицидом от уныния, безверия, озлобления и т. д. Это самоубийство во исполнение воинского долга, это высшая из жертв – жертва своей земной жизнью. Здесь нужно вспомнить княгиню Евпраксию Зарайскую, которая в 1237?м году, когда Зарайск был окружен татарами, бросилась с крепостной стены с маленьким сыном на руках. Она причислена к лику святых. В данном же случае речь идет лишь о христианском напутствовании в жизнь вечную.
Рассмотрев наше прошение, Святейший Патриарх Кирилл вынес положительную резолюцию. Со слезами и глубокой благодарностью мы вместе с внуками генерала Ефремова читали слова Святейшего: «…необходимо возродить память о героической борьбе генерала Михаила Ефремова и о его верности Родине и солдатскому братству». Отпевание Михаила Ефремова было совершено в Тарусе 5 декабря 2011 года, в день, когда были остановлены немцы под Москвой.
Памятник Михаилу Григорьевичу Ефремову – не только знак нашей благодарности. Это призыв хранить свою честь и человеческое достоинство. Своим подвигом генерал Ефремов говорит нам: «Не предавайте друг друга и Родину!».
Москва
Декабрь, 2011 год
Выступление на открытии памятника Ивану Цветаеву
Дорогие друзья!
Благодарю всех, кто пришёл сегодня сюда, на окраину Тарусы, принять участие в открытии памятника выдающемуся русскому педагогу, филологу, историку Ивану Цветаеву. В течение двух лет наша семья занималась строительством этого памятника. Нас спрашивают: почему и зачем?
Нам выпало жить в трудное и сложное время. Россия стоит на переломе эпох. Мы можем разрушить Россию, а можем превратить её в мощное и радостное для жизни государство. Но для того, чтобы Россия была мощной и процветающей, нам необходимо восстанавливать историческую связь между эпохами.
В истории, как и в Церкви, нет живых и мёртвых. Для Бога нет живых и мёртвых – все живы. Так же мы должны смотреть и на историю. Неправы те, кто говорит, что мы не помним своей истории. Мы её помним и знаем не хуже других народов. Но так уж устроена человеческая память, что чаще мы вспоминаем тех, кто разрушал, а не тех, кто созидал.
Конечно, мы знаем Ломоносова, но больше говорим о Петре. Мы знаем Столыпина, но больше говорим о Распутине. Показательна телевизионная программа Николая Сванидзе «Суд времени». Она посвящена только разрушителям: Троцкий, Хрущёв, Горбачёв…
Иван Цветаев – безусловный созидатель. Бескорыстный и честный.
Таруса – маленький город. Но отчего всех так тянет в Тарусу? Тут нет выдающихся памятников архитектуры, тут нет аттракционов и диснейлэндов, но народ едет и едет сюда, не отдавая отчета своим желаниям. Таруса притягивает к себе своими созидателями. Это город созидателей, а не разрушителей. Цветаев и Поленов. Заболоцкий и Рихтер. Ефремов и Голубицкий. Разные эпохи, разные призвания, разные судьбы. Но всё – цвет нации.
И сегодня: Поповы, Утенковы, Гвоздевы, Добрияны, Ватагины! Сколько замечательных семей (именно семей, поколений) жило и продолжает жить в Тарусе. И все строят, все созидают. Отец Леонид Гвоздев строит церкви. Доктор Максим Осипов строит больницу. Евгений Мальцев строит дороги и котельные. Игорь Оболенский и Сергей Бабков строят дом отдыха. Роман Кашапов строит газопроводы. Михаил Добриян строит институт. И так далее. Писатели пишут книги. Художники пишут картины. Город не богат, но именно здесь мы и строим Россию. Этого не нужно стесняться. Об этом нужно говорить вслух и всему миру.
Правда, есть одно «но». Имена. Город состоит из имён – из Кургана и Салотопки, из Игумнова оврага и дачи в Песочном. Давно разрушена дача в Песочном, мы не знаем, кто был тот игумен, но народная память цепко держит эти названия.
Как и человек, город должен носить нормальные, естественные имена. Ни Октябрина, ни Красарма, ни Даздраперма не прижились. Точно так же не приживаются странные названия улиц и площадей. Конечно, скучно было жить Марусе на улице с названием, которое она не могла выговорить, – Карла Либкнехта. Так почему бы нам вновь не назвать её Даниловкой?
В названии «Игумнов овраг» мы слышим историю созидания. А в названиях «Каляев» и «Люксембург» мы слышим историю разрушения. Тарусе нужна Соборная площадь, а не площадь Ленина!
Это же касается и новых названий. К ним тоже нужно относиться ответственно. Мы стоим на улице Весёлой. Рядом улица Добрая. Пустые, пресные и бессмысленные названия, которые не связывают нас ни с нашим прошлым, ни с нашим будущим. Конечно, эта липовая аллея должна называться аллеей Ивана Цветаева. И я не сомневаюсь, что рано или поздно так и будет.
Правда для этого придётся аллею сохранить. Иван Цветаев любил сажать деревья. Мы помним его знаменитые ели и четыре куста орешника. Здесь, возле памятника, мы тоже посадили орешник. Думаю, Ивану Владимировичу радостно сегодня видеть эти кустики. Они вырастут.
За домом стоит яблоня – ей 100 лет. Эти яблони и липы помнят наших родителей, помнят войну, помнят Цветаева. Между тем, и тарусяне, и дачники нещадно вырубают эти деревья. Вырубают свою память. С каким-то жутким садизмом. Деревья мешают им ходить, мешают ездить, мешают жить, и их нещадно рубят. Говорят, они старые и больные. Но позвольте, если они старые и больные, они требуют заботы и ухода. В Тарусе сегодня процветает эвтаназия деревьев.
Это необходимо остановить!
Если мы будем сажать деревья, давать местам, где мы живем, нормальные имена, и не будем отгораживаться друг от друга лагерными заборами из профлиста – тогда мы научимся любить друг друга. А без любви друг к другу мы не возродим Россию.
Не знаю, удалось ли мне объяснить, зачем мы построили памятник Ивану Цветаеву.
Наша семья вложила в этот памятник и душевные силы, и семейные средства, и физический труд. Мы довольны результатом и с радостью дарим бюст Ивана Цветаева Тарусе и тарусянам.
Таруса
9 октября 2010 года
Бедная женщина
Запись в Журнале заседаний Священного Синода от 26 июля 2012 года, в Киеве: «15 июля 2012 года Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл возглавил чин великого освящения храма-памятника в честь Воскресения Христова рядом с мемориальным комплексом «Катынь» под Смоленском и Божественную литургию в нём.
По окончании богослужения Предстоятель Русской Православной Церкви и губернатор Смоленской области А. В. Островский приняли участие в церемонии открытия на историческом здании Смоленского государственного университета мемориальной доски, посвящённой педагогу Т. Н. Щипковой, репрессированной за религиозные убеждения в 70–80?х годах XX века».
На здании Смоленского Государственного университета отныне появилась ещё одна мемориальная доска. Надпись на доске гласит: «Здесь с 1961 по 1978 годы преподавала Татьяна Николаевна Щипкова, пострадавшая за православную веру в годы гонений». Мне хотелось бы рассказать о том, как родилась идея повесить этот памятный знак, какие трудности она встретила и какое общечеловеческое значение имеет сегодня эта памятная доска.
* * *
Большой проект
До этого момента у нас в России не было ни одного мемориального знака, который был бы посвящён гонимым православным. Доска в Смоленске – первый за двадцать лет религиозной свободы!
Есть памятники жертвам репрессий, и их довольно много. Есть памятники жертвам Холокоста. На Кавказе есть памятники и знаки погибшим или пострадавшим в советское время мусульманам, ведь их преследовали не меньше. А православным – нигде ничего нет. Ну, если только в сонме жертв политических репрессий.
Поэтому мы настаивали именно на этой надписи на доске – «пострадавшая за православную веру в годы гонений». Мы не хотели ничего выпячивать – мол, мы православные, мы лучшие, мы пострадали. Но лишь хотели подчеркнуть, что мы тоже были. Эту мысль хорошо почувствовал и поддержал Патриарх Кирилл. Выступая на открытии нашей мемориальной доски, он сказал, что хотел бы видеть подобные памятные доски и знаки повсюду, что такие памятники необходимы. Потому что они будут нам всем напоминать о людях, которые за свою веру в Христа Спасителя готовы были дорого платить – личными невзгодами и собственной свободой.
Я уверен, что это самое главное – мы должны сегодня вешать такие доски повсюду, во всех городах. Потому что эти памятники, знаки – всё это визуальное искусство, в котором постоянно существует человек, – формируют его мир, его нравственность, его мировоззрение. Скульптура создаёт необходимую атмосферу, которая в итоге облагораживает людей. И мы, православные, носители христианских ценностей, должны присутствовать в этой атмосфере, формировать сознание людей. Я уверен, что это должно случиться; подобные доски в ближайшие годы появятся по всей стране, потому что если этого не произойдёт, мы забудем самих себя. И это будет ужасно. Сохранить память о тех сложных годах, о смелых людях, о гонениях и вере, которая, несмотря ни на что, была сохранена, – это наш долг. И пусть открытие мемориальной доски моей маме станет началом большого и серьёзного проекта по всей России.