Неукротимая Лея

У Гертруды не было нужной суммы денег для пересадки – 200 тысяч евро, и занять их ей тоже было не у кого, так как обеспеченных друзей и тем более богатых членов семьи у неё не было, да и обращаться к ним она не хотела. Случайно познакомившись в одном из кафе с врачом, гражданином Турции, которого звали Ахмет[7 - Достойный похвалы (тюрк.)], она узнала, что существует возможность сделать нужную ей операцию и за гораздо меньшую сумму. Она откровенно призналась доктору, что у неё в наличии есть всего несколько тысяч евро, на что он твёрдо заверил её в том, что в таком случае сделает операцию бесплатно; она же в свою очередь уверила его, что непременно отработает свой долг. Ахмет не подвёл, буквально через пару месяцев он пригласил Гертруду отправиться вместе с ним в Турцию, на что она не колеблясь согласилась, так как была готова на всё, только бы жить.

Вскоре доктор провёл блестящую операцию по пересадке печени, после которой Гертруда в считанные месяцы вернулась к своим прежним кондициям. Вначале она восстановилась физически и морально, следом за этим вернулась и её былая красота; во всяком случае ей так хотелось думать. С того дня она так и осталась рядом с этим доктором: она стала его тенью, женой, любовницей, рабыней, – таким способом, единственно ей известным, она решила его отблагодарить. Вероятно, тут имели место и чувства, во всяком случае, Ахмета такие отношения вполне устраивали. Гертруда не вдавалась в этические нюансы работы своего повелителя, – он спас ей жизнь, и этого для неё было достаточно. Вот и теперь, находясь вместе с ним на работе, Гертруда, являясь в первую очередь телохранителем Ахмета, заметив угрозу, исходящую от этой внезапно появившейся женщины, собиралась её устранить.

Они сошлись в центре помещения. Лея, пытаясь угадать, каким из видов единоборств владеет её соперница, стала в стойку, более подходящую для айкидо. Гертруда, на лице которой мелькнула понятливая улыбка, тут же заняла защитную позицию, нунчаки в её руке стали вращаться с пугающей быстротой.

«Я должна покончить с ней как можно скорее, – подумала Лея, – ведь доктор в любую минуту может позвонить в службу безопасности, и тогда сюда набежит целая куча народа с оружием».

«Я должна разобраться с этой овцой, мнящей себя леди-карате, как можно быстрее, – подумала Гертруда, – ведь пока эта баба тут, моему Ахмету может грозить опасность».

Доктор, к счастью, не стал никуда звонить, а с интересом стал наблюдать за предстоящей схваткой двух дам.

Сойдясь в центре зала, девушки принялись кружить друг возле дружки, делая атакующие и защитные выпады, но пока дело до контакта не дошло. Наконец Лея, терпение которой стало иссякать, да и время, как она понимала, работало против неё, бросилась в атаку. Особым приёмом ей удалось вырвать из рук соперницы мелькающие словно молнии нунчаки, которые, не доставив Лее неприятностей, улетели в дальний угол помещения. Правда, это стоило Лее пропущенного удара ногой соперницы в область поясницы, но он не был достаточно силён и, тем более, опасен. Опять рывок вперед и удар правой ногой Леи в корпус соперницы достиг цели, он пришёлся в область груди, но оказался слабее, чем того хотелось, при этом Лея по инерции проскочила мимо соперницы, неожиданно получив сопровождающий удар в затылок, чуть было не уложивший её на пол. Опять же отметим, что удар Гертруды был хорош как спортивный, для набора соревновательных очков, однако недостаточно хорош для смертельной схватки.

Вновь бросившись вперед, Лея сделала ложный замах правой рукой, который Гертруда тут же заблокировала своей правой, что позволило Лее перехватить её руку и, подвернувшись тазом, бросить соперницу через бедро спиной на пол. Та, даже не сморщившись от удара телом о бетонный пол, мгновенно вскочила, и тут Лея, вновь бросившись вперед, опять повергла соперницу на пол, теперь уже задней подножкой на всю спину, затем, продолжив движение, рухнула на неё всем телом, целя локтем в солнечное сплетение. Попала. Вглядевшись в лицо соперницы поняла – выключила, та теперь была без сознания.

Тхэквондо – прекрасный вид спорта, однако же он существовал именно как вид спорта, но не более того, в то время как Лея владела приёмами, которые можно было использовать и для нанесения окончательного, то есть смертельного удара. Но этого удара не последовало, Лея просто «вырубила» свою оппонентку на некоторое время.

За их схваткой внимательно наблюдал Ахмет, лицо которого с каждой секундой становилось всё более напряженным, а при последнем эпизоде доктор попросту исчез из видимости, захлопнув за собой толстую металлическую дверь. В эту же минуту где-то неподалёку взревела сирена, и Лея поняла, что вскоре здесь появится полиция, и что ей необходимо быть как можно дальше от этого места, чтобы не попасть под возможный перекрестный огонь, если внутрибольничная охрана окажет сопротивление полицейским.

Обратный путь её занял не более двух минут, у входа в помещение, где были размещены девушки, она застала всё ту же картину: снаружи лежал один охранник, внутри находился другой, но он уже не лежал, а сидел, прислонившись к стене и одна из девушек поила его водой из пластикового стакана. Другие девушки испуганной кучкой, а здесь их было десятка два, приблизившись к выходу наблюдали за происходящим, и Лея, входя внутрь, сказала им по-арабски, чтобы они возвратились на свои места, если не хотят пострадать. Скользнув на своё место, Лея заметила двух девушек-украинок, одна из которых плакала на плече другой.

– Не волнуйтесь, девушки, – обратилась она к ним, – через полчаса-час всё здесь закончится и вас отправят домой. Не завтра, конечно, но через пару недель наверняка дома будете.

– Так мы же сами согласились сюда ехать, – сбивчиво объяснила одна из них, невысокая милая лицом шатенка. – Мы знали, что будем работать проститутками, но нам, понимаете, очень деньги нужны. Поработали бы пару месяцев и айда домой, к семье.

– Дурочки вы дурочки, неужели вы не знаете, что в этом деле от всех сутенёров одни обещания, а пока увидишь деньги, пройдет, может быть, и несколько лет. А ведь еще и дожить надо… К вашему сведению, мы все тут предназначены для производства операций по забору органов, так что еще бы неделька-две, и нас, разделав на органы, словно курочек, выбросили бы на мусорку…

И, видя, что девушки от её слов оказались на грани истерики, сказала им:

– Но в нашем случае всё уже почти закончилось, вот-вот здесь появится полиция.

И действительно, словно подтверждая её слова, в помещение ворвались несколько вооружённых полицейских в форме, которые с ходу стали действовать достаточно решительно: девушек они согнали в один угол, где построили и стали переписывать их данные, а побитых Леей охранников связали и куда-то увели. По идее, Лея в настоящий момент работала совместно с турецкой полицией, подчиняясь старшему офицеру, её имя для полицейских было Залия (светловолосая). Ведь Интерпол самостоятельно никаких операций не проводил, он мог лишь рекомендовать полиции того или иного государства как и кого следует арестовать по тому или иному делу, сообщив имена и места нахождения преступников. Лея же в настоящий момент являлась тайным агентом этой самой полиции, хотя и посланной сюда Интерполом. И действительно, вскоре её имя – Залия – громко прозвучало в помещении, однако что-то помешало ей отозваться на её второе имя в тот момент, когда она услышала его из уст одного из мужчин. Повязав на голову платок, и прикрыв тем самым часть лица, Лея потихоньку, так чтобы никто её не видел, отправилась в туалет, где первым делом отклеила с лица уже порядком надоевшее ей родимое пятно. Затем оглядела себя внимательно. Одежда грязная, на ней пятна пота, это был её пот, ну, а еще пятна крови, которая, к счастью, были не её. Взглянув в зеркало в очередной раз, Лея увидела, что один из полицейских подошел к двери туалета и, взводя курок пистолета с длинным глушителем, негромко называет её имя. Страх молнией прошиб её насквозь. Почему этот полицейский зовет её, держа в руке явно не служебный пистолет? Нет, что-то тут было не так.

Она, резко развернувшись к двери, так как та в это мгновение стала открываться, ударила её ногой что было сил навстречу полицейскому, после чего, выскочив из помещения, увидела, как тот, тщетно пытаясь схватить падающий пистолет, заваливается на пол. Ловко подхватив упавший пистолет, Лея оглядела зал, но не увидела в нём других полицейских, а шагнув навстречу медленно встающему, очевидно, ошарашенному ударом дверью полицейскому, ударила его теперь уже ребром ладони под нос наотмашь. Это был нешуточный по силе и, главное, точный, шокирующий удар. Полицейский, дёрнув головой, недвижно замер, распластавшись на полу. Проверив его, Лея сняла с пояса полицейского телескопическую дубинку, наручники, служебный пистолет и, всё это завернув в полу своего одеяния, пошла к выходу.

Держа пистолет с глушителем ладонью за дуло, и придерживая все остальные вещи другой рукой, она подошла к толпе девушек, вызвав своим появлением вскрики и возгласы. Те уже поняли, что все что здесь происходило, каким-то странным образом связано с ней и теперь, что-то выкрикивая, указывали на неё пальцами. Некоторых поразило то, что она оказалась без родимого пятна, других пугал пистолет в её руке.

Двое полицейских, занимавшихся составлением списка, при виде неё схватились было за оружие, но Лея, бросив пистолет и все прочие вещи на пол, подняла руки вверх, тем самым немного их успокоив. Один из полицейских, внимательно поглядев на неё, сказал что-то своему напарнику, который в ответ кивнул, затем прокричал в рацию, после чего попросил девушку присоединиться к остальным. Присев на один из топчанов, Лея стала дожидаться представителя властей или же Интерпола.

Спустя примерно полчаса старший полицейский, сносно говоривший на английском, внимательно выслушав Лею, дал команду своим сотрудникам связать и увезти их коллегу, который ранее пытался напасть на Лею, а после схватки с ней собирался куда-то сбежать, но был задержан своими же коллегами и препровожден в полицию; его пистолет в пластиковом кульке был отправлен туда же. Затем проводил Лею к машине, на которой её доставили в полицейское управление. Там, в специальном помещении, больше напоминавшем гостиничный номер, ей принесли вкусный обед и оставили на некоторое время в покое, но под охраной. Она уже было задремала, утомлённая всем тем, что произошло с ней в последние дни, удобно расположившись в кресле, когда к ней в комнату, постучавшись, вошли трое: высокий полицейский чин, переводчик и сотрудник Интерпола, ей лично знакомый. Первым делом они сообщили Лее, что полицейский, которого она нейтрализовала, действительно собирался её убить, так как, работая в полиции, одновременно представлял интересы мафии, выполняя её поручения. Таким образом выяснилось, что операция, задуманная и спланированная Интерполом, и переадресованная полиции Турции, едва не провалилась из-за действий сотрудника полиции, который знал имя агента Интерпола и был уполномочен его ликвидировать. Всё это наводило на грустные мысли о коррупции в высшем руководстве полиции, однако Лею это уже никак не интересовало.

Дело было сделано, а остальное уже было неинтересным: бумаги, объяснительные, и прочее. Спустя двое суток Лею под усиленной охраной прямо из здания полиции сопроводили в аэропорт, откуда она обычным рейсом «Эль-Аль», минуя все обычные службы аэропорта стороной, бизнес-классом, в сопровождении работника «Шабака», но под чужой фамилией и с чужим паспортом вылетела в Тель-Авив.

Тем и закончилось для Леи это приключение, если эту операцию можно было так назвать. Позже ей рассказали, что в больнице, которую ей было поручено рассекретить, работали, не считая турецких врачей, один кубинский, один российский, и еще один узбекский, а также двое русскоязычных израильтян, один из которых был профессором. Эти люди – высокие профессионалы в своей области – имели все возможности, работая официально, получать вполне приличные зарплаты, исчислявшиеся во многих тысячах долларов, но вот же, их соблазнили головокружительно высокие гонорары, ради которых они решились пойти на преступление. Теперь все они, естественно, потеряли возможность работать в медицине, и вот-вот должен был состояться суд, по которому им грозили реальные тюремные сроки. Но хотя бы в этом конкретном случае, подумала Лея, остановлена кровавая медицина, лишающая несчастных молодых людей жизни ради того, чтобы продлить её обеспеченным старикам или моложавым еще прожигателям жизни, угробившим свои органы в сравнительно молодом возрасте пьянкой и употреблением наркотиков. При этом врачи и особенно деляги-посредники, руководившие ими, наживались, по сути дела, на крови и смерти.

Дома, уже в аэропорту, её ожидали родные: отец с матерью и супруг Александр с их дочечкой-малышкой девяти месяцев, приехавшие на двух машинах. Увидев их, стоявших у бюста Бен-Гуриона, Лея не сумела сдержать слёзы, а небольшая сумка попросту выпала из её рук. Но мать с отцом так её затискали, что слёзы вытерлись об их одежду, после чего она попала в объятия своего супруга. И хотя подробностей этого сложного дела она разглашать не стала, члены её семьи поняли, что ей вся эта история далась не легко. Всю дорогу к дому – а это, если нет пробок, немногим более получаса – она разговаривала со своей дочерью – Лилиан, а та, не видевшая маму некоторое время, поначалу морщилась, глядя на неё, словно собираясь заплакать, но затем лицо её подобрело и весь остаток пути она смеялась, то и дело повторяя: «Мама. Мама. Папа. Мама». Ребёнок попросту радовался, что теперь самые близкие ей люди рядом, на месте: мама и папа.

Михалыч – повторение пройденного

Будильник прозвучал тонким мелодичным зуммером, но этого было достаточно, чтобы Лея услышала его и зашевелилась на своём месте. Выбираясь из теплых объятий постели, она бросила взгляд на часы и как бы невзначай задела локтем бедро спящего рядом мужа.

– Ну, ёлы-палы, одну лишнюю минутку нельзя в постели понежиться, – намеренно сварливым, глухим со сна голосом промолвил Александр, открывая один глаз.

– Просыпайся, лежебока, – ласково проговорила Лея, облачаясь в углу комнаты в тренинг и кроссовки. – Посмотри, какое прекрасное утро встаёт за окном.

Она автоматически бросила взгляд на экранчик прибора, стоявшего на прикроватной тумбочке, в котором была видна часть детской кроватки, расположенной в соседней комнатке и лежащая в нем девочка двух лет и нескольких месяцев. Девочка спала, раскинувшись во сне, дыхание её было ровное и едва слышное, но оно, так же как и сердцебиение, чётко прослушивались на приборе. Но мама, конечно же, всё же заскочила в дочкину комнатку, легко поцеловала её ручку, трогательно высовывавшуюся между прутьев кроватки, и вернулась к себе.

– Да, кстати, сегодня за тобой завтрак и сборы дочечки, – напомнила Лея супругу, после чего, закончив одевание, отправилась к выходу из дома.

На улице, где вдоль дороги по обеим её сторонам стояли двухэтажные домики, в связи с ранним часом было безлюдно, и лишь вдалеке на пешеходной дорожке справа она увидела пару-тройку таких же как она джоггеров – бегунов. Несколько минут не быстрой ходьбы со специальной разминкой стоп, – пятка-носок-внутренняя сторона-наружная, – после чего лёгкий бег до соснового бора, расположенного от их городка примерно в миле с четвертью. Далее сосновый бор плавно переходил в парк, где росли ели, туя, секвойи и всевозможные кустарники, и тут уже Лея стала бегать с ускорениями на коротких участках аллеи. Здесь жителей их небольшого городка, любителей спорта, было уже поболее, примерно с полсотни человек всех возрастов, от совсем юных до пенсионеров, занятых чем угодно – от спортивной ходьбы и бега до йоги и ушу. На ходу раскланиваясь с некоторыми из них, Лея продолжила свои занятия.

Возвращалась она примерно через час, завершив весь цикл упражнениями на гибкость; войдя в дом, сразу же отправилась в душ.

Дочечка Александра и Леи, которую звали Лилиан, стояла посреди кухни с задумчивым видом, держа в руке свою сумочку. Она была одета в легкое розовое платьице, на ногах сандалии, на голове из её густых вьющихся русых волос папа соорудил причёску, увенчанную большим красным бантом.

– О чем твои думы, о, дитя моё? – шутливо спросила её выйдя из ванной комнаты мама, чмокая дочь в упругую и гладкую, как персик, щеку.

– Мама, кашу – неть, – сказала Лилиан по-русски, ловко взбираясь и усаживаясь в своё кресло у стола.

– А чего же ты хочешь? – спросила её мама на английском языке.

– Омлет, – ответила та вновь по-русски.

– Так вчера ведь мы уже ели омлет, яичная твоя душа, – сказал, входя, папа. Высокий и красивый мужчина в кухонном фартуке выглядел слегка комично, но Лея, внутренне усмехнувшись, внешне и виду не подала. – Нельзя же каждый день есть одно и то же.

С этими словами он вынул из тостера два поджаренных хлебца и, внимательно их оглядев, положил в тарелку на столе, сопроводив это действие бормотанием: «Ну и хлеб тут рыхлый, ёлы-палы, невозможно привыкнуть».

– Увы, твой папа прав, – сказала Лея, очаровательно улыбаясь дочери. – Папа Саша прекрасно варит овсянку. Сейчас мы туда побросаем немного лесных ягодок, вот так, и овсянка станет не просто кашей, а пищей богов. Вот тебе твоя порция – маленькая, а вот маме – побольше. А если не будешь есть, мама сейчас обе тарелки очистит, и ты останешься голодной.

Лилиан, понимающе улыбнувшись маминой шутке, взяла свою пластиковую ложку и запустила её в кашу.

– Всё, скусала! – сказала она спустя несколько минут, победно вскинув ложку.

– Нет, не всё, у тебя в тарелочке на дне нарисован мишка, а я его не вижу, так что давай, освобождай мишку, – сказала мама.

Лилиан, по-взрослому глубоко вздохнув, стала доедать кашу.

Едва Александр уселся вместе с ними и принялся за еду, как у двери звякнул звонок.

– Ну вот, уже и Джессика за тобой пришла, – сообщила мама дочери, отправляя свою тарелку в мойку. Джессика была афроамериканка двадцати лет, которая работала у Лилиан бебиситтером. Иногда, как, например, сегодня, она забирала девочку к себе домой, где та час-два играла с её трехлетним сыном Лоуренсом, после чего они вместе ехали в специальный детский парк, расположенный неподалёку. Иногда же, привезя Лоуренса в их дом, они оставались тут.