Самая страшная книга 2025

С обеда до вечера маялся в школе, подбирая крутые слова, вспоминал каратешные блоки с ударами, представлял себя пионером-героем или Брюсом Ли. На задворках сознания болталась спасительная мысль: Вика права, это их с Медяком дела, очень взрослые. Не должны сопляки впрягаться за старших, наоборот все должно быть!

Придя к такому трусливому выводу, успокоился и дальше сидел расслабленно. Удивился, когда ноги после уроков вдруг сами понесли меня за угол школы. Марику с Саней благородно посоветовал идти домой, а они с не меньшим благородством отказались – дружба же: один за всех, и все за одного! Вот так, любуясь собой, мы вышли на школьные задворки, а дальше романтика кончилась.

Медяк, вопреки моим тайным надеждам, был там, да еще и с тремя корешами. Сидели на трубах теплотрассы, на нас уставились с ленивым удивлением. Как волки на дичь, которая вдруг сама пришла к их логову.

– Гля, обсосы, – оценил наше появление кто-то из четверых. – Вы чё тут забыли, перхоть? Кто такие?

– Вот этого я знаю, – кивнул Медяк на меня, приподнялся с трубы. Не самый здоровый из четверых, но самый плечистый, широколицый, заросший рыжей щетиной. Взрослый парень, способный меня щелбаном опрокинуть. – Брательник моей сучки… Ну, вы поняли.

Зря он это сказал! Для нас обоих зря! До сих пор я нашу разборку представлял как общение с аргументами, а теперь заготовленные слова вдруг делись куда-то. Вдохнул поглубже и ударил – на выдохе, как учили, даже с криком «киай!». Угодил в подбородок, Медяка шатнуло назад, но он тут же выпрямился. Махнул рукой корешам: не трогайте, типа, он мой. Сплюнул под ноги длинно и страшно. Удара я не уловил, просто мир внезапно перевернулся, а воздух исчез, не вдохнуть. Чужая рука приподняла за волосы, увидел, как рядом мутузят Марика с Саней, увидел лицо Медяка, занесенный кулак.

– А ну стоять! Отпусти его!

Грубый голос, высокая плечистая фигура в зоне видимости. Валерий Саныч, наш физрук. Идет к Медяку, тот оскалился, но не пятится, держит стойку:

– Хули приперся, учитель?! Нах отсюда вали!

Физрук атакует, Коля падает сразу, пытается встать, на лице кровища. Похоже, дерется наш легкоатлет не хуже, чем бегает. Еще чьи-то крики, шум, визг…

Уплываю…

* * *

В забытьи не больно. Только холодно. Бескрайняя белая равнина, ледяные торосы, серебряный свет луны. Угловатая фигура несется ко мне высокими нелепыми скачками, но страха нет тоже. Я выбран, я жертва, от этого не уйти. Невесомые руки ложатся мне на плечи, чужое лицо нависает – студенистое шевеление червей, которые тянутся, лезут в глаза, грызут меня живьем…

– …чнулся… еще… поднимай…

Отталкиваю мерзость, проваливаюсь глубже… во мрак. Туда, где уже не достать. Угловатая фигура смотрит мне вслед – торопиться ей некуда.

* * *

Сознание вернулось быстро, зато лежать-выздоравливать пришлось неделю с лишним. В больнице, потом уже дома, под маминым надзором. Сломать мне Медяк ничего не успел, но серьезно сотряс мозги, выбил зуб, а лицо мое превратилось в сплошной синячище. Думал я, впрочем, о другом – и другие страхи теперь одолевали.

– Все-таки ты козлина! – сказал я Сане, когда друзья завалились ко мне вдвоем. – На фига ты это чудище выдумал?! Оно мне теперь ночами является!

– Ты явно идешь на поправку, дружище, потому такой злой, – улыбнулся Марик, а Саня решил на «козлину» не обижаться. Для тогдашнего нашего стиля общения это слово было вполне ходовым. Оба друга-товарища отсвечивали «фонарями» на лицах, но явно этим гордились.

– Бояться надо не чудищ, а дураков, только главному из них сейчас не до тебя. От ментовки скрывается!

Дальше они мне поведали кучу интересного. Про финал нашей драки, с которой Коля позорно бежал, про шум до небес с участием директора, про милицию и «скорую». Мои друзья получили совсем легонько, зато вошли уже в школьную историю как «вломившие Медяку».

– Ты теперь, типа, Чак Норрис, – сообщил мне Саня вполне серьезно. – Лежишь такой, никого не трогаешь, а все тебя боятся! Только карате у нас какое-то неправильное.

– Это мы неправильные, братан! Карате не виновато!

Дальше мы начали ржать. Не хохотать, не смеяться – именно ржать, как бывает только в этом возрасте, наверное. Без забот и без мыслей о будущем. Даже если ребра хрустят при каждом вздохе, а челюсть щелкает, словно у Щелкунчика. От этого еще смешнее!

Чуть позже пришли из милиции: парень в штатском и суровая женщина в форме с капитанскими погонами. Расспрашивали въедливо, отвечал я почти правдиво – хватило ума не говорить, что Медяка ударил первым. Клеветать на него не стал тоже – «не по-пацански», – ссылался на провалы в памяти, женщина хмурилась и явно хотела влепить мне подзатыльник. Парень записывал мои речи, потом убрал исписанные бумаги в коричневую планшетку. Рядом с листами-ориентировками. С верхнего на меня уставилась испуганная девочка, типографский черный портрет.

«ВНИМАНИЕ! 28 октября 1988 года ушла из дома и не вернулась…»

Фамилия и возраст девочки прятались за краем планшета, но по лицу было видно, что совсем юная. Возможно, моложе меня.

– Опять потеряшка? – Женщина-капитан фотографию тоже увидела, тонкие губы сжались в линию над подбородком. – Какой район?

– Железнодорожный.

– Нанюхаются клея, потом пропадают. Или бьют их на ровном месте.

Последняя фраза явно относилась ко мне. Раздражал я женщину-капитана, просто бесил, как и все остальное вокруг нее. Особенно дети.

– Если закончили, то пойду, у меня своей писанины вагон!

Родители и сестра навестили в первый же день, со спасителем-физруком. Отец от волнения щелкал костяшками пальцев, мама держалась с хладнокровием медика, но глаза были красными. Виктория глядела на меня ошеломленно. Будто на сказочного героя. Спокойнее всех держался, разумеется, Валерий Саныч – похвалил за храбрость, пообещал извести всю местную гопоту, а для начала выловить Медяка и сурово наказать. Словами наш физрук и прежде не бросался, регулярно ходил по району с повязкой народного дружинника, да и выглядел очень убедительно. Папа в его присутствии вдруг утратил все красноречие, мама и Вика кивали, точно зачарованные. Слова «харизма» я в то время не знал, но у Валерия Саныча ее было с избытком.

– Ты шикарен, малыш! – сказала сестра на прощание. – Думала, шутишь, а ты и правда… Спасибо!

Чмокнула в лоб, и голова моя вдруг перестала болеть. Чудеса!

Осенние каникулы встретил уже дома. Валялся на диване, иногда выходил гулять, но больные ребра слишком быстро загоняли меня назад. Погода тоже не радовала: дожди сменялись морозцем, тротуары затягивало корочкой, потом ее припорашивало белыми хлопьями, но ненадолго. В телевизоре шагали колонны демонстрации, над ними алели знамена и транспаранты, а голос Кобзона под бодрую музыку звал на подвиг:

…И вновь продолжается бой,
И сердцу тревожно в груди.
И Ленин – такой молодой,
И юный Октябрь впереди!

Я никуда не шагал – я думал о будущей дискотеке. Той самой, куда допустят всю среднюю и старшую школу, от пятиклашек до почти выпускников. Комсомольцы присмотрят за пионерами, покажут пример культурного, взрослого поведения, расскажут о новых тенденциях в мировой музыке… На деле все было проще, конечно. Наш директор решил вдруг прослыть руководителем не просто умелым, а прогрессивным. Неравнодушным к чаяниям молодежи. До политической риторики той осенью доходило редко, но прогрессивность свою уже требовалось подтверждать и наращивать ставки. К нашему восторгу.

– Прикинь, там даже «металл» будут лабать! – рассыпался в эмоциях Саня, навестив меня в очередной раз. – Из зарубежки точно «AC/DC», ну и другое, потяжелей! Специальных людей почтальонами назначат. Будут ходить такие с повязками, записочки разносить.

– На фига?

– Ну, типа, Ленку Кириллину спросишь, любит тебя или нет. Дастся тебе или нет. Если дастся, то так или с гондоном.

– Ишак!

– Ишака твоя мама рожала, балдежно вышло!

Я думал о сказанном – целыми днями. Мерил модный костюм из вареной джинсы, раздобытый отцом через какие-то связи, прикрывал глаза очками-«лисичками», которые носят истинные брейкеры. Очки мне подарил Марик, а без банданы я решил обойтись. Не в шмотках дело, техника важна! Меньше надо валяться и не терять форму, иначе даже с «верхним» брейком возникнут проблемы, не говоря уж о всяких там «свайпах» и «бэкспинах». Блеснуть мне хотелось от души – выйти на круг под ритмы «Rockit», как взрослые парни из фильма «Курьер», удивить всех и каждого. Или – каждую. Мечты накатывали потоком и уносили, демонстрации в телевизоре сменялись фильмами про революцию и Гражданскую войну. Смотреть было интересно – но не настолько, чтобы совсем ничего вокруг не замечать.

Перемен, случившихся с Викой, например. Наша семейная «анфан террибль» в эти каникулы будто сбросила шкуру – или выползла из кокона взрослой бабочкой. «Взрывная» прическа сменилась аккуратной стрижкой, вурдалачий макияж исчез совсем, даже помады на губах теперь практически не было. Зато добавились мечтательная улыбка и чуть рассеянный взгляд.

– Ты это… втюрилась что ли? – спросил я в один из вечеров, когда обновленная Ежевика собралась уходить. Родители ее, по старой памяти, контролировать не пытались – или просто боялись спугнуть проявившуюся вдруг разумность. – Была нормальная ведьма, а сейчас скучный ангел!

– Дурачок ты, малыш. Да и я раньше дура была. Для каждого в этой жизни есть свой человек, но не каждому повезет его встретить. Я такая счастливая!

Она хихикнула совсем по-детски, вышла, оставив запах маминых духов, но уже без курева и алкоголя.

– Рома-антика!.. – проворчал я ей вслед стариковским тоном, погромче. – Надеюсь, хоть этот чувак получше Коляна?!