Сонные рыбы

– Я про отца ничего не знаю. Мама так внезапно умерла. Обещала все рассказать об отце, когда у меня будет ребенок.

– Дочери ни слова не сказать об отце. И все потому, что шлендра. У нее еще был ребенок, но она от него избавилась.

Таню эта новость никак не тронула. Она смотрела на Лукерью и понимала, что ненависть к ее матери у этой старой женщины еще ярко горит. И любые ее слова будут пропитаны ядом.

А решилась она пойти к газетному киоску, в котором Таня всегда покупала прессу потому, что одиночество ее доканывало. К тому же нависла угроза потери квартиры. Страх и пригнал ее к своей внучке. А так бы до смерти не напомнила о себе. На лице это написано.

А ведь сочиняла детские книжки. Целый шкаф этих книг в библиотеке стоит. Надо почитать. Но все равно, детский писатель должен быть очень добрым.

– Ну что же, пора и чайку попить.

Ты посиди тут, а я быстро, у меня чайник электрический.

Таня осталась одна. На нее навалилась густая тишина. Ей доводилось по работе в разных домах бывать. Заметила, что особенно отличаются помещения, в которых люди живут, качеством тишины.

В одном случае она звенит от пустоты, в другом, как сейчас, насыщенная, многослойная. Если надолго остаться одной, то обязательно услышишь чьи-то голоса. Да и сейчас, пока Лукерья готовила чай, слышались легкие вздохи и шорохи.

Это вещи разговаривали.

Таня несколько месяцев назад написала первую свою статью по науке. Раньше писала на злободневные темы, куда редактор пошлет.

Даже о проститутках приходилось – ночных бабочках на Окружной дороге. А вот недавно ее отдел соединили с отделом науки в целях экономии.

И она сделала первое интервью с молодым ученым, занимающимся проблемами Тунгусского метеорита.

Ученый утверждал, что это был не метеорит вовсе, а космический корабль одноразового использования. И что он готовил условия для высадки большого десанта.

После этого интервью Таня ходила, как чумная, даже голова разболелась. Очень похоже на состояние от присутствия Лукерьи. Что-то в молодом ученом и старой детской писательнице было общим.

И тишина в этой квартире особенная. Какая-то шелестящая, словно шепотом кто-то разговаривает. И одновременно очень тихо.

И Лукерья говорила, что разговаривает со своими родными.

Таня поймала себя на мысли, что упорно не называет отчество Лукерьи. Что-то здорово сопротивляется. Верить ли ей, что она родная бабушка, может, все это мистификация?

Как-то все очень странно. Вдруг возникает на ее пути старуха, которая просит ей помочь. Затем она приводит ее в дом…

Таня не успела углубиться в размышления, Лукерья внесла золотой поднос с маленьким чайником, двумя большими красными чашками и вазочкой печенья.

Лукерья вошла так тихо, что только настороженность слушавшей тишину Тани указала ей на присутствие в комнате еще одного живого существа.

Лукерья несла поднос на вытянутых руках, горб гнул ее к земле. Казалось, поднос сам летит по воздуху.

Таня хотела встать и помочь, но ноги не двигались. Она пошевелила правой ступней, все вроде в порядке, но встать не могла.

– Я уже тут, – сказала старуха, ставя поднос на стол.

Поднос был очень интересным: золотым со специальными нишами для посуды. Для чайника, чашек, вазы…Такие подносы Таня видела на военном корабле на подводных крыльях, с которого делала репортаж в номер.

Лукерья внимательно посмотрела на Таню.

– Не о хорошем думала, не о хорошем. Меняй свои мысли, так нельзя.

– Я думала ни о чем, – сказала Таня, беря чашку и наполняя ее чаем.

– Как можно думать ни о чем?

– Вы ведь, Лукерья Петровна, писатель, должны знать это состояние. Перед тем, как родится мысль, надо немного потомиться. Мысль должна созреть, как кипяченая вода проникнуться ароматом, чтобы стать чаем.

– Верно, мысль сразу не рождается. У иных только потому, что нет органа, который бы ее производил.

– Это вы обо мне?

– Может, и о тебе. Но у тебя такая профессия, что тебе думать следует, иначе и двух слов не произведешь. Я столько написала в своей жизни, что любую мысль могу вызвать, и она тотчас явится. Мозг натренирован, а мои нейросети всегда готовы соединяться.