Последняя битва

– Княже! Княже приехал! Андрей Васильевич!

В этот раз им махали руками люди, одетые в шаровары и длинные белые рубахи, опоясанные кушаками. Князь Сакульский потянул повод, поворачивая к ним, и вскоре узнал своих холопов:

– Степка! Кирьян! Откуда?

– Да на двор ранда нашего гышпанцы постучали, – поймали коня за уздцы запыхавшиеся, но радостные холопы. – Сказывали, иноземцы вида знакомого горожан по улицам гоняют. Саблю кривую углядели – и сразу к нам, жаловаться. Здесь, окромя как у Ермолая Андреевича, таких мечей нет.

– Ну, так показывайте, куда скакать! Чего застыли? – улыбнулся в ответ Зверев.

Холопы провели его назад, почти к самому въезду в город, застучали в ворота на краю не самого опрятного, но длинного забора. Створки поползли в стороны. Князь по русскому обычаю спешился и…

– Отец! Батюшка! Андрей! Отец! – Он и понять ничего не успел, как выбежавшие наружу женщины сжали его в объятиях, покрыли поцелуями, потащили внутрь. Когда после первого жаркого порыва объятия чуть ослабли, Зверев отступил, смог разглядеть среди лиц Полину, привлек, крепко поцеловал в губы, в щеки:

– Как же я соскучился, любимая моя!

Жена молча прижалась к его груди, зарывшись лицом в бороду. Андрей же перевел взгляд на детей и… И вдруг понял, что никого не узнает.

– Великий Боже, как же вы все выросли!

Больше всех изменился сын. Уплывал с матерью и сестрами одиннадцатилетний мальчишка, теперь же перед ним стоял пятнадцатилетний высокий и широкоплечий юнец, которого хоть сегодня в новики записывай! Если к этому добавить темно-коричневый бархатный камзол с пышными рукавами и прострочками желтого шелка, суконные чулки, остроносый берет с пером… Встреть Андрей его на улице – не узнал бы ни за что!

Дочери изменились меньше, да и платья их казались куда привычнее, мало отличаясь от русских одежд. Но все равно – обе заметно прибавили в росте и фигуристости. Стали настоящими женщинами. Причем – весьма привлекательными. Князь только головой покачал, не зная, что сказать.

– Да ты же с дороги, господи! – спохватилась княгиня. – Идем же, идем. Откушаешь, воды вскипятить велю, ванну примешь…

– Ванну? – удивленно вскинул брови князь.

– Прости, батюшка, нет тут ни у кого бань совсем, – развела руками Полина. – Дрова, сказывают, больно дороги. Вот и не ставят.

– Коли бани нет, можно и просто водой полоснуться, – отмахнулся Андрей. – Жара-то какая стоит! Только в удовольствие выйдет.

– Так сейчас, батюшка, – закрутила головой княгиня. – Это дело недолгое. Аккурат, пока на стол накрывают, и успеете… Лукерья! Агафья! Исподнее чистое приготовьте! Вертун, Ждан: бадейки берите, да бегом за водой!

Водой путники ополоснулись за домом, возле небольшого птичника с цесарками. Розовым мылом, пахнущим жасмином и лавандой, смыли с себя пыль и застарелый пот, переоделись в чистое и пошли к столу.

По здешним обычаям, угощение было накрыто не в доме в трапезной, а на улице, под просторным навесом возле бассейна, в котором плавали упитанные карпы с широкими, как у бобра, спинами.

Изнутри дворец испанского гранда выглядел куда роскошнее, нежели снаружи. Дом поверх штукатурки был расписан батальными сценами в духе рыцарей в сверкающих доспехах, храбро поражающих длинными пиками огнедышащих чешуйчатых рыб, зачем-то отрастивших короткие толстые лапы. Вдоль всего второго этажа тянулось широкое гульбище – здесь почему-то называемое балконом. Его поддерживали резные столбы, на них же опиралась и крыша.

Большую часть двора занимали цветочные клумбы и просторный лабиринт из кустарника. Правда, кустарник, при всей его густоте, на высоту поднимался от силы по колено, и потому заблудиться в лабиринте могла разве что забредшая в него ленивая кошка. В нескольких местах над зеленью возвышались скульптуры из белого мрамора. Еще одна, но темно-зеленая, выглядывала из центра выложенного мелкой керамической плиткой бассейна, столь обширного, что, случись осада, воды из него хватило бы полусотне коней на две недели. От бассейна веяло прохладой – в этой прохладе и стоял невысокий помост со столом на полтора десятка человек. Напротив, по другую сторону, тоже была заплетенная плющом беседочка. Но – только на двоих.

– Ну, как ты без нас, батюшка? – участливо спросила княгиня, наполняя вином высокий серебряный кубок. – Ладно ли у нас на стороне? Чем ныне Русь православная живет? Как дома, все ли спокойно? Что в Москве, как государь, чем с басурманами беда завершилась?

– Пока у нас на Руси царь такой, как Иоанн Васильевич правит, так и опасаться нечего, – поднял бокал Зверев. – Побили басурман милостью божьей. Всех начисто вырезали, никто к себе в Османию сбежать не сумел. Надолго теперича дорогу в русские пределы забудут. За государя нашего, за Иоанна!

Вино было красным, густым, чуть сладким и с небольшой горчинкой. Приятное. Отставив кубок, Андрей взялся за целиком запеченную птицу с поджаристой корочкой. Спохватился, поняв, что тарелку с пичугой княгиня придвинула к нему одному. Все остальные вяло раскладывают по тарелкам какое-то странное месиво из гороха, капусты, шкварок и мелких кусочков мяса в густом кровавом соусе с помидорными косточками.

– У вас тоже голодно? – с подозрением спросил он.

– Не беспокойся, батюшка, – замахала руками Полина. – Нет таких печалей. Откель нам знать, что ты сегодня появишься? Оттого к обеду лишь одну цесарку и запекли. Кушай, не беспокойся. Паэлья тоже вкусная и сытная. Ты с дороги, тебе нужнее.

– Если вкусная и сытная, то я тоже хочу, – усмехнулся Андрей, вынимая косарь.

– Спасибо, батюшка, не нужно! – предупредила Арина, невесть откуда взявшимся легким движением поправила выбившийся из-под заменяющей платок легкой вуали локон, и тут же по-детски почесала кончик носа. – Кушай сам, правда. Мы сыты.

– Я что, выгляжу тощим и некормленым? – Привычно порезав птичку на несколько частей, глава семьи разложил ножки и бока не ставшим перечить Ермолаю и Пребране. Княгиня же упреждающе вскинула руку и спросила:

– Так, сказываешь, голодно ныне на Руси?

– Беда странная с погодой, – вздохнул князь Сакульский. – То морозы середь лета ударят, то на Рождество теплынь, трава зеленеет, коров на выпас из стойл смерды выгоняют. А как озимые всходить начали, их – хлоп! – снегом снова и накрыло! Сама понимаешь, все пашни пересевать никаких рук не хватит. Бояре многие сами пахали, родовитость презрев, холопов в поля выводили. В итоге же все их труды заморозком июньским убивает. И так – через два года на третий. Плохо с хлебом, в общем. Капуста родится, она холода не боится. Репа, брюква не пропали. Огурцы, понятное дело, в ямах… Мне легче, мы в своих северах тепла и не ждем никогда, хлеб растим мало. Округ Москвы же совсем беда. Иные бояре, сказывают, столь обнищали, что холопов своих обученных на волю отпускают, ибо прокормить не в силах. На зерно ведь все больше рассчитывают, на хлеб. Пшеница же, известное дело, капризна. Кабы знали наперед про погоду-то, тоже, мыслю, капустой могли погреба забить.

– Ужас какой! – разом охнули Полина и Пребрана. Ерема и Арина шептались о чем-то своем.

– Да уж, испытание Господь послал немалое, – перекрестился князь Сакульский. – Однако же с Османской Портой управились, и с неурожаем справимся. Трава растет, сена для скота вдосталь, соленья-квашенья тоже у каждого найдутся. Как-нибудь переживем. Вы про себя лучше расскажите! Как добрались, как устроились? Хоромы, вижу, у вас богатые, однако же хозяина не видать. Чьи они, откуда?

– Жениха моего дом сей, батюшка, – вдруг зарделась Пребрана. – Гранда Альба Карла Фердинанда Игулада-де-Кераля.

– Ого! – охнул Андрей. – Так и называешь: Альба Карла Фердинандом Игулада-де-Кералем? Язык не ломается?

– Карлом зову, – опустила голову девушка и покраснела еще сильнее.

– Не гневись, батюшка, – положила ладонь ему на руку княгиня. – Понимаю я, что непотребно девице незамужней у жениха в доме проживать. Однако же, дворец сей родом грандов Игулада-де-Кераль нам в полную свободу для проживания предоставлен, и посему приличия соблюдены в полной мере. Жених сюда лишь в гости наведается и до темноты завсегда дом покидает. Ой, наконец-то! Дядюшка вернулся!

Полина резко встала, взмахнула рукой:

– Дядюшка, дядюшка, Андрей приехал!!!

Князь Юрий Семенович Друцкий внешне изменился мало. Та же тощая борода, тот же быстрый взгляд, те же постоянно шевелящиеся пальцы. Только чуть похудел, да кожа сморщилась еще сильнее, словно ссохлась, напоминая кору старого дуба. По возрасту он превосходил Андрея уже, поди, вдвое – но по-прежнему был хитер и энергичен, явно принадлежа к тому типу людей, которые живут благодаря молодости душевной, а не телесной.

– Андрей Васильевич! Как же я рад! Заждались, заждались…

Андрей вышел навстречу самому близкому родственнику своей жены, крепко его обнял, и они вместе вернулись под навес, уселись рядом. Княгиня, жестом отогнав прислугу, сама налила им вина.

– За встречу, друг мой! – с улыбкой поднял кубок Юрий Семенович. – Ну, рассказывай князь, рассказывай! Как ныне Москва, как бояре с голодом справляются, отошли ли от сечи великой, много ли земель новых государь победителям нарезал?

– Много, княже, много, – ответил Зверев. – Почитай, на триста верст черту засечную на юг сдвинул. От Рязани и Тулы до самого сердца Дикого Поля, от Оки и аж до Северного Донца[5 - По этим местам прошла так называемая Белгородская засечная черта – но к описываемому моменту в освобожденных землях русские воеводы успели срубить только крепости Воронеж, Оскол (ныне – Старый Оскол), Курск, Изюм. Крепости Елец (до того сожженный еще Тамерланом), Валуйки, Белгород – собственно и давший название всей оборонительной линии, были достроены полностью только через пятнадцать лет, и об их существовании за пределами России еще никто не подозревал.].

– А как друг твой, Михайло Воротынский? Цел ли? Живым ли из сечи вышел?

– Не беспокойся, Бог милостив к храбрым, – кивнул Зверев. – Ни одной царапины нет на воеводе.

– Славно, – перекрестился князь. – Имя сего славного витязя даже здесь многих в дрожь бросает.

– Это потому, что они еще не знают про опричного воеводу князя Дмитрия Хворостинина, – злорадно усмехнулся Андрей. – Он тоже един десяти стоит. Именно он сечу при Молодях и начинал, с горсткой детей боярских на орду несчитанную кинувшись. Он себя еще покажет. От одного взгляда нехристи драпать будут.

– Хворостинины – это отрасль князей Ярославских? – прищурившись, моментально сориентировался князь Друцкий. – Которые от Михаила Васильевича Хворостина род ведут? Если отец князя Дмитрия Иван, так мы с ним по матери родичи совсем близкие выходим, он мне вроде как внучатый племянник! Славно, славно. А князь Салтыков как, здоров ли?

– В Москве при пожаре угорел, – перекрестился князь Сакульский.