Наедине с нежностью. Часть первая. Оля

Ей снилось, что-то красивое и доброе, как они с мамой и младшим братиком были в гостях у бабушки с дедушкой, только не в городской квартире, а в незнакомом саду, полным необычных деревьев с висящими на них ароматными и золотистыми фруктами.

Девочка проснулась и лежала, не открывая глаз, вспоминая сон и заново переживая всё, что ей приснилось. Сон был яркий, цветной и тёплый, ей такого ещё ни разу ещё не снилось. Но затем что-то упало с дерева, с резким металлическим стуком ударилось о землю и разбудило её. Сказка исчезла, и вместо неё воцарилась чужая враждебная тишина, а в душе опять появились боль и страх. Она открыла глаза, вернувшись в безысходную реальность.

В комнатке было темно, только из-под двери выбивалась полоска света. Девочка приподнялась на локте и разглядела в жидком, рассеянном свете пуховик, лежащий бесформенной кучкой на полу возле кровати, сапоги у двери, как она и бросила их, только свет она не выключала, значит, женщина входила и погасила его.

За дверью опять раздался резкий металлический стук и следом шипящий женский голос.

– Да тише ты, девчонку разбудишь!

– Её всё равно поднимать нужно, – ответил мужской. – Пусть знает, зачем она здесь, он просил нас всё рассказать ей про это.

– Не колготись, подожди немного, ей и так не сладко. Я покормлю её вначале, потом поговорим.

—

Прошёл месяц, но я не забыл о случившемся, время от времени вспоминая и размышляя на эту тему, и однажды вечером раздался звонок городского телефона. Радиотрубка как всегда лежала, Бог знает где, и я, нервничая, слушал, по звуку пытаясь определить, куда же в этот раз я её забросил. Ага, под диваном, вот она. В трубке кто-то тихо дышал, потом сказал нежным, таким забытым и родным голосом.

– Алло.

Моё сердце скакнуло прямо в уши, и я, не слыша себя, завопил от радости, словно потерпевший.

– Оленька, это ты! Какая же ты умничка, что позвонила!…

И вдруг осёкся: «Чего радуешься? Вначале выясни, зачем звонит ребёнок».

Затем, уже более спокойно и буднично повторил:

– Оленька, я слушаю.

– Можно к вам приехать?

– Конечно можно, что-то случилось?

– Нет, нет, всё нормально.

Но я уже слышал по голосу, что это не так. В холодильнике, как всегда, было пусто. Нужно было, что-то купить, но я боялся разминуться, и стал ждать. Минут через тридцать раздался звонок. Если сказать, что я вскочил, значит, ничего не сказать.

Я взлетел как горный козёл, как орёл, как беркут! Давно я так никому не радовался.

«Вот архар», ? по привычке и уже обречённо обругал себя и пошёл открывать дверь.

Там была Оленька, такая нежная, чистая и беззащитная. Она испытующе глянула на меня, как бы спрашивая, вовремя ли?

Потом, поняв, каким-то образом, что я ей рад и очень её ждал, успокоилась.

– Замёрзла? Чай будешь?

– С конфетами?

– Нет конфет, кончились, с сахаром.

– Буду.

Но чай в конечном итоге стал растворимым кофе с молоком, зато нашлось в столе печенье, удивительно вкусное, даже не припомню, кем купленное и положенное туда.

– Я слушаю.

– Мне, нам, нужны деньги, много…

– Много это сколько?

– Тысячу долларов, маме на операцию.

Я задумался. Конечно, тысяча долларов на дороге не валяется, но мне вдруг захотелось ей помочь. И, кажется, было уже всё равно, для кого она просит: для мамы, для тёти, для бабушки. Я должен ей найти эти деньги. Ненавижу слово «должен», но сейчас оно не вызывало во мне отторжения и напряжённости.

Всё! Это моё, так называемое состояние, видимо ведёт прямиком к тому мироощущению, которое называется – влюбился. Как же глупо, банально получается, но я ничего не мог с собой поделать. Меня тащило, словно ночной порой по скользкому косогору на оживлённое шоссе. Ни затормозить, ни свернуть, прямиком под колёса прущемуся в кромешной темноте транспорту. И чем громче шум дороги, тем безнадёжней мои дела!

Я смотрел на её грустные глазки, розовые губки, на то, как она морщит лобик рассказывая мне о маминой проблеме и понимал, как же легко влюбляться в молоденьких, красивых девочек и как тяжело и больно любить их, постоянно ожидая появления ветвистых наростов, терпя их капризы и мучаясь, если вдруг капризы закончатся. Это было начало конца моей независимости и спокойствию.

– Когда операция?

– Через неделю.

Меня судьба постоянно испытывает на доверчивость к женщинам, и постоянно, с завидным упорством, я сдаю экзамен на звание Самого Доверчивого и, постоянно получаю самую высокую оценку, только лишь для того, чтобы через некоторое время опять подтвердить свою квалификацию. Где-то в глубине души я всегда чувствовал протест против этого, но слишком слабым он был в этот раз.

– Хорошо, я найду эти деньги.

Пока я думал и прикидывал, что и где, Оля напряжённо смотрела на меня. В её глазах читалась такая боль, что я совсем перестал жалеть о сказанном. Вдруг она упала, лицом на свои руки, лежащие на столе, и зарыдала с таким надрывом и безнадёжностью, что я испугался за неё. И опять я не знал, что с ней делать.

– Тихо, тихо, тихо, – быстро проговаривал я, совсем как своей дочери, в её далёком детстве, когда мы ещё жили вместе, и она вдруг, ни с того ни с сего, начинала плакать, и я её уговаривал и гладил по голове. Точно также сейчас гладил Олю по голове и быстро проговаривал ей:

– Тихо, тихо, тихо.

Всхлипывая, глубоко и прерывисто вздыхая, Оля успокаивалась. Наконец она с трудом выговорила:

– Я так боялась, что вы откажете. Извините, я устала.

– Операция, какая?

– На позвоночнике. У мамы очень сильные боли, она не может ни сидеть, ни стоять. Вы извините, что вот так неожиданно. Мы обошли всех своих знакомых. Кто-то не может, а кто-то выставил неприемлемые условия, даже слишком.

Она замолчала, погрузившись в себя.

– Пойдём, – я приобнял её за плечи и повёл в зал, усадил на диван. Девушка легла, не поднимая ног, положив под голову того же плюшевого медведя, как и в первый раз.

Принес ей в чашке валерьянки, поставил на стул рядом с диваном, потом укрыл пледом и сел в кресло. Приподнявшись на локте, она выпила лекарство, поставила обратно чашку, затем подняла ноги на диван и свернулась калачиком.

Вот оно, испытание на вшивость. Мне хотелось присесть к Оле на диван, приласкать её. До сих пор я ощущал в ладонях мягкость её волос. Но боялся, что не выдержу испытания, сорвусь. Хотелось по-другому, чтобы в её глазах было желание видеть меня рядом. Вначале желание, а потом уже я.