Чему улыбается Джоконда?

Татьяна, недолго думая, бумерангом парировала:

Садись Володя, не потей,

Допей скорее пиво и сходи отлей!

Подобное стихоблудие могло продолжаться долго, нам становилось скучно, и мы покидали питейное заведение.

На следующий год осенью пришли повестки из военкоматов мужской половине нашей группы, пора отдавать гражданский долг, послужить в Советской Армии. Нескольким из нас удалось получить отсрочку до окончания техникума, но семерым забрили лбы.

Мы провожали их с помпой, и было на столах вино и пиво, и были на глазах у девушек слёзы. Колю Скобелева тоже забрали в солдаты, а молодая его жена Катя, сидела весь вечер грустная и не отпускала рекрута ни на шаг от себя.

После ухода ребят в армию в группе первое время было грустно. Моего вологодского дружка Володю Павлова тоже забрали. С кем-то надо было общаться по интересам, не так-то это просто, как кажется на первый взгляд. Ко мне пытался навязаться в друзья паренёк по фамилии Юлкин Юра, в группе его называли Юю. Мне он показался странным. Женоподобный тип, тонкий голосок, манерная речь с ужимками, охами и вздохами. Походка тоже женственная – мелкими шажками с вихлянием попой. Как-то раз мне довелось побывать у него на квартире, жил он на Васильевском острове, в коммунальной квартире у одинокой его тёти преклонных лет. Мы перекусили у него, чем бог послал и сели делать урок по начертательной геометрии. Для Юю этот предмет был недоступен, как созвездие Андромеды. Я сначала пытался объяснить ему порядок построения объёмных предметов в пространстве. Сидит, вздыхает, уставился на меня томными глазами и хлопает ресницами. Я не выдержал, плюнул в сердцах, рассчитал и начертил его задание, так было проще. Он в знак благодарности попытался погладить мою руку, типа «спасибо, дружок!» Я рос и воспитывался не в тактильной семье, и мне от его нежностей и ужимок стало до тошноты неприятно. Встал, собрав свои конспекты, пошёл к выходу. Он засеменил, провожая меня, и продолжал клянчить, чтобы я остался поболтать пару часиков. Я безапелляционно заявил, что живу далеко и мне пора восвояси. Осадок от общения был неприятный. В то время я мало что знал о метаморфозах гомосексуальных личностей. Слышал о них отрывочные сведения. В училище таких пренебрежительно называли педерастами. Я считал, что это явление культивируется только в тюремных обществах. Выходя из подъезда его дома, я громко выругался, произнося в адрес моего однокурсника позорное слово: «Педераст!», – и быстрыми шагами пошёл к остановке трамвая. Проходивший мимо мужчина, оглянулся на меня с вопрошающим взглядом, я крикнул ему: «Это не про вас, товарищ! Идите спокойно к намеченной цели». Мужчина огрызнулся: «То-то, а то смотри у меня!»

После этой встречи я избегал общения с Юю. К слову сказать, долго он не задержался в техникуме. Провалив три важных экзамена: по сопромату, начертательной геометрии и деталям машин, он был отчислен за неуспеваемость. Дальнейшая его судьба мне не известна.

Как-то много лет спустя смотрел по телевидению ток-шоу и услышал знакомый голос, пригляделся внимательней на экран. Журналист Сергей Соседов задавал вопрос кому-то из участников шоу. Я поразился – журналист внешним сходством, голосом и манерами – он был точная копия Юю. «Вот так двойник!» – подумал я.

После весеннего призыва 1970 года мужская половина резко сократилась, но в группу постепенно стали приходить ребята, отслужившие в армии. Первым пришёл Родичев Саша, за ним Иванов Валера. Они с трудом вписывались в сложившийся коллектив. Особенно трудно было найти контакт с Валерой, как-то подозрительно-скромно он вёл себя вовремя наших вечеринок.

В конце концов, с другом я определился, им стал Толя Шестаков из города Чудово Новгородской области. Это где-то между Ленинградом и Москвой. Городок имел большое сходство с Чуной, численность населения примерно пятнадцать тысяч в обоих, и градообразующие предприятия похожи. В Чудово – спичечная фабрика, у нас в Чуне – деревообрабатывающий комбинат. Да и названия похожие. Наши интересы тоже совпадали: Толик занимался лёгкой атлетикой, я бегал кроссы.

Толя серьёзно тренировался бегом на спринтерских дистанциях, имел первый взрослый разряд. Он познакомил меня с его тренером, после собеседования он рекомендовал продолжать совершенствоваться на средних и длинных дистанциях, километровые и трехкилометровые. В манеже под руководством теперь общего нашего тренера я значительно улучшил свои результаты и уже на следующий год весной выступал за сборную команду техникума, а позднее и в городских соревнованиях за Ленинский район.

Преподавателем физкультуры у нас в техникуме был Амиров Александр Шахназарович. Известный в городе человек, заслуженный учитель, мастер спорта по борьбе самбо, тренер женской сборной Ленинграда по баскетболу, бронзовый медалист чемпионата СССР, заслуженный тренер России по борьбе самбо. В спортзале держал нас всегда в тонусе. Слабаки его не любили, он заставлял парней отжиматься от пола по пятнадцать раз. Не каждому это удавалось, он считал это всё от лени, и того, кто не выполнял этой нормы, или халтурил, прогибая живот до пола, со всего размаха ударял теннисным мячом по мягкому месту. Место хоть и мягкое, но чувствительное. «Непедагогично», – скажете вы, может быть, но результат был налицо. Кто отжимался более пятнадцати раз, ставил в журнал отлично, кто менее десяти раз, тому двойку. Я некоторое время занимался у него в секции баскетбола.

После развала Советского Союза нувориши обанкротили завод подъёмно-транспортного оборудования (ПТО им. Кирова). Завод размещался на Обводном канале, между Балтийским и Варшавским вокзалами, местечко лакомое. Этот завод был базовым предприятием для сварочно-машиностроительного техникума.

После банкротства завода в 1992 году закрылся и техникум. Амиров сумел сохранить здание на Измайловском проспекте дом 27, перепрофилировав его под спортивный колледж.

За полвека тренерской карьеры Александр Амиров вырастил более двадцати мастеров спорта, а секретов тренировочного процесса накопил столько, что едва смог уместить на книжных страницах. «Приводя себя в движенье» – это нелегкий путь до звания мастера спорта Советского Союза, ласкового прозвища дядя Шура и даже история о бронзовых медалях первенства России по баскетболу среди женских команд.

Орден за услуги

После окончания техникума стоял вопрос о дальнейшем образовании. Выбор институтов в Ленинграде был огромный. Только по моей базовой специальности три института: Кораблестроительный, Ленинградский политехнический институт имени М. И. Калинина и Северо-западный заочный политехнический институт (СЗПИ). Садиться за парту вместе с выпускниками школ желание отсутствовало, надо было зарабатывать на жизнь. Поэтому оставался выбор только из институтов, имеющих вечернюю форму обучения, без отрыва от производства. Все три упомянутых выше института имели вечернюю форму обучения. Политех им. Калинина был расположен очень далеко от дома и работы, Карабелка (ЛКИ) рядом, но специализация на факультете далека от танкостроительной, которая была на моей работе. Всё складывалось в пользу СЗПИ. Первый год работы после окончания техникума был занят длительными командировками на Уралвагонзавод в Нижнем Тагиле, поэтому поступление в вуз пришлось отложить до следующего 1973 года.

На следующий год, собрав документы, я приехал в приемную комиссию на улицу Халтурина (ныне Миллионная), дом 5. Там ознакомились с моими дипломами, характеристиками и сказали, что мне, обладателю красного диплома техникума, надо сдать только два экзамена из четырёх. Сочинение и любой из трёх оставшихся, на мой выбор. Я, разумеется, выбрал математику. Девушка это отметила в своём журнале и рекомендовала записаться на подготовительные курсы: «Школу закончили вы давненько, многое подзабыли, а на курсах вас будут натаскивать по экзаменационным билетам прошлого года, но это неважно, суть та же, только в другой обёртке». Совет дельный, подумал я и записался.

Подготовительные курсы размещались в школе по улице Антоненко, в трех шагах от Мариинского дворца, где размещался Ленгорсовет, то есть исполнительная власть города (ныне Законодательное собрание Санкт-Петербурга). Поскольку мне предстояло сдавать два предмета, то я посещал курсы два раза в неделю. Свободного времени было достаточно, я записался на платные курсы английского языка, которые проводились в доме культуры им. К. Маркса у Варшавского вокзала, в шаговой доступности от моего дома. Английским решил заняться чисто для общего развития. В перспективе рассчитывал заняться написанием и защитой кандидатской диссертации по специальности, для чего выписал журнал «Сварка» на английском языке. Купил в Гостином дворе набор пластинок и пособие по изучению английского под редакцией Р. Диксона. Он же и озвучивал уроки на пластинках. Преподавателем был мужчина лет сорока, закончивший факультет военных переводчиков, фанат группы «Битлз». Каждое занятие начиналось с прослушивания знаменитого шлягера «Let it be». Многому он нас не научил, но произношение поставил грамотно. Много лет спустя, когда я занялся английским более серьёзно и по работе общался с коллегами из англоязычных стран, они по этому поводу делали мне комплементы.

До экзаменов было ещё далеко, в нашем отделе № 4 была корпоративная вечеринка по поводу Международного женского дня (8 Марта). Торжество проходило в ресторане «Тройка» на Загородном проспекте, не далеко от Пяти угло».

В разгаре веселья, когда «Рислинг» играл в крови, мы с Тамарой Золотарь, коллегой из нашей группы, танцевали танго и беседовали под звуки оркестра. Она поинтересовалась, чем я занимаю свободное время после работы. Я решил выпендриться и ответил по-английски, что посещаю курсы английского. Она вздернула удивлённо брови и спросила: «Ты шутишь, зачем тебе английский в нашей особо режимной конторе? Он тебе никогда не пригодится!» Я не стал объяснять ей, что выписал на Главпочтамте американский журнал «Сварка» (Welding Journal) и собираюсь читать его в подлиннике. С серьёзной миной начал плести кружева, что хочу поступать в МГИМО (Московский институт международных отношений). Тамара так и ахнула, услышав мой лукавый ответ. Тогда ещё не употребляли американское «вау!». Хотя её возглас по смыслу означал то же самое удивление. Она растерянно спросила: «А кто же будет оформлять стенгазету?» Помолчав, с грустью добавила: «И Новый год без Снегурочки будет скучным…» Была такая глупость в моей биографии: на новогодней вечеринке в отделе я нарядился Снегурочкой, нарумянил щёки, Людмила Букина сплела для меня косу до поясницы, толщиной с руку, из льняных жгутов для сшивания документации. Костюмы нам одолжил подшефный детский сад. В результате получилась не просто Снегурочка, а дивный персик! Деда Мороза играла Татьяна Родина, её тоже разукрасили соответственно роли. Бороду и усы смастерили из той же бечёвки, что и косу. Росточком Дед Мороз – метр с кепкой рядом со Снегурочкой, ростом метр восемьдесят три, парочка выглядела – ой, не развяжись-ка мой пупок! Всё-таки главный прикол состоял из экспромтов, в виде шуточек-прибауточек или эпиграмм на сотрудников отдела. Особенно уморительно звучали производственные эпизоды в юморной упаковке. Суть их всем была известна, а посмеяться над сослуживцем – милое дело.

Сценки мы с Татьяной репетировали тайно в актовом зале. Никто не ожидал от нас такой прыти, знала только Люда Буки, она выступала в роли ведущей. Вечер удался, народ держался за животы от смеха. Валентина Васильевна Заводова от смеха начала икать, она была весьма впечатлительной женщиной. Долго сотрудники четвёртого отдела вспоминали Новый 1973 год.

На следующий день после торжества в ресторане «Тройка» неугомонная Тамара по большому секрету рассказала подружке новость о моём поступлении в МГИМО. У её подружки тоже были доверительные приятельницы и полетела тайна по всему секретному институту. Дошли слухи и до начальника отдела Стефана Никитича Мартыновского. Он прикинул в уме, что может потерять перспективного сотрудника, и поручил своему заместителю Честновой Татьяне Михайловне предпринять все необходимые меры для предотвращения необдуманного поступка молодым специалистом.

Несколькими днями позже в обеденный перерыв я, как и все сотрудники, пошёл перекусить. Собственной столовой в главном офисе на Невском проспекте, 70 не было, ходили в близлежащие пельменные, сосисочные, блинные и прочие закусочные, каковых на Невском было достаточно. В этот раз я решил подкрепиться сосисками с яичницей на углу улицы Рубинштейна и Невского проспекта. Встал в очередь, заказал яичницу-глазунью из трех яиц и три сосиски, ну и конечно какао с пончиками. Меня в кафе знали, и повар спросила: «Как обычно?», что означало, что желток должен быть жидким наполовину. Я подтвердил кивком и пошёл искать свободное место. Увидел – в углу кафе засобирались две девушки, убирая за собой использованную посуду. Не дожидаясь, когда уборщица вытрет стол, быстренько занял место. Повариха сообщила: «Яичница из трёх готова!» Я забрал фирменное блюдо и начал наводить порядок на столе. Решил начать с сосисок, только ткнул сосиску в бок вилкой, как услышал знакомый голос: «Саша, я могу с вами трапезничать?» Поднимаю глаза, мать честная!

Татьяна Михайловна собственной персоной. Ну, думаю: «Обед накрылся медным тазом!» Утвердительно отвечаю: «Конечно, Татьяна Михайловна, присаживайтесь пожалуйста». Сам же скоренько перекладываю вилку из правой руки в левую, а нож беру в правую, как учила нас преподаватель эстетического воспитания в речном училище.

Татьяна Михайловна заказала обед скромнее – сырники со сметаной и кофе со сливками. Сидим беседуем на нейтральные темы, о погоде, о природе, глянь со стороны – ну вылитые англичане. Ножом отрезаю небольшой кусочек сосиски, отправляю в рот и медленно, с закрытым ртом, тщательно пережёвываю содержимое, а сам про себя думаю: «Как же я буду с этой жидко-желтковой яичницей справляться? Не оставлять же её несъёденной! Сидел бы сейчас с какой ни будь незнакомой тёткой, давно бы всё уплёл и какао пил, закусывая пончиками». Но делать нечего, сосиски приговорил, двигаю тарелку с трёхглазой возмутительницей спокойствия к себе поближе. Начинаю потихоньку отрезать твердые фракции белка и отправлять в рот. Обкорнал одно яйцо как мог, чтобы жидкую серединку разом в рот, и баста. Аккуратно подцепил на вилку, и так же бережно поднёс к раскрытому рту. В этот ответственный момент Татьяна Михайловна вкрадчивым голосом задаёт мне вопрос: «Саша, а какие у вас планы на будущее?» От такого вопроса моя левая рука дрогнула, и по закону бутерброда яичница с вилки соскользнула и, перевернувшись в полёте, смачно шлёпнулась на своих подружек в тарелке. Жидкое на жидкое – брызги в сторону! На белоснежной кофточке Татьяны Михайловны появлюсь пятно размером с трёхкопеечную монету. Минута молчания. Начинаю извиняться. Потерпевшая достала из дамской сумочки бумажную салфетку (в кафе того времени салфеток на столах не полагалось), удалила, как могла, кляксу, затем, посыпав пятно солью, сказала: «Ничего страшного, в химчистке справятся, не обращай внимания и расправляйся с коварным блюдом, как тебе привычнее, мы не на приёме у английской королевы». «Мудрые слова», – подумал я и, взяв вилку в правую руку, быстренько разделался с остатками яичницы. Она в это время сняла брошку, скрепляющую воротник кофточки, и украшением прикрыла пятно. «Недурно, – отметил я для себя, – вот вам и орден на грудь, за удачно проведенную операцию».

Разговор на этом не закончился, не дождавшись моего ответа о планах на будущее, она выдала мне следующий монолог: «Ходят слухи, что вы собираетесь поступать в МГИМО. Мой вам совет: выбросите эту идею из головы. Вы просто потратите зря время, во-первых, без крутых связей туда не надейтесь поступить, даже не всякому выпускнику-медалисту выпадает это счастье. Учатся там, в основном, дети, чьи родители трудятся в дипломатическом корпусе. Во-вторых, если каким-то чудом вам удастся поступить и даже получить диплом этого престижного вуза, можете не надеяться, что вас пошлют на работу в США, Англию или Францию. Этих мест ждут десятилетиями особо приближенные выпускники. Мой зять закончил это заведение, его отправили на три года в Монголию, а затем уже пять лет дышит африканским зноем. Вам это надо?» Я попытался успокоить Татьяну Михайловну, сказав, что слухи беспочвенные, просто на веселее разыграл Тамару Золотарь и больше ничего. Татьяна Михайловна недоверчиво спросила: «А курсы английского?» На что я рассмеялся и объяснил, что выписываю журнал «Сварка» на английском языке, и вообще уже сдал документы в СЗПИ и хожу по вечерам на подготовительные курсы. Она облегчённо вздохнула, посмотрев на часики в золотом корпусе, и с лукавой улыбкой сказала: «Ох, и всыплет нам Стефан Никитич! Мы уже на полчаса задержались после обеда». Сама же выглядела довольной, несмотря на испорченную кофточку, всё же выполнила поручение шефа.

После такого разворота дел, в знак примирения шеф направил меня на месячные курсы повышения квалификации в Институт сварки им. Академика Патона в Киев. «Значит, шутить иногда полезно?» – собирая чемодан в командировку, подумал я.

В институт я поступил в 1973 году, успешно сдав экзамены, благодаря подготовительным курсам. Как-то встретил в коридоре института моего однокашника по техникуму Валеру Иванова. Оказалось, он поступил годом раньше, сразу после окончания техникума. Работал на кораблестроительном заводе «Северные верфи» в лаборатории сварки.

В техникуме мы общались с ним редко, он всегда ходил задумчивый, в компании сидел молчком, как говорится в народе – себе на уме. Потому разговор не клеился. Теперь в Политехе мы изредка встречались в перерывах при переходе из аудитории в аудиторию, кивали друг дружке и не более. Встретились с ним последний раз в декабре 1978 года на защите дипломов. Я экстерном сдал зачеты и экзамены по всем предметам и, сэкономив год, догнал моего коллегу по группе 34-СД. Благополучно сдав государственный экзамен и защитив дипломную работу на отлично, получил диплом инженера-механика. Он тоже с гордостью держал в руках новенький диплом инженера, предусмотрительно открутил с лацкана пиджака поплавок выпускника ЛСМТ и приколол на его место вузовский эмалированный ромбик. В этот торжественный день он был более разговорчивым и даже похвастался, что его уже назначили начальником лаборатории сварочных работ. Я поздравил его сразу с двумя событиями и предложил обмыть дипломы, опустив в стакан с водкой нагрудный знак отличия высшего учебного отделения. Он согласился, но сразу же предупредил, что водку не употребляет и готов обмыть в шампанском. Ну что же, пойдём погусарим! В рюмочной мы взяли по бокалу шампанского и шоколадку, опустили эмалированные ромбики в бокалы, звонко чокнулись и выпали сладковатую шипучку. Поболтав минут десять, я сказал Валере: «Ты, как знаешь, а я коньячком свой диплом сполосну. Он того стоит!» Товарищ Иванов, подумал и сказал: «Давай, ты прав, не каждый день дипломы получаем». Коньячок под шашлычок пошёл гораздо приятнее и разговор из ручейка превращался в бурную речку. Я тоже похвастался, что уже год как руковожу группой проектировщиков. Так вот, оказывается, где скрывался ключик к сердцу скованного человека! Веселые и довольные мы шли на остановку трамвая номер два. На улице зима, а у нас на душе – ласковый май!

Вишенка на торте

Полученные навыки по рисованию в школьном кружке пригодились в дальнейшей жизни. В речном училище оформлял стенгазеты и дембельские фотоальбомы, в техникуме четырехцветной, шариковой ручкой творил чудеса, оформляя конспекты лекций, сопровождая их наглядными рисунками и схемами. Куратор группы А. С. Зеликсон частенько демонстрировал мой конспект в других группах.

Когда пришел работать в проектный институт, мои склонности к искусству сразу же вычислили. А было это так: в нашей группе работала выпускница Политеха, Тамара Золотарь, она просила каждого вновь прибывшего сотрудника нарисовать для ее коллекции лягушку. Не знаю точно, с какой целью Тома это делала, то ли для определения характера новичка, то ли выясняла его художественные способности, тайна осталась за семью замками. В её коллекции было несколько десятков рисунков этих бесхвостых земноводных красавиц. Получив от меня придурковато-пучеглазого лягушонка, она громко на весь отдел объявила: «Теперь я точно знаю, кто будет оформлять нашу отдельческую стенгазету!» Отшутиться от первого общественного поручения не удалось, и я на протяжении пяти лет с лёгкой руки Тамары занимался общественно-полезным творчеством. Объявления и стенды с информацией, праздничные оформления отдела к Новому году, Международному женскому дню (8 Марта), Седьмому ноября, все это было в зоне моих обязанностей. Народ платил благодарным восхищением, и я с удовольствием этим занимался.

Случались и казусы, связанные с моим искусством. Один из них хорошо помню. В годы застоя вся страна наблюдала за стремительным движением к победе нашей сборной команды по хоккею. «Красная машина», так называли нашу сборную канадцы и американцы, громила всех, не обращая внимания на авторитеты. Во время матчей город был пуст, да что там город, вся страна от Калининграда до Владивостока после рабочего дня стремились скорее к телевизору. В трудовых коллективах разговоры только о хоккее. Даже в нашей семье равнодушная к спорту теща Павла Дмитриевна знала всех игроков по фамилии. В один из таких турниров сделал таблицу результатов чемпионата мира по хоккею. Слева по вертикали перечислил все команды-участницы и в верхней графе, по горизонтали, то же самое. Получилась решётка с пустыми окнами, в которых проставлялись результаты игры. Например, выбираем команду СССР по вертикали и при совмещении команды Канады по горизонтали, в совмещенном окне ставим результат. Счёт забитых и пропущенных шайб в таблице рисовал тот, кто первым приходил на работу. В то памятное утро первым пришёл Сашка Виноградов. Он достал фирменный «Паркер» с золотым пером, поставил счёт в окне «СССР – Швеция», и, улыбаясь, закрутил колпачок подарочной авторучки и сел на рабочее место. Сотрудники постепенно появлялись и подходили сразу к таблице. Когда я пришёл в отдел, у таблицы стояло человек десять, они громко смеялись, что-то обсуждали. Подхожу к ним, смотрю в таблицу, о ужас! В горизонтальной шапке таблицы, в графе Швеция написано «Шфеция», кавычки синими чернилами нарисовал тёзка. Я снял ватман, достал гуашь, выбрал подходящее перо «Рондо» и решал, как бы изящнее исправить огрехи. Народ забеспокоился моими действиями, принялся выяснять, что же я собираюсь сделать? Пришлось объяснить, что хочу подправить опечатку. Все наперебой стали возмущаться, мол, никакая вовсе не опечатка, а так задумано. Кто-то даже сострил: «Отсель грозить мы будем шведу, на зло надменному соседу». Подошёл Виноградов и заявил: «Саня, не порти кайф, все скандинавы по-русски произносят это слово именно так. При наличии кавычек буква Ф смотрится как вишенка на торте!» Под напором хоккейных фанатов пришлось повесить таблицу на прежнее место без исправлений. Волнеие не стихало, обсуждали эпизоды вчерашней игры. Всюду звучало: «Наши вырвали победу на последней минуте, со счётом 3: 2 надрали шведам холки!» Сарафанное радио разнесло прикол по институту, и некоторые любопытные из смежных отделов приходили посмотреть вишенку на торте.

Чай по-татарски

Группа специалистов проектного института в июле 1975 года вылетела в Волгоград. Цель командировки – разработка проекта цеха по производству специальных изделий для оборонной промышленности на заводе «Баррикады». Команда из одиннадцати человек под руководством главного инженера проекта Раздобрева Андрея Федоровича. С нашего четвертого отдела трое. Я – старший инженер по сварочным работам (самый младший, двадцать четыре года), Гизатулллин Абрек Зенатович – (тридцати четырех лет), руководитель бригады по окрасочным работам и Шеховцев Николай Николаевич – (сорока четырех лет от роду), главный специалист по сборочно-монтажным работам.

Разместили в центральной гостинице «Волгоград». Нас троих – в трехместный номер. Ребят из третьего и пятого отделов – в четырехместный. С нами были три женщины, им тоже дали трехместный номер. Андрей Федорович поехал на заводскую квартиру, рядом с проходной завода. От центра города до завода ходил скоростной трамвай. Езды минут сорок. Нормально, бывало и хуже. Работали на площадях нашего филиала, который размещался на территории завода. Тоже удобно, чайком угостят, помогут, чем богаты. Так-что работа шла продуктивно.

Выходной день, завод не работает. По привычке проснулись как обычно, сначала утренний моцион. Спускаемся в буфет, взяли по полстакана сметаны, яичницу-глазунью и какао. Обсуждаем за завтраком, чем бы заняться. Абрек сразу сказал: «Я интересную книгу захватил с собой, буду читать. Город я весь протопал в прошлые командировки». Мы переглянулись с Ник-Ник (так мы звали Николая Николаевича в неофициальной обстановке). Я предложил прогуляться по набережной Волги. Николай сомневался, пожимал плечами. Абрек наседает на него: «Коля, сходи, по Волге на теплоходе прокатитесь. Пивка попьете». Ключевая фраза «пивка попьете» рассеяла Колины сомнения. Идем в номер, собираемся. Легкие костюмы и хорошее настроение, вот и все сборы. Я в те годы увлекался рисунком. Беру блокнот для эскизов и карандаш чешкой фирмы Koh-I-Noor 3М с резинкой на конце. Фотоаппарат на шею – и вперёд.

Идем по набережной, свежим ветерком с реки обдувает. Красота! Теплоходы у причала, шныряют рыбаки на моторных лодках. Подходим к пристани, открытое кафе, мужики пивком балуются, воблу шелушат. Коля подобрел, слюной давится. Взяли по большой кружке и по вобле. Пиво пенистое, прохладное, неразбавленное, что редко встретишь. Сидим, пьем пиво, на душе невесомость. Спрашиваю Николая: «Ну как, по воде или по суше продолжим нашу экскурсию?» Коля говорит, что ему все равно. Пошли по указателям к знаменитому дому Павлова. Потоптались вокруг развалин. Из школьных учебников истории знакомо все до слез. Идем в сторону Мамаева кургана, Родину-мать смотреть. Высоченная, наверное, из Берлина видно? Пусть помнят потомки Сталинградскую битву. Поднялись на площадку с вечным огнем, пионеры несут почетное дежурство. Алые галстуки ветер колышет, лица юные, но серьёзные – трогательно! Входим внутрь музейного комплекса. Звучит тихая скорбная мелодия. Мурашки по спине. На плитах из полированного гранита золотыми буквами высечены имена погибших защитников Сталинграда. Сколько их здесь похоронено? А сколько детей сиротами, а жен вдовами остались? А горя материнского и отцовского, никакой меркой не измерить. Нет, пусть, чтобы ни говорили доморощенные либералы, а памятники, подобные этому, должны стоять.

Присели на скамейку, Ник-Ник портсигар достал, закурил. Я блокнотик вытащил и карандаш. Карандашом в вытянутой руке определяю пропорции скульптуры. Высота, ширина, углы положения рук и меча возмездия. Как в кружке рисования учили. Коля кольца дыма пускает, как паровоз. Курилка, блин! Я контрольные точки отметил, оси размечаю. Уж очень ракурс понравился, на открытках такого не встречал. Может для оформления стенгазеты в отделе пригодится? Сижу, рисую, Николай молчит, думу думает, следящую сигарету разминает. Я уже и детали прорисовал, тени наложил, пальцем растушёвываю штриховку для ровности. Коля ноль внимания, даже не взглянул на мои старания. Даже обидно стало.

Показываю ему и спрашиваю: «Ну как?» Коля смотрит то в блокнот, то на монумент и выдавливает из себя: «Знаешь, Саша, я с искусством не дружу. Ну а так, в принципе похоже». «Ах, ты, валенок казенный!» – возмущаюсь про себя. Жену себе из Горького привез, пианистку, в Кировском театре служит. С искусством он, видите ли, не дружит! Удивляюсь, как такой тюфяк умудрился охмурить девушку. Посмотреть не на что, грудь впалая, зато спина колесом. Прокурен насквозь, пальцы и зубы жёлтые от табака.

Идем на остановку трамвая, движемся в сторону гостиницы. Молчим, каждый о своем думает. Я, заведённый Колиным безразличием, Абрека вспомнил. Вот, думаю, тот не такой варёный, знает, чего от жизни хочет. Жена – блондинка, красавица писанная, двое сыновей, школьники. Абрек в школу на родительские собрания всегда сам ходит. Вещи для детей и даже жене покупает. И вообще – порядок в семье и на работе. Попробуй с ним поспорить, всегда верх возьмёт. Один только маленький недостаток – бабник, каких не сыскать. Ни одной юбки не пропустит. И жалоб в профком на него по этому поводу нет.

Приехали, попросили у администратора ключи от комнаты, разводит руками, нет на месте. Значит Абрек роман дочитывает. Поднимаемся на свой этаж, ручку двери дергаем, закрыто. «Уснул, наверное», – объясняет Коля. Слышим, засуетились, женский шепоток доносится из-за двери. Переглянулись и тихонько удалились, сели на подоконник, ждем развязки.

Минут через пять ключ в двери повернулся, выплывает. Фу-ты, ну-ты! Галина из сектора оборудования. Кофточку застегивает, прическу поправляет. Щеки горят, глаза блестят. Мимо нас идет, ресницами хлопает, каблучками цокает и шмыг к себе в номер.

Идем к себе. Абрек в спортивном костюме, лицо красное, хоть прикуривай. Следов разврата не наблюдается, все успели в порядок привести. Как ни в чем не бывало спрашивает: «Ну как погуляли?» Коля буркнул: «Устали, как черти, надо душ принять». Удалился в ванную комнату. Абрек по комнате ходит, вроде как бы оправдывается. «Ну баба, ну огонь! Правда на жизнь жалуется. Муж бросил, детей нет, подруги в семейных делах погрязли. Молодость уходит, в этом году тридцатник стукнет, хоть на стенку полезай от такой жизни». Я банально произношу: «Да! Жизнь-жестянка!» Николай с водными процедурами закончил, иду скорее под душ, пускай перед Колей оправдывается. Освежился, выхожу из душевой, Абрек уже с чайными принадлежностями возится. Принес литровую банку воды, сунул кипятильник. Стаканы, чашки готовит. Достал пачку индийского чая «Три слона». Заварку приготовил. Нас к столу приглашает. После душа за милую душу чайком побаловаться. Абрек не унимается, допытывается: «Так где вас носило? Прокатились по Волге-матушке?» «Мы тоже все больше по бабам с Сашкой ударяли», – шутит Николай. «Да ну! Давайте, делитесь опытом», – просит наш Дон Жуан. Коля кивает в мою сторону и говорит: «Саша, покажи ему красотку, не чета твоей». Достаю блокнот, протягиваю Абреку, тот смотрит на скульптуру работы Вучетича, наконец раскусил в Колину шутку. Хохочет, зубы скалит. Ну, Коля, ну, тихоня, такой прыти не ожидал от него. Разливаем заварку, мы с Колей – по казенным стаканам, Абрек – в свою походную чашку, емкостью стакана на полтора. Коля чифирь приготовил, я – средней крепости, чтобы цвет лица не испортить. Абрек налил себе покрепче моего, принес из холодильника треугольный бумажный пакетик сливок и коробочку со сливочным маслом. Разбавил чай сливками и кусочек масла туда же бросил. Из спичечного коробка взял щепотку соли, посолил напиток. Мы с удивлением наблюдали за его действиями. «Чай по-татарски называется этот напиток, кумыс напоминает. Рекомендую, очень полезен», – нахваливает татарин. Чувствую, пришла пора и мне пошутить, а то как-то не справедливо получается, даже Коля свои три копейки вложил. Говорю: «Конечно, после такого сеанса психотерапии кумыс – лучшее средство». Абрек сделал свою фирменную улыбку. Глаза-щелочки, зубы белые оголил, крупные, как у лошади (сейчас в моде такие). Довольный, кумыс отхлебывает, смакует. «Жалко мне вас, мужики, ничего вы в прелестях земной жизни не понимаете! Жить – это профессия!» – торжественно произносит Абрек.

Полет на аэроплане

Летом 1977 года наш институт разрабатывал проект по созданию мощностей для выпуска новой боевой машины пехоты БМП-2 на площадях Курганского машиностроительного завода.

Вот проект готов, и бригада технологов института собирается вылететь в Курган для защиты принятых решений. Прямых рейсов «Аэрофлота» из Ленинграда до Кургана нет. Заводское руководство предложило нам два варианта ускоренного прибытия. Самолетом до Челябинска, а далее они пришлют за нами заводской автобус, или от Челябинска до Кургана летают самолеты местных авиалиний.

Мы согласились на малую авиацию. В аэропорту Челябинска (Баландино), нас ждал представитель завода с билетами до Кургана. Переехали из одного аэропорта в другой, для местных авиалиний. Когда подошли к малой авиации, мы не ожидали, что она может быть настолько малой. Это был биплан АН-2, в народе называемый кукурузник. В детстве, в костромской области, мне приходилось сидеть в подобном, и он казался огромным.