пернатую лягушку подо льдом,
закрывшим рот, глазницу – как ладонью
её печёный, утренний, как вдох,
ещё замёрзший голос под водою].
Стучит вода по тополям, стучит,
переходя себя напропалую,
лепечет, как мальчишка, и молчит,
как щель и скрип, в который как в иную
калитку смотрит, даже не губя,
строгая для лягушек этих луки,
и падает землёй, узнав себя
сквозь тополя порубленные руки.
(08/04/2013)
«И вот ещё, ещё немного – и начинается потоп…»
И вот ещё, ещё немного – и начинается потоп,
сминая выдох у порога, чтоб спрятать в травяной носок,
в полынной кости распрямляя [ещё не пойманную] речь
[нагретой до кипенья] почвы, чтобы удобней было лечь.
Так опадают воды… воды… как выдохи и пузырьки,
и люди дышат словно овцы, дойдя до ледяной реки,
и с ними дышит, улыбаясь, как старость женщины, звезда,
ломаясь в темном отраженье на: да – и да – конечно, да —
ещё, ещё её немного подержишь, выпустив с руки,
а люди дышат, словно овцы с той глубины одной реки,
сминая выдох у порога, в полынной кости копят тьму,
чтоб говорить немного боле немногим меньше одному.
(09/06/2013)
Сорок семь
Д.М.
вот 47 бегут на перерыв
как будто устремленные в прорыв
качели в одну сторону летят
и сорок семь ребят на них сидят
жуют свои крапиву и гудрон
и говорят как дым не он не он
и пробуя на вкус соседа спят
пока качели в сторону летят
в прозрачных вёдрах сонная зима
а в рукавицах вша на всех одна
вот сорок семь их вдов хлебают суп
и ждут когда их всё-таки спасут
на коромыслах снег в пар расклевав
(уткнувшись в Смолино) в пшено
не знаю как
но начинает этот разговор
как видно бог который здесь не бог
вот сорок семь прижатые к стене
летят в качелях видят все оне
как будто в пахе их раскрылась щель
и чудо-юдо мёртвое вполне
влетает с неким парнем за бухлом
и говорит о том что ни причём
тесёмки теребит чернея как скворец
и падает свершившись наконец
вот сорок баб качают здесь детей
и семеро отцов качают смерть
она как клюква в уголках у ртов
стоит скроённая на вырост из зубов
вот сорок семь летят на полдень мск
у каждого в руке планшет и страх
и тварь-качель летит во тьме и тьма
вдруг понимает что она – одна
что сорок семь покинули её
и страшно ей что нет в ней никого
(10/06/2013)
«О, муравьиный снег, на гипсовом январском…»
О, муравьиный снег, на гипсовом январском,
застывший снеговик, в наречии баварском
из сумерек Европы, блуждающей в арабах,
пора пере-
одеться и наблюдать в хиджабах
[крутящихся во сне иногородней речи,
к зиме оживших] пчёл, садящихся на плечи.
О, насекомый быт – холодный – переживших
свой временный язык, приют по кичам ищет,
свистит в свою дыру, суёт как в небо пальчик,
сходящий, как в ак-
бар, с ума ведомый, мальчик —
стоящий под дождём в клубящемся Париже
шевелит мёртвой жаброй. Мизинец неба лижет